Фигура легкого эпатажа - Дарья Донцова

— И у стен имеются уши… — лукаво заявила ученая. — Пойдемте ко мне в кабинет.

Сев в кресло, Нина Леонидовна откинулась на спинку.

— Ладно, — вдруг сказала она, — расскажу кой-чего, но вот сумеете ли понять… Институт основали давно. Только-только закончилась война, страна лежала в разрухе, народное хозяйство в руинах, большинство мужчин погибло, сельское хозяйство пришло в упадок. Однако народ был полон энтузиазма: социализм победил фашизм, вот теперь заживем.

…Даже Иосиф Сталин понимал, что между тридцать шестым и сорок шестым годом лежит не просто десятилетие, а прошедшая война, русский народ стал иным. Солдаты, которые протопали пешком от Москвы до Берлина, были, конечно, лояльны к правительству страны, но они имели глаза и не могли не видеть, что польские и немецкие граждане, об угнетении которых постоянно писала газета «Правда», живут не в пример лучше свободных советских людей. Редкий из победителей не вез с собой подарков: отрезов шелка, ковров, серебра. Можно было сунуть за решетку врагов народа, но ведь всю страну не посадишь. Да еще во время войны многие из тех, кто побывал за колючей проволокой, получили в руки оружие и отправились бить немцев. Кое-кто стал героем, грудь украсилась орденами, вернуть под замок такого человека, кровью доказавшего верность советскому режиму, было не с руки. На чьем примере воспитывать молодежь? Кроме того, требовалось развивать науку, строить города, выращивать хлеб и рожать новых граждан — в сорок шестом году демографическая ситуация в СССР оставляла желать лучшего. Учитывая все эти причины, вождь народов слегка ослабил вожжи. Жить Сталину оставалось семь лет, эпоха великих большевиков медленно клонилась к закату. Но, повторюсь, энтузиазм граждан, вернувшихся наконец к мирной жизни, был сравним с душевным подъемом тех, кто жил в середине двадцатых. «Мы наш, мы новый мир построим…»

В сорок шестом году группа ученых основала НИИ, задачей которого было придумать такое средство, чтобы люди жили если не вечно, то хотя бы пятьсот лет. Утопическая цель. По тем временам не умели бороться со многими болезнями, которые сейчас легко вылечивают антибиотиками. Не слышали врачи о томографах, лазерах и эндоскопических операциях, не имели понятия о генетических недугах. Но энтузиазм бил через край, и сотрудники нового научного учреждения сразу взялись за решение глобальной проблемы.

Через пару лет НИИ начал разрастаться, за короткий срок на посту директора сменилось несколько человек. Отец-основатель НИИ Натан Львович скоропостижно скончался, потом умер и его сменщик Илья Николаевич, у руля встал осторожный, рассудительный Сергей Лазаревич.

Сев на царство, Сергей Лазаревич сумел задвинуть в угол десяток ненормальных ученых, которые, забыв про сон и еду, пытались изобрести таблетки бессмертия. Институт начал заниматься вполне реальными проблемами, а слегка тронувшиеся умом энтузиасты объединились в одной лаборатории. Сергей Лазаревич был больше администратором, чем ученым, в отличие от Натана Львовича и Ильи Николаевича, которые, забросив хозяйственные дела, чахли над пробирками, третий директор являлся земным человеком.

Для начала он не собирался уходить на тот свет в ореоле мученика от науки. Ведь ни для кого в институте не являлось секретом, что Натан Львович умер вследствие испытания на себе лекарства от старости. Ненормальный ученый настолько поверил собственным изысканиям, что начал глотать придуманные им самим таблетки, и результат оказался печален. Илью Николаевича тоже можно было посчитать жертвой исследований: его свалил инфаркт, когда ученый понял, что очередной эксперимент закончился неудачно. А Сергей Лазаревич ни в какие пилюли от дряхления не верил, но хотел жить как можно дольше, причем в хороших условиях. Пост директора НИИ в советские времена был номенклатурным, что означало: человек, его занимающий, имеет достойную квартиру, дачу, продуктовый паек, машину с шофером и многие другие привилегии вроде выезда на всякие конференции за рубеж.

Лишаться радостей жизни Сергей Лазаревич не желал. Он повел себя хитро: закрыть лабораторию, с которой начался институт, было невозможно, но терпеть около себя полусумасшедших энтузиастов тоже стало затруднительно. Поэтому Сергей Лазаревич постепенно, незаметно выжил сотрудников, занимавшихся бессмертием, со всех ключевых постов, как в администрации института, так и в ученом совете. Действовал директор умно. Сначала он отселил ученых из центрального здания в пристройку под предлогом того, что точное оборудование их лаборатории должно работать при строгом температурном режиме, который можно поддерживать лишь в маленьком домике. Потом Сергей Лазаревич придал лаборатории статус секретности, ввел пропускную систему и фактически лишил сотрудников возможности запросто общаться с коллегами из большого здания. Для «бессмертников» открыли хороший буфет, и по этой причине люди, служившие в основном корпусе, оказались обижены. В таинственном буфете никто из основной массы сотрудников не бывал, но слухи ходили невероятные.

— Им там бесплатно бутерброды с икрой дают, — перешептывался народ, — и вино наливают, за вредность. А у нас одни сосиски.

Ясное дело, подобная дискриминация не добавила любви к «бессмертникам». А еще хитрый Сергей Лазаревич охотно выполнял все заявки отцов-основателей, приобретал для них новейшее оборудование по первой просьбе, остальные же работники, приходившие в кабинет клянчить необходимое, очень часто слышали от директора фразу:

— Ну, мил-человек, у нас же бюджет, я уже потратил средства на заявки первой лаборатории, подожди теперь.

Через пару лет подобной политики хитрый Сергей Лазаревич, демонстрировавший полнейшее уважение к отцам-основателям, добился замечательного эффекта: весь НИИ теперь ненавидел «бессмертников» — одни за великолепные условия для работы, другие за буфет, третьи за высокую зарплату. Если кто-нибудь из коллектива, не сумев справиться со своей злобой, прилетал к директору и начинал возмущаться, крича нечто типа: «Они бездельники, ерундой занимаются, а вы им потакаете!» — Сергей Лазаревич наливал нарушителю спокойствия коньячку, усаживал человека в кресло и мягко говорил:

— Мы должны быть благодарны этим людям, основавшим НИИ.

Вроде директор делал все, дабы облегчить жизнь тех, кто пытался изобрести таблетки от смерти, но лаборатория хирела, и в конце концов в ней осталось всего несколько сотрудников, возглавляемых безумным Марком Генриховичем, который во время всех собраний коллектива вскакивал и начинал орать:

— Мы добились ошеломляющих успехов! Мыши теперь живут на неделю дольше! Невероятно! Все дело в комбинации витаминов…

Нина Леонидовна, слыша эти вопли, всегда закрывала глаза и с тоской думала: «Ну вот, понесло по кочкам! Теперь до утра просидим».

Женщина к тому времени уже вышла замуж за Валерия Сергеевича, родила Аню и с огромным удовольствием удрала бы домой, к ребенку. Нина вообще не хотела служить, ее не привлекала наука, но в СССР на домашних хозяек смотрели косо, их считали лентяйками, вот и приходилось теткам тосковать в НИИ, считая минуты до звонка. Кстати, зарплату в ученом мире платили хорошую.

Шли годы, Валерий Сергеевич стал ректором института, где обучали будущих химиков. Нина Леонидовна защитила кандидатскую диссертацию, Анна, окончив школу, поступила к папе в вуз, Сергей Лазаревич руководил НИИ, а в лаборатории «бессмертников» осталось лишь два человека: окончательно превратившийся в безумного Марк Генрихович и не менее сумасшедший лаборант Коля.

У Нины Леонидовны, женщины амбициозной, в отношении дочери имелись далеко идущие планы. Анна не была особой красавицей, однако и дурнушкой девушку назвать ни у кого язык не поворачивался. Если уж говорить совсем честно, то дочь Нины Леонидовны особо из толпы не выделялась, но у Анечки имелось то, чем не обладали многие красавицы: сановный папа и весьма расчетливая, активная мама.

Когда Анна заневестилась, Нина Леонидовна поняла: дело с замужеством дочери нельзя пускать на самотек, следует самой проявить активность, иначе есть риск заполучить в зятья невесть кого. Тем более что наивный Валерий Сергеевич говорил девушке:

— С милым рай и в шалаше. Ты, Анюточка, думай не о деньгах, а о любви, тебе с мужчиной жить, не с кошельком.

Услыхав замечательное изречение супруга в очередной раз, Нина вздрогнула и пригласила в гости Сергея Лазаревича с женой и сыном Витей. Как и предполагала хитрая мамочка, спокойная, рассудительная Аня понравилась сыну директора, и Виктор начал ухаживать за ректорской дочкой.

Глядя на их вялотекущий роман, Нина Леонидовна потирала руки. Ее не смущало, что Анечка соглашалась встречаться с кавалером от силы раз в неделю. Как известно, торопливость нужна лишь при ловле блох, пусть молодые люди получше узнают друг друга, свадьба от них никуда не денется. Подумав, что дочь уже практически пристроена за хорошего человека, Нина Леонидовна сделала типичную ошибку родителей: она расслабилась, прекратила подслушивать телефонные разговоры Анны, не допрашивала больше с пристрастием дочку, когда та прибегала домой поздно вечером с горящими щеками. Нина Леонидовна считала, что Анечка по-прежнему женихается с Витей. Потом Нина Леонидовна уехала на месяц в Карловы Вары, а вернувшись, услышала от мужа новость, сказанную самым веселым тоном: