Магам можно все (сборник) - Марина Дяченко

— Почему же вы этого не сделали? — спросил я шепотом.

— Потому что, — парень вздохнул. — Потому что… Ну, короче говоря, князь все равно погиб. И король на радостях… исполнил обещание. Он допустил отца к Источнику… И отец смог изготовить лекарство для мамы. Три мерки. Этого ей хватит на полтора года.

Я молчал.

— Моя мать больна, — пояснил парень сухо. — Единственное лекарство, способное поддерживать ее жизнь, готовится на воде из Источника. Его Величество, — он криво ухмыльнулся, — черпает из Источника… Мы служим королю потому, что он дает нам — иногда — эту воду. Иногда не дает…

Он встал. Я поднялся тоже.

— Вот что еще отец просил вам передать, — сказал парень, оборачиваясь от двери. — Князь Дривегоциус никогда не страдал припадками немотивированной ярости. Он был всегда осторожен, хладнокровен, расчетлив. Он никогда не появлялся на людях без своего мастера защиты… которому платил больше, чем всем своим наемникам, вместе взятым. Самое страшное оскорбление не могло вывести его из равновесия настолько, чтобы кинуться в глупый поединок. Это первое.

Я молчал. Такова была моя планида этим вечером — слушать и молчать.

— Второе… Причиной поединка стала золотая брошка на воротнике капитана Вишги — якобы перевернутый герб Дривегоциусов. В поединке брошку затоптали — но рисунок все еще виден отчетливо. Абстрактный узор, пересекающиеся линии — вчера ночью капитан в присутствии палача подтвердил, что брошка его собственная, досталась ему от матери, никто никогда не видел на ней никаких перевернутых гербов…

Я облизнул губы.

— …Тем не менее капитан умер на рассвете — сердце не выдержало.

Я молчал.

— Третье и последнее… Нам с вами повезло, господин зи Табор. Князь пал жертвой другого заговора, куда более изящного и хитроумного, причем ловушка была подстроена с помощью немыслимо тонкой магии. Главный подозреваемый — мастер охраны Дривегоциуса, Ондра по прозвищу Голый Шпиль… Но этого на суд не притащишь. Он исчез сразу после инцидента и сейчас уже, наверное, сидит в одной из своих берлог. Непонятно, зачем ему понадобилось все это, он ведь получал баснословные деньги! Сам срубил дерево, плодоносящее золотом… Но…

Парень оборвал сам себя. Помолчал, взялся за ручку двери:

— Прощайте, господин зи Табор. Извините, если что не так.

— Здоровья вашей матушке, — сказал я.

Парень горько усмехнулся:

— Спасибо… Вот еще, господин зи Табор. Когда вы решитесь кого-то покарать… Вспомните мои слова. Покарайте короля.

Дверь закрылась.

Они лежали, обнявшись, в темноте сопел Алик на своей раскладушке, у Стаса было гладкое, загорелое плечо. Уткнувшись горячим носом мужу в ухо, Юля думала, что все хорошо. Что она почти дома. Что ей тепло и уютно, и ни о чем не надо беспокоиться.

…Они встретились в метро. Два взрослых уже, самостоятельных, ничуть не легкомысленных человека впервые встретились в метро — в потоке, в толчее, почти в толпе. Был ноябрь; оба возвращались с работы, усталые и голодные, обоим было неуютно и даже тоскливо, обоих дома никто не ждал…

Эскалаторы тащили их на встречу друг с другом — и дальше, в разные стороны; оба имели обыкновение глазеть на встречный человеческий конвейер. Каждый из них сразу же заметил другого.

Юля почти сразу отвела взгляд — неудобно пялиться на незнакомого мужчину; в какой-то момент ей показалось, правда, что она откуда-то знает этого человека, но не может вспомнить, где они прежде встречались…

Сойдя с эскалатора, она некоторое время топталась рядом с книжной раскладкой — а потом неожиданно для себя повернула обратно и поехала вниз, туда, откуда только что выбралась. Половину дистанции она то корила себя за подростковую глупость, то утешалась тем, что времени на дурацкие разъезды потеряно не так уж много — ну, минут семь…

А прямо посреди эскалатора — как и в прошлый раз — она увидела знакомого незнакомца, который снова ехал навстречу.

И сразу же отвела глаза.

Может быть, он кивнул ей. Может быть, смотрел недоуменно, как она отворачивается, упорно делая вид, что не замечает его…

Так, краснея и глядя под ноги, она доехала вниз, до платформы.

Первым ее порывом было удрать. Вскочить в поезд метро — и поминай как звали; она придет домой минут на сорок позже, зато не надо будет выбиваться из привычного, комфортного, размеренного одиночества. Никаких знакомств, никаких тревог…

А потом она подумала — а вдруг они и вправду знакомы? Просто она забыла о прежней встрече, а этот мужчина — нет? Может быть, они встречались в институте, и ее бегство покажется в этой ситуации странным и оскорбительным?

Она топталась уже внизу — возле будочки дежурной, на сквозняке. На белом мраморе стены было выцарапано дежурное ругательство; Юля чувствовала себя неуютно, будто в очереди к врачу. Прошло минут пять — она то и дело подносила часы к самому носу, ей казалось, что они остановились…

Прошло десять минут.

А потом пятнадцать.

Дежурная из стеклянной будочки поглядывала сочувственно. А Юля стояла, то и дело влипая взглядом в нацарапанную надпись — будто каблуком в коровью лепешку.

Прошло двадцать минут, и она поняла, что двадцать четыре прожитых года не добавили ей ни капли ума. Красная, будто первомайское полотенце, вступила на ведущий вверх эскалатор, и всю дорогу до самой поверхности не поднимала глаз.

Несколько дней ей было без причины грустно, а потом все пошло по-прежнему, она успешно забыла человека на эскалаторе, и очень смутилась, когда однажды на перроне метро ее осторожно взяли за локоть:

— Извините…

Она глазела на него, не умея вспомнить, где они виделись раньше. Такое случалось с ней и прежде — незнакомые люди прекрасно знали Юлю и приветливо спрашивали о делах, а она натянуто улыбалась без надежды вспомнить не то что имя собеседника — область жизни, их познакомившую. И вот — она хлопала глазами, пытаясь понять, кто перед ней, только на этот раз смутился мужчина:

— Простите, мне, наверное, не следовало… Эскалатор, помните?

Она вспомнила.

Подошел ее поезд; у нее еще был шанс прохладно кивнуть и проскользнуть в вагон, где так соблазнительно виднелись свободные места на дерматиновом диванчике. Она колебалась; двери захлопнулись перед ее носом. Поезд ушел.

— Меня зовут Станислав…

Они сходились постепенно, осторожно, опасливо — как два незнакомых зверя, как два трусливых боксера. Они подолгу молчали, бродя заснеженным парком, кружили по собственным следам — все молча. Юля опиралась на руку Стаса, и не раз и не два ее ноги в парадных сапожках, для сугробов не предназначенных, оступались и скользили на обледеневших склонах, и тогда мужская рука оборачивалась стальным поручнем, железобетонной опорой, и ни разу — ни разу! — Стас не позволил ей не то что упасть — коснуться снега краем зимнего пальто…