Man and Boy, или История с продолжением - Тони Парсонс

— Правда, — сказал он, не улыбнувшись и не отрывая глаз от маленького прямоугольного зеркальца.

— А волосы у тебя очень светлые. Как у мамы.

— У нее были желтые волосы.

— Они и сейчас желтые, — сказал я, содрогнувшись от этого прошедшего времени. — У нее по- прежнему желтые волосы. По-прежнему желтые. Понятно?

— Понятно, — сказал он, отвернувшись к окну. — Поехали.

«А зубы у тебя мамины, — мысленно продолжил я, — слегка неровные, и когда ты открываешь рот, сразу же становятся видны десны, но от этого твоя улыбка только приобретает особую лихость. А твой коротенький вздернутый нос похож на мой, хотя твердый красивый подбородок у тебя от мамы, так же как и кожа — светлая кожа, которая любит солнце и начинает загорать, как только прекращаются дожди!»

Пэт не был похож на меня. И не был похож на Джину. Он был похож на нас обоих.

Даже если бы он этого и хотел, он не смог бы забыть свою мать. Она всегда была с ним в его улыбке и цвете волос. Меня преследовал призрак Джины. И Пэта тоже.

— Что дальше будет с этими детьми? — спросил мой отец. — С детьми типа Пэта и Пегги. Как на них повлияет то, что они выросли только с одним родителем?

Он произнес это не так, как произнес бы раньше: злобно, высокомерно, деланно удивляясь, до чего докатился мир. Он произнес это без своего былого отвращения к родителям-одиночкам и тем переменам в обществе, о которых они напоминают. Он сказал это мягко, с легким недоумением покачав головой.

Вот ты, к примеру, вырос с двумя родителями, — продолжал он. — У тебя было хоть какое-то представление о том, что такое семья. Чем может быть семья и чем она должна быть. Но у них-то это го представления не будет! У Пэта, и Пегги, и других таких же, как они.

— Нет, не будет.

— Я просто волнуюсь, как у них из-за этого сложится жизнь. Если все на свете станут разводиться, то каков шанс, что их дети смогут жениться? А дети их детей?

Мы сидели на деревянной скамейке во дворике, было три часа дня, начинало смеркаться, и смотрели, как Пэт размахивает мечом в дальнем конце сада.

— Кажется, что все разваливается, вся жизнь вокруг нас, — вздохнул папа. — Ты знаешь, что мне сказала Пегги? Она спросила, стану ли я ее дедушкой. Она же ни в чем не виновата, правда? Бедная крошка!

— Конечно, она ни в чем не виновата. Ребенок никогда не виноват. Но, возможно, если эти дети вырастут в неполной семье, они будут серьезнее относиться к браку. И постараются сохранить семью, если создадут ее.

— Ты и в самом деле так считаешь? — с надеждой в голосе спросил мой отец.

Я кивнул, но только потому, что у меня не хватило мужества сказать «нет». На самом деле я думал, что его поколение справилось со своими обязанностями так, как мое поколение даже и мечтать не может.

Его поколение заботилось о своих детях, родители рано возвращались домой, и если у них был собственный дом и они могли провести две недели отпуска вместе с детьми, они уже считали себя счастливыми.

Но мое поколение выросло, поставив на первое место в списке необходимых приобретений кусок личного, индивидуального счастья.

Именно поэтому мы трахаемся на стороне, маемся дурью и гадим на всем своем жизненном пути с такой настораживающей регулярностью.

Мое поколение жаждет красивой жизни. С чего бы нашим детям быть другими? А мой отец довольно рано усвоил, что красивая жизнь никому не проходит даром.

— Да, возможно, все будет нормально, — кивнул отец. — Потому что у каждого ребенка двое родителей, не так ли? Даже у ребенка из — как ты это называешь? — неполной семьи. И, может быть, Пэт, Пегги и все остальные вырастут похожими не на того родителя, который ушел. Может быть, они будут похожи на того, кто остался.

— В смысле?

— Ну, ведь ты хороший отец для Пэта, — пояснил он, не глядя мне в глаза. — Ты усердно работаешь. Ты заботишься о нем. Он все это видит. Так почему бы ему не вести себя так же со своими детьми?

Я хмыкнул, не зная, что ему на это ответить или возразить.

— У тебя действительно все получается. Не думаю, что я справился бы в одиночку, если бы твоя мать… ну, ты понимаешь. — Его мозолистая рука легла мне на плечо. Он по-прежнему не смотрел на меня. — Ты все делаешь правильно, Гарри.

— Спасибо, — сказал я. — Спасибо, пап.

Тут мы услышали, что мама зовет нас из гостиной встревоженным голосом. Когда мы вбежали в дом, она стояла у окна, выходящего на улицу, и показывала на мою машину.

— Я видела этих сволочей! — воскликнула мама, которая никогда в жизни не ругалась. — Я видела, как эти маленькие ублюдки набросились на твою машину.

Мягкая крыша «Эм-Джи-Эф» была исполосована ножом. Ленточки, оставшиеся от крыши, свисали внутрь, как будто на нее что-то свалилось с огромной высоты.

Пока я смотрел на свою изуродованную машину, отец выбежал из парадной двери. Тетя Этель стояла на своем пороге.

— Туда, вон в тот переулок! — крикнула она, показывая на дальний конец нашей улицы — ухабистый тупик, где теснились муниципальные дома, словно гетто для обладателей заплеванных «Форд-эскортов» и дешевых футболок с надписью, словом, тех людей, которым глубоко наплевать на все розы в мире.

В этом конце улицы был переулок, уходивший к ларькам, где днем можно было купить лотерейный билет, а после того как стемнеет — получить по роже. Два юнца — те же самые, которые пытались ограбить моих родителей или просто похожие на них? — уносили ноги в сторону этого тупика. Отец гнался за ними.

Я глядел на испорченную крышу своей машины и чувствовал, как во мне поднимается волна гнева. «Ах вы, тупые, злобные мерзавцы!» — мелькнуло у меня в голове. Я разъярился из-за того, что они сделали с моей машиной, но еще сильнее из-за того, что отца насильно вытащили из сада.

Я припустил за мальчишками, и они стали нервно оглядываться, услышав кровожадный голос, угрожавший убить их на фиг. Я был потрясен, когда понял, что эти жуткие угрозы вылетают из моего горла.

Два паршивца скрылись в переулке в тот самый момент, когда мой отец вдруг остановился. Сначала я подумал, что он сдался, но он вдруг опустился на одно колено и ухватился за грудь, как будто задыхался.

Когда я подбежал к нему, он стоял на коленях, опираясь одной рукой о землю. Он издавал ужасный, неземной звук, горло у него перехватило, дыхание стало очень частым и поверхностным.

Я обхватил его руками и поддерживал, вдыхая «Олд Спайс» и «Олд Холборн», а он задыхался, захлебывался, его легкие сражались изо всех сил, но все-таки не могли вдохнуть столько, сколько было нужно. Он глянул на меня, и в его глазах я увидел страх и боль.

В конце концов ему удалось набрать достаточно воздуха, чтобы, качаясь, подняться на ноги. По-прежнему обхватив его, я медленно отвел его в дом. Мама, Пэт и тетушка Этель стояли у калитки. Пэт и тетушка Этель побледнели. Моя мать встревожилась не на шутку.

— Завтра же ты пойдешь к врачу, — безапелляционно произнесла она. По ее лицу текли слезы. — Больше никаких отговорок я не потерплю.

— Хорошо, — покорно согласился он, и я понял, что он даже не будет пытаться увильнуть от этого. Он никогда ни в чем не мог ей отказать.

— Ну не мерзавцы ли? — покачала головой тетушка Этель. — Кровь у меня прямо закипает.

— Да, — сказал Пэт. — Они гребаные ублюдки.

В приглашении было написано: «черный галстук». Я всегда волновался, когда мне приходилось доставать из шкафа смокинг, праздничную белую рубашку и черный галстук-бабочку — настоящий галстук-бабочку, с которым еще помучаешься, пока ее прицепишь, а не дурацкий готовый бантик на резинке, какой носят только дети и клоуны.

Я помнил, как мой отец надевал черный галстук раз в год, когда его компания устраивала ужин и танцы для своих сотрудников в каком-нибудь модном отеле на Парк-Лейн. Сшитый на заказ смокинг очень подходил его коренастой мускулистой фигуре. Моя мама всегда с шуточками выбирала, в какое из своих бальных платьев ей удастся влезть в этом году. Но отец действительно был рожден, чтобы носить смокинг.

— Ухты! — восхищенно произнесла Салли, робко улыбаясь из-за занавески волос, свисавшей на ее лицо. — Ты стал похож на вышибалу. В очень, очень крутом клубе.

— Нет, — возразил Пэт, нацелив на меня указательный палец и подняв вверх большой. — Ты похож на Джеймса Бонда. Агент 007. Лицензия на отстрел всех плохих людей в мире!

Но, глядя в зеркало в прихожей, я понял, на кого я на самом деле похож в смокинге.

Все больше и больше я походил на своего отца.

Сид выбрала для себя зеленое платье из китайского шелка с разрезами по бокам и воротником- стойкой. Оно облегало ее фигуру, как вторая кожа. Самое классное платье из всех, что мне приходилось видеть в своей жизни.

Она ничего не стала делать с волосами, а просто завязала их сзади в «конский хвост», и мне это понравилось, потому что так я мог еще лучше разглядеть ее лицо.