Избранное - Павел Лукницкий

Направившись к пустырю, чтобы разметить и обозначить новые участки, Шо-Пир и Бахтиор зашли сначала к Исофу, затем к Караширу, разбудили их и вместе с ними пришли на пустырь. Ветер дул непрерывным потоком; казалось непонятным — откуда берется такая плотная, давящая масса воздуха; камни пустыря, пропуская ветер в свои расщелины, пели тоненькими протяжными голосами; слова, произносимые Шо-Пиром, уносились вниз по долине и почти не были слышны спутникам. Карашир ежился, горбился, кутаясь в лохмотья овчины, Исоф непрестанно поправлял свою раскидываемую ветром бороду, Бахтиор поднял ворот халата, и только Шо-Пир шел легко и свободно, словно никакой ветер не мог проникнуть сквозь туго обтянувшую его гимнастерку.

Шо-Пир любил ветер и в такую погоду всегда становился веселым.

Ни одного облачка не было в небе, оно казалось нежней, чем всегда, и прозрачность его представлялась тем более удивительной, что несущийся плотный воздух, казалось, можно было видеть, и не только слышать и ощущать.

Грядя нагроможденных скал отделяла селение от пустыря. Она обрывалась невдалеке от жилья Карашира. Пустырь — нижняя узкая часть долины — был сплошь, до самой реки, усеян мелкими камнями. В проходе между скалистой грядой и обрывом к реке Сиатанг виднелась лавка Мирзо-Хура. Мимо нее проходила тропа, ведущая из селения через пустырь к мысу, за которым начиналось глухое ущелье. Купец неспроста поставил свою лавку именно здесь: ни один человек, поднимающийся от Большой Реки, не мог бы обойти купца стороной.

Новый канал, пройдя все селение, вступал в пустырь между лавкой купца и грядою скал. Здесь он разветвлялся на десяток узких, веерообразно расходящихся канавок; каждой из них предстояло оросить один-два участка. Канавки по краям были выложены камнями, кое-где подкреплены ветками кустарника и принесенной из-за крепости глиной.

Бродя по этим, пока еще не тронутым водою канавкам, Шо-Пир и его спутники складывали на каждом участке каменную башенку. Шо-Пир выискивал плоский обломок сланца и острым камешком вырисовывал на нем хорошо понятные сиатангцам изображения.

Карашир и Исоф с недоумением следили за возникающими под рукой Шо-Пира рисунками.

— Зачем это? — спросил Карашир, когда Шо-Пир поставил на первой башенке осколок сланцевой плитки с нацарапанным на нем скорпионом.

Шо-Пир отделался шуткой и обозначил несколько других участков изображениями рыбы, змеи, козла…

Карашир и Исоф продолжали работу, решив про себя, что Шо-Пир совершает какой-то недоступный их пониманию священный обряд. Когда Карашир, всматриваясь в укрепленное на одной из башенок замысловатое изображение дракона, не утерпел и, качая с сомнением головой, осторожно спросил: «Что будет?» — Шо-Пир коротко по-русски ответил ему: «Жеребьевка», но тут же рассмеялся и объяснил, что в день открытия канала ущельцы будут тянуть наугад камешки с такими же точно рисунками.

— Вытянешь Змею — тебе участок Змеи достанется, вытянешь Рыбу — участок Рыбы.

Карашир сказал, что Шо-Пир это мудро и справедливо придумал, но был разочарован: в действиях Шо-Пира не оказалось ничего священного и таинственного.

Затем вместе с Исофом Карашир отстал и долго ходил молча, складывая новые башенки. А потом подошел к Шо-Пиру:

— Значит, большой праздник будет?

— Конечно, большой! Как же не праздник, когда такие, как ты, бедняки участки для посева получат?

— Хорошо, большой праздник! — мечтательно подтвердил Карашир. — Баранов зарежем, плов сварим, гору лепешек на молоке напечем. Ешь целый день! Вот такой толстый живот у меня будет! — Карашир развел руками и, ткнув пальцев Исофа, хихикнул: — У него кожи на животе мало, наверное лопнет! А еще, Шо-Пир, скажи: музыканты будут играть?

— Словом, ты, я вижу, когда-то на ханском празднике был? А мяса там много ел?

— Сам не был я, Шо-Пир… У сеидов был праздник… Я факир, факиры рядом стояли, смотрели… Много мяса было… Ио! Наверное, сорок баранов резали! Теперь все факиры на празднике будут, тоже надо баранов, ну, пусть не сорок, пусть десять. Нет, знаешь, лучше, пожалуй, двадцать… Где столько мяса возьмешь?

— А когда тот праздник был, где сеиды баранов брали?

— Своих резали, — быстро ответил Карашир, но осекся: — Нет, не своих у факиров брали тогда, у нас брали, мой маленький ягненок тоже на плов пошел.

— Значит, и теперь у тебя возьмем!

— Хе! — лукаво сощурился Карашир. — У меня нет барана.

— Нет? Ну, и есть ты не будешь! — решительно вставил молча слушавший Бахтиор.

— Как это? Все будут, а я не буду?

— Почему ты думаешь, Карашир, что все будут? — спросил Шо-Пир. — а другие где баранов возьмут? Или своих последних зарежут?

Карашир соображал медленно:

— Как же будет?

— Обойдемся и так…

— Праздник без еды? — с досадой сказал Карашир. — Значит, нам, как и при хане, есть не дадут?

— А кто дать должен?

— Кто праздник устраивает. Власть!

— А власть — это кто? Вы же сами — власть. Ты, кажется, думаешь: у меня или у Бахтиора сотня баранов есть? Подарить могу?

Карашир умолк. Перед его опущенными глазами были снова только сухие камни. Совсем нерешительно добавил.

— И музыканты не будут играть?

— Скучный праздник! — сказал Исоф, повернулся спиной к Шо-Пиру, стал разглядывать далекую ледяную вершину.

— Неужели, когда по вашим участкам вода побежит, скучно вам будет? произнес Шо-Пир, укрепляя новый рисунок на только что выложенной башенке.

Все промолчали. Задумчивым казался даже Бахтиор. До сих пор он как-то не думал об этом, но ему тоже представлялось… впрочем, он был вполне согласен с Шо-Пиром.

Ставя башенки, расчищая засоренные канавки на следующих участках, все хранили молчание. Возле башенки, обозначенной изображением Рыбы, Карашир остался один. Долго ходил вдоль канавки, определяя наклон участка, представляя себе, как по нему будет разливаться вода; измеряя его шагами, присматривался к камням, которые предстояло убрать перед посевом. Карашир, казалось, забыл, что ему сейчас следует участвовать в общей работе. Шо-Пир окликнул его:

— Что делаешь там, Карашир? Иди-ка сюда! Последняя башенка!

Карашир медленно подошел:

— Шо-Пир!…

— Что скажешь?

— Тот участок — Рыбы участок — мой будет, хорошо?

— Почему так? — сразу возбудился Исоф. — Пусть тогда мне пойдет!

— Нет мне! — горячо воскликнул Карашир.

Шо-Пир остановил их движением руки:

— Что спорите? Сказано — жребий!

— Пускай по жребию мне Рыба будет!1

— Не надо ему! Чем я хуже?

Шо-Пир рассмеялся:

— Идите-ка теперь по домам, кончена наша работа…

Карашир и Исоф, уныло перебраниваясь, ушли; ветер трепал их одежду. Задумчивый Бахтиор обратился к Шо-Пиру:

— Правду они говорит, Шо-Пир! Без еды какой праздник?

— Я и сам думаю, Бахтиор… Но что можем мы сделать? В будущем году иначе праздник будем устраивать, а пока… Вот если б караван сегодня или завтра пришел — лепешек из муки напекли бы, а я бы им русский пирог приготовил. Не ел, небось, никогда? Беспокоюсь я: черт его знает, не случилось ли, с самом деле, беды с караваном? Ни слуха о нем. Нехорошо получается.

— Очень нехорошо, Шо-Пир! Домой пойдем теперь?

— Пойдем, пожалуй…

По расчетам Шо-Пира, караван давно уже должен был прийти в Волость.

Кроме пути вдоль Большой Реки, по которому было десять дней караванного хода, существовал и другой, соединявший Сиатанг с Волостью, путь — прямиком через труднодоступный перевал Зархок и далее, к Большой Реке, соседним зархокским ущельем.

Этим недоступным для каравана путем опытный и бесстрашный пешеход мог бы достичь Сиатанга из Волости за семь суток.

Шо-Пир знал, что едва караван придет в Волость, оттуда сразу же пошлют в Сиатанг гонца с сообщением, сколько ослов ущельцы должны направить за предназначенными им грузами.

Но проходили и семь суток и десять суток, истекали все новые, перекладываемые Шо-Пиром со дня на день сроки, а ни гонца, ни каравана не было. Шо-Пир тщетно ждал хоть каких-нибудь известий.

Убежденный, что караван придет, Шо-Пир обещал ущельцам, строившим канал, расплатиться с ними мукой. Поверив Шо-Пиру, многие из них ради работы на канале пренебрегли домашним хозяйством. Вместо того, чтобы ставить капканы в горах, запасаться съедобными травами, сеять неприхотливый, многосемянный, но вредный для здоровья патук, они половину лета ворочали камни, прокладывая новое русло. Даже те, у кого были посевы, не могли без охоты, без заготовки съедобных трав, без новых долгов купцу обеспечить себе на зиму хотя бы полуголодное существование…

Все свои надежды Шо-Пир возлагал на караван. Письмо, давно принесенное Худододом из Волости, гласило, что караван покинул исходный пункт еще весной — значит, должен был прийти обязательно. Мало ли что, однако, могло с ним по дороге случиться! Во время блужданий с красноармейским отрядом Шо-Пир изучил хорошо пространства Высоких Гор и потому теперь ясно представлял себе путь каравана. Высочайшие перевалы, безлюдные нагорные долины тянулись вдоль неспокойной Восточной границы; проведав о первом караване советских товаров, рискнувшем направиться к малоисследованным окраинам Советского государства, сюда могла ворваться какая-нибудь басмаческая банда…