Савелий Крамаров. Cын врага народа - Варлен Стронгин

Увы, счастье не бывает вечным, и первая ссора между ними возникла неожиданно. Савелия и Машу пригласили на комсомольский корабль, совершавший путешествие по Москве-реке. После ужина с захваченными в городе напитками начались танцы. Разгоряченные от выпитого, от близости популярного артиста, девицы буквально облепили его, а он, растерявшийся и еще не насытившийся популярностью, благодарно улыбался им. Как показалось Маше, с одной из них он нырнул в каюту. А она сидела, глядя на воду и ожидая его. Каждая минута казалась ей вечностью. Она посмотрела на часы. Он отсутствовал ровно два часа, и вскоре, когда появился, она, как могла спокойно и небрежно, заметила ему:

— Почему ты вернулся так быстро?

Савелий покраснел от смущения и сел перед ней. Она его ни о чем не спрашивала, он ни о чем не говорил, сидел, опустив глаза. Потом взял ее руку в свою. Она отвернулась, чтобы скрыть набежавшие на ресницы слезы. Он крепче сжал ее руку, словно извиняясь за происшедшее. В душе она простила его, но оба они почувствовали, что именно тогда первая, но уже различимая тень пролегла между ними. Савелий хотел, чтобы Маша заговорила, облегчила свою душу, а сам боялся сказать даже слово, понимая, что совершил глупость, не достойную даже воспоминания. Они молча, каждый думая о своем, просидели на носу корабля, пока он не причалил к берегу. Савелий хотел взять Машу под руку, но она вежливо отстранилась от него. Они шли к Беговой улице, где жила Маша и куда переселился он. Дома Маша приготовила чай, бутерброды, но все это сделала молча. В как будто нежилой квартире стояла тишина. Потом Маша тихо расстелила постель.

— Прости меня, — виновато произнес Савелий.

Она ничего не ответила, хотя он обнимал и целовал ее так крепко, как никогда.

— Давай спать, — наконец-то вымолвила Маша, — у тебя завтра съемки. А когда уезжаешь в Среднюю Азию?

— Через два дня, — грустно вымолвил Савелий, — а потом куда-то под Ярославль.

«Тебя долго не будет», — подумала Маша и отвернулась, чтобы скрыть от него проступившие на ресницы слезы, возникшие при мысли о длительной разлуке с ним.

Она любила Савелия, но тень, павшая на их отношения во время речного путешествия, не исчезала. Маша постаралась избавиться от гнетущего состояния.

— Савелий, — сказала она по-женски ласково и загадочно, — не кажется ли тебе, что нам пора иметь ребенка?

— Нет, не кажется, — неожиданно для нее резко и грубо произнес Савелий.

— Почему?! — поразилась она.

— С маленьким ребенком! В одной комнате! Ты понимаешь, о чем говоришь?! — занервничал Савелий, и спокойствие покинуло его лицо. — Я не смогу репетировать, учить тексты! Пеленки! Беготня за детским питанием! А не выспавшись ночью, я просто не смогу работать! Ты помнишь, как ко мне в коммуналку приезжал Жванецкий. Я просил его написать мне тексты для эстрадных выступлений, а он, осмотревшись вокруг, ядовито заметил, что здесь ничего нельзя родить, даже тексты для выступлений, не говоря уже о ребенке. Он хотел остановиться у меня, но уехал к другому товарищу.

Маша побледнела. Это была ее последняя попытка возродить их прежнюю любовь. Она не стала спорить с Савелием. Он сам через минуту продолжил разговор, наверное, не чувствуя себя полностью правым.

— Я хочу ребенка, Маша! Но когда для этого будут условия. Три-четыре комнаты! Нянька. Понимаешь?!

Маша молчала. Отчаяние окутало ее лицо и заставило оправдываться Савелия.

— Я знаю одного автора. Поверь мне, доброго человека. Да и ты его знаешь. Мы были у него в гостях.

Он тоже не решился иметь ребенка. Заставил жену, которую он любил больше жизни, сделать аборт. Он понимал, что маленький ребенок не позволит ему работать, а творчество для него — это жизнь.

— И любит жену больше жизни, и готов ее потерять ради жизни творческой, — вздохнула Маша, — не пойму я его, Савелий. Жизнь одна… и любовь, и творчество… Если их нельзя совместить, то это не жизнь.

— От него я видел только добро, — сказал Савелий, — я понимаю его, я верю ему…

— А не кажется ли тебе, Савелий, что он губит свою жизнь, только пока не понимает этого? А вслед за ним по той же неверной тропке начинаешь плутать ты?

Савелий замолчал, интуитивно чувствуя истину в ее словах. Они лежали, подложив под головы руки. Каждый думал о своем. За окном светлело, но тень от их невеселых дум росла, и вскоре чернота стала разъедать их души.

Рецидивы звездной болезни

В отличие от многих артистов в нашей стране, Савелий ощутил время звездного полета. Не успевал он отсняться в новом фильме, как на экран выходила уже озвученная и смонтированная прежде снятая кинокартина. Число премьер перевалило за два десятка, и режиссер детского фильма «Приключения капитана Врунгеля» захотел его видеть среди своих артистов. Звездный полет породил у Крамарова звездную болезнь — самую опасную для артиста, но, к счастью, она не зашла далеко, выражалась в случаях, больше говорящих о ребячестве артиста, чем о головокружении от успехов и зазнайстве.

Однажды повез Оскара Волина и его жену Нелю на просмотр фильма Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни». Опаздывал к началу и направил машину на красный свет. За ним в погоню помчалась милиция. Он не отвечал на ее сигналы остановиться и заглушил мотор только у кинотеатра. Полковник милиции увидел лицо нарушителя и, улыбаясь, взял под козырек.

Инцидент, к обоюдному согласию сторон, был мгновенно исчерпан.

Для меня этот проступок Савелия до сих пор необъясним, даже захлестом звездной болезни. Я думаю, что он тогда потерял самообладание, не будучи в состоянии простить себе ошибку. Режиссер Мотыль, до этого не снимавший шлягерных фильмов, наверное поэтому или чисто внешне не приглянулся Савелию, и он отказался сниматься у него в этом фильме в роли Петрухи, да еще рядом с таким актером, как Луспекаев, о котором в театральном мире ходили легенды. Возможно, поэтому, узнав от друзей о небывалом успехе кинокартины и снедаемый обидой за собственную ошибку, он очертя голову гнал машину, не соблюдая правил движения. Популярность его достигла апогея. Стоило ему появиться в Управлении делами дипломатического корпуса, где распределяли машины, оставленные уехавшими в свои страны работниками посольств, как начальник Управления расплылся в улыбке до ушей и беспрепятственно выдал артисту разрешение на приобретение белого «фольксвагена», в котором он потом щеголял по улицам Москвы. Появились признаки капризности, потом перешедшие в обоснованное недовольство. После хатха-йоги занялся медитацией. Пытался наладить полезное для здоровья питание, разыскивая в магазинах изюм, урюк, орехи. Целый час выпрашивал у директрисы продуктового магазина две банки китайского чая, в то время очень дефицитного, а потом нервничал: «Все, что меня привлекает, либо находится под запретом, либо недоступно». Но несмотря на дикую загруженность, не забывал о друзьях, особенно помогавших ему. Часто звонил в семью Волиных: «Нелек, у тебя есть что перекусить? У меня два часа свободных от просмотра. Спасибо. Лечу!» Однажды, в 1967 году, Савелий звонит Оскару Волину и говорит, что по большому блату достал ему финский холодильник фирмы «Хелкама» коричневого цвета. Оскар Волин вспоминает, что этот холодильник считался в то время чудом и работает уже сорок лет без ремонта, по всей видимости, потому, что подарен Савелием, вложившим в него частицу своей бессмертной души.