Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов

обстоятельство, что в годы Большого террора НКВД нанес настолько серьезный удар по научным и исследовательским организациям, что необходимо было принять какие-то восстановительные меры, чтобы исправить положение. НКВД создал новую систему шарашек во многом ради того, чтобы свести к минимуму ущерб от собственной деятельности.

В приказе о создании новой системы шарашек, находящейся в его непосредственном подчинении, Берия вычленил в составе этого бюро восемь групп по специальностям (позже их осталось семь). Каждая группа соответствовала независимой команде специалистов, работавшей при том или ином заводе[249]. Он также возобновил практику привлечения в группы «вольнонаемных специалистов, в первую очередь из числа молодых специалистов», которые должны были работать вместе с заключенными. При планировании работы бюро НКВД учитывал «предложения заключенных», но также делал и собственные заявки; окончательное утверждении всех проектов находилось в ведении Государственного комитета обороны (ГКО), которым руководил лично Сталин.

К середине 1939 года ОТБ при НКВД состояло по меньшей мере из трех крупных групп ученых, работавших в разных местах: группа в «Крестах», занимавшаяся разработкой морской артиллерии, две независимые команды на заводе в Тушино на северо-западе Москвы, трудившиеся над разными проектами авиационных двигателей, и новейшее бюро, собранное из лучших советских авиаконструкторов под руководством патриарха советской авиации А. Н. Туполева, которое располагалось в подмосковном Болшеве[250]. Вмешательство Берии обеспечило этим шарашкам доступ ко всем возможным ресурсам, в том числе первоначальное финансирование в небывалом размере – 35 870 000 рублей[251]. Хотя вскоре расходы на содержание шарашек стали выражаться в менее астрономических суммах, важным финансовым преимуществом этой системы являлось то обстоятельство, что заключенным не надо было платить зарплату[252].

Все ученые и инженеры, попадавшие в шарашку, оказывались там по одной и той же схеме. О той странной смеси ужаса и облегчения, которую им приходилось при этом испытывать, можно судить по истории одного конкретного инженера. М. А. Храпко работал в Челябинске на одном из больших советских заводов, построенных в годы первой пятилетки, где участвовал в создании первого в СССР трактора с дизельным двигателем, пущенного в серийное производство[253]. Этот трактор С-65 (Сталинец-65) превозносился партийными руководителями как идеальная замена гужевым повозкам (или, при везении, тракторам «Фордзон»), массово использовавшимся в колхозах по всей стране. В начале 1930-х годов Храпко со своим начальником Элиазаром Гуревичем, одним из самых талантливых челябинских инженеров, посетил Соединенные Штаты, и эта поездка определила их судьбу в годы Большого террора. Гуревич был взят в сентябре 1937 года, а Храпко арестовали два месяца спустя вместе с по меньшей мере тремястами другими сотрудниками завода. Храпко еще повезло, поскольку многие из его коллег, включая Гуревича, были расстреляны.

После нескольких ужасных месяцев в челябинской тюрьме Храпко был переведен на Лубянку, жестоко там избит и затем направлен в Бутырку, служившую «сортировочным центром», откуда заключенных специалистов направляли для работы в ту или иную шарашку. Многие из этих специалистов прибывали из трудовых лагерей Норильска или Колымы, но некоторые, как Храпко, попадали в шарашку прямо с Лубянки. В итоге Храпко был командирован в Тушино на завод № 82 для участия в разработке дизельных двигателей для самолетов. В то время ему было 35 лет. Условия жизни в Тушине были спартанскими: он спал в сыром и темном тюремном бараке, где располагались тридцать две койки. Как и многие другие заключенные, в шарашке он радовался различным мелочам, которых был лишен с момента своего ареста. Храпко вспоминает одну из таких житейских радостей: заключенные могли пользоваться туалетом в любое время дня, в отличие от Бутырки, где на все выделялись два десятиминутных перерыва [Гуревич 2008; Гуревич 2009].

Подбор специалистов для работы в шарашках происходил по-разному. Сначала за это отвечал В. А. Кравченко, в ноябре 1939 года сменивший Берию на посту начальника ОТБ[254]. Кравченко, окончивший Одесский институт инженеров связи, был в работе немногословен и беспощаден. Он приходил в тюрьму на Лубянке, читал дела заключенных, переводил выбранных им специалистов в Болшево и распределял их по различным конструкторским бюро. По мере расширения сети шарашек Кравченко переложил часть этой работы на плечи своих заместителей, в частности Г. Я. Кутепова – малообразованного человека, работавшего в молодости слесарем на одном из московских авиазаводов, который был назначен начальником авиационной шарашки. Кутепов, видимо сознавая свою недостаточную компетентность в этой области, доверил комплектование бюро самим заключенным – главным образом А. Н. Туполеву, фактическому отцу советской авиации, переведенному в шарашку в 1939 году [Ямской 2006].

К середине 1939 года ядро ОТБ при НКВД состояло из более чем трехсот человек (исключительно мужчин) и включало в себя лучших в СССР специалистов в области авиации, судостроения, артиллерии и производства стрелкового оружия[255]. Хотя эти люди были арестованы по обычным обвинениям в шпионаже, вредительстве и участии в контрреволюционной деятельности, многих из них перевели в спецтюрьмы еще до суда и приговора, и таким образом, с юридической точки зрения их статус был неясен. Впрочем, Берию это обстоятельство волновало мало. Он писал Сталину:

Возобновить следствие по этим делам и передать их в суд в обычном порядке нецелесообразно, так как, во-первых, это отвлечет арестованных специалистов на длительное время от работ по проектированию важнейших объектов… и, во-вторых, следствие не даст по существу положительных результатов вследствие того, что арестованные, находясь длительное время во взаимном общении во время работы, договорились между собой о характере данных ими показаний на предварительном следствии[256].

Обходясь без такой формальности, как суд, Берия разделил арестованных на три группы с разными сроками заключения: по десять, пятнадцать и двадцать лет лишения свободы[257]. Берия считал, что заключенные будут трудиться с бóльшим желанием, если обещать им возможность суда в будущем, который, возможно, скостит им сроки за хорошую работу.

Условия жизни в тюремных бюро были намного лучше, чем в сибирских трудовых лагерях или обычных тюрьмах НКВД, таких как Лубянка или Бутырка. Новоприбывшие заключенные не верили своим глазам. Ходили слухи, что Туполева, арестованного в 1937 году за то, что он будто бы был «главой антисоветской вредительской организации и французским шпионом», доставили в Болшево с узелком в руках, в котором хранились пайка хлеба и несколько кусков сахара, и он отказывался расставаться с этим узелком даже после того, как ему сказали, что в этом лагере хорошо кормят[258]. Кербер, автор знаменитой «Туполевской шараги», вспоминал, что «после лагерей такое питание без физического труда способствовало тому, что из скелетов мы стали приобретать человеческий облик» [Кербер 1999: 134]. Берия быстро отреагировал на жалобы заключенных о плохом качестве кормежки