Северное сияние - Филип Пулман

— Коробка у меня крепко стянута, — сказал он. — Она там, на дне мешка, но смотреть там не на что; я запаял её намертво еще на корабле, как и обещал. По правде говоря, я не знаю, что с ней делать; может, мы могли бы кинуть её в кипящую шахту, чтобы успокоить. Но не волнуйся, Лира. Пока она у меня, ты в безопасности.

При первой же возможности она погрузила руку в промёрзшую ткань мешка и вынула маленькую жестянку. Даже не касаясь её, Лира чувствовала жужжание внутри.

Пока Фардер Корам говорил с другими лидерами, она отнесла жестянку Йореку Бирнисону и рассказала о своей идее. Эта мысль пришла ей в голову, когда Лира вспомнила, с какой лёгкостью он разрезал метал кожуха мотора.

Он выслушал, а затем взялся за крышку жестянки от галет и ловко свернул её в маленький плоский цилиндр. Она восхищалась его умелыми лапами: в отличие от большинства медведей у него и его сородичей был противопоставленный коготь большого пальца, с помощью которого они могли удерживать различные предметы; и у него было врождённое чувство крепости и гибкости металлов, а это значило, что ему достаточно было поднять метал один или два раза, повертеть его так и этак, и он мог провести по нему когтем по кругу, чтобы оценить, как хорошо он будет сгибаться. Именно это он сейчас и делал, выгибая края внутрь до тех пор, пока они не стали кромками, а потом сделал подходящую крышку. Он сделал две по просьбе Лиры, одну такого же размера, как и жестянка из под табака, а ещё одну достаточно большую, чтобы в ней поместилась та жестянка и немного шерсти, мха и лишайника, чтобы заглушить шум. Закрытая коробка была одного размера с алетиометром.

Дело сделано, она села рядом с Йореком Барнисоном, грызшем оленью ногу: такую мерзлую, что она была твёрдой как камень.

— Йорек, — спросила она, — тяжело жить без деймона? Тебе не одиноко?

— Одиноко? — сказал он. — Не знаю. Говорят, что холодно. Но я не знаю, что такое холод, потому что не мёрзну. Поэтому я также не знаю, что такое одиночество.

— А как насчёт свалбардских медведей? Их ведь тысячи, да? Я так слышала.

Он ничего не ответил, а разодрал ногу на двое с таким звуком, как будто треснуло дерево.

— Извини, Йорек, — сказала она. — Надеюсь, я не обидела тебя. Мне просто интересно. Видишь ли, я особенно интересуюсь свалбардскими медведями из-за моего отца.

— Кто твой отец?

— Лорд Азраэль. И его держат узником в Свельбарде, понимаешь. Думаю, Глакожеры предали его и заплатили медведям, чтобы они держали его в тюрьме.

— Я не знаю. Я не свалбардский медведь.

— Я думала, ты…

— Нет. Я был свалбардским медведем, но сейчас им не являюсь. Меня отослали в наказание, потому что я убил другого медведя. Поэтому меня лишили звания, богатства и состояния и послали жить на границе с миром людей и сражаться, когда найду работу, или выполнять отвратительную работу и топить память в чистом спирте.

— Почему ты убил другого медведя?

— Ярость. Среди медведей существует множество способов разрядки ярости друг на друге, но я потерял контроль над собой. Поэтому я убил его и был справедливо наказан.

— И ты был богатым и у тебя был высокий чин, — с изумлением сказала Лира. — Прямо как и мой отец. Йорек! После моего рождения с ним случилось то же самое.

Он тоже кого-то убил, и у него забрали всё его богатство. Хотя, это было задолго до того, как он стал узником в Свельбарде. Я ничего не знаю о Свельбарде, кроме того, что он на крайнем севере… Он весь покрыт льдом? Туда можно добраться по замёрзшему морю?

— Ни с этого берега. Море иногда замерзает к югу от него, иногда — нет.

Понадобится лодка.

— Или, может, воздушный шар.

— Да, или воздушный шар, но тогда потребуется ветер в нужном направлении.

— Он вцепился в оленью ляжку, и Лире в голову пришла дикая мысль, когда она вспомнила обо всех тех ведьмах в ночном небе; но она ничего не сказала об этом.

Вместо этого она расспрашивала Йорека Бирнисона о Свельбарде, и с нетерпением внимала его рассказам о медленно ползущих айсбергах, о скалах и плавучих льдинах, на которых лежат сотни моржей с огромными блестящими бивнями, о морях, кишащих тюленями, о нарвалах, гремящих белыми длинными бивнями над ледяной водой, об огромном суровом береге, закованном в ледяной панцирь, скалах высотой тысяча футов или больше, где гнездились и внезапно нападали отвратительные скальные приведения, об угольных и огненных шахтах где медведи-кузнецы выковывали крепчайшие листы стали и выковывали из них броню…

— Если они забрали у тебя броню, Йорек, откуда у тебя эта?

— Я её сделал сам из небесного металла в Нова Зембла. Пока у меня её не было, я был неполным.

— Итак, медведи могут сами делать свою душу… — сказала она. В мире ещё было много неизведанного. — Кто король Свельбарда? — продолжила она. — У медведей есть король?

— Его зовут Лофур Ракнисон.

Звоночек зазвонил в голове Лире призвуке этого имени. Она уже его слышала, но где? И произнесённое ни медвежьем голосом, ни голосом бродяжника. Голос, произнёсший его, был голосом Мудреца, аккуратный, педантичный и лениво надменный, очень типичный голос для Джорданского колледжа. Она вновь воскресила его в своей памяти. О, она его так хорошо знала!

А потом что-то щёлкнуло: Комната отдыха. Мудрецы, внимающие Лорду Азраэлю.

Именно профессор пальмерологии говорил что-то о Йофаре Ракнисоне. Он использовал слово «панцербьёрн», которое Лира не знала, и она не знала, что Йофар Ракнисон медведь, но что он сказал? Король Свельбарда тщеславен, ему можно польстить. Было что-то ещё, если бы только она могла вспомнить, но с того момента так много произошло….

— Если твой отец пленник свалбардских медведей, — сказал Йорек Барнисон, — ему не сбежать. Там нет леса, чтобы построить лодку. С другой стороны, если он аристократ, с ним будут обращаться соответствующим образом. Ему дадут дом и слугу, и пищу, и топливо.

— Медведей можно победить, Йорек?

— Нет.

— А, может, надуть?

Он прекратил глодать ногу и прямо посмотрел на неё. Потом он сказал:

— Панцирных медведей никогда не победить. Ты видела мою броню, а теперь посмотри на моё оружие.

Он бросил мясо и протянул ей лапы ладонями вверх. Каждая чёрная подушечка была покрыта ороговевшей кожей толщиной в дюйм или больше, и каждый из когтей был по меньшей мере такой же длинный как рука Лиры и острый, как нож. Он позволил ей изумленно потрогать их.

— Один удар размозжит череп тюленя, — сказал он. — Или сломает хребет человека, или вырвет сустав. А я могу кусаться. Если бы ты не остановила меня в Троллесунде, я бы раздавил голову того человека как яйцо. Довольно о силе; теперь об обмане. Нельзя обмануть медведя. Хочешь увидеть доказательство? Возьми палку и фехтуй со мной.

Стремясь попробовать, она ухватила палку с покрытого снегом куста, обломала все мелкие веточки, и помахала ей из стороны в сторону как рапирой. Йорек Барнисон присел на корточках и ждал, держа передние лапы на коленях. Приготовившись, она повернулась к нему лицом к лицу, но не хотела наносить ему удар — он выглядел таким мирным. Поэтому она взмахнула палкой, делая ложные выпады вправо и влево, совершенно не пытаясь ударить его, и он не двинулся с места. Так повторилось несколько раз, и ни разу он не сдвинулся ни на дюйм.

Наконец она решила прямо уколоть его, не сильно — просто коснуться палкой его живота. Его лапа немедленно вырвалась вперед и отстранила палку.

Удивлённая, она попробовала ещё раз с таким же результатом. Несомненно, он двигался намного быстрее и увереннее неё. Она попыталась ударить его всерьёз, владея палкой как фехтовальной рапирой, и ни разу она не дотронулась до его тела. Казалось, он узнавал все её замыслы раньше неё самой, и когда она сделала выпад в голову, его тяжёлая лапа отмела палку безо всякого ущерба, а при ложных выпадах он даже не двигался.

Она вышла из себя и бросилась в яростную атаку, коля и, хлеща, и вонзая, и нанося различные удары, и ни разу ей не удалось обойти эти лапы. Они были повсюду, всегда во время для защиты, именно в нужном для блока месте.

Наконец, напуганная, она остановилась. Она вспотела в тёплой одежде, запыхалась, выдохлась, а медведь всё еще апатично сидел. Если бы у неё был настоящий меч со смертоносным остриём, и тогда бы он был совершенно невредим.

— Готова поспорить, ты можешь ловить пули, — сказала она, отбрасывая палку. — Как ты это делаешь?

— Я не человек, — ответил он. — Вот почему невозможно провести медведя. Мы видим хитрости и уловки так же чётко, как и руки-ноги. Люди забыли, как видеть таким образом. Но ты знаешь об этом, ты понимаешь чтец символов.

— Но это не одно и то же, так? — сказала она. Теперь она боялась медведя больше, чем тогда, когда увидела его в ярости.

— Это одно и то же, — ответил он. — Как я понимаю, взрослые не могут его читать. Сравнивать тебя и чтец символов со взрослыми, всё равно, что сравнивать меня с бойцами-людьми.