Ночная дорога - Кристин Ханна

— Она почти член нашей семьи.

— Я знаю, как она всех вас любит.

— Мы тоже ее любим. Что ж, мне пора возвращаться, — сказала она наконец, отступая к двери. — Надеюсь что-нибудь узнать про Мию.

— Я молюсь за всех них, — сказала Ева.

Джуд кивнула, пожалев, что не знает ни одной молитвы.

12

— Джуд, милая, есть новость.

Джуд, вздрогнув, очнулась. Она задремала на стуле рядом с кроватью Зака. Каким-то образом ей удалось забыться сном, и теперь она, моргая, протирала глаза. Солнечный свет струился в окно. Джуд поняла, что сын спит, по его ровному дыханию.

Майлс помог ей подняться и повел в коридор, где их ждал мужчина в голубом костюме хирурга.

Она повисла на руке Майлса.

— Я доктор Адамс, — представился хирург, стягивая с головы шапочку. У него была копна седых волос и морщинистое лицо, как у бассет-хаунда. — Примите мои соболезнования…

У Джуд подкосились колени. Она вцепилась в сильную руку Майлса, но его вдруг затрясло.

— Слишком серьезные повреждения… без ремня безопасности… выбросило из машины… — Хирург продолжал говорить, но Джуд уже его не слышала.

В ее поле зрения попал капеллан, одетый в черное, ворон, прилетевший поклевать кости.

Она услышала чей-то крик, заглушивший все остальные звуки. Она оттолкнула капеллана.

Кричала она сама. Да, это она кричала «нет» и плакала.

Когда люди вокруг попытались ее успокоить — может быть, Майлс, может быть, капеллан, она не знала, кто к ней протягивал руки, — она вырвалась и, спотыкаясь, бросилась в сторону, выкрикивая имя дочери.

Она слышала, как Майлс за ее спиной засыпал хирурга вопросами, получал ответы, что-то там насчет церебрального кровоснабжения и пентобарбитала. Он сказал «мозговая смерть», и у Джуд началась рвота, она упала на колени.

Потом Майлс оказался рядом, обращаясь к ней с той нежностью, которую обычно приберегал для своих тяжелых пациентов. Он обнял ее одной рукой, поднял с пола, поддержал, но она все время норовила упасть.

Вокруг собрались люди, которые смотрели на нее. «Возьмите, доктор, свои слова обратно», — думала она, озираясь среди незнакомцев.

«Прошу тебя, Господи. Умоляю».

Это была унизительная для нее сцена.

Майлс отвел ее в пустую палату, где она рухнула на стул, согнувшись пополам. Все неправда! Этого не может быть!

— Я была с ней справедлива, — сказала она Майлсу, глядя на него сквозь обжигающие слезы.

Он стоял перед ней на коленях и ничего не говорил. Ей казалось, что внутри у нее пустота. Потом раздался стук в дверь.

Сколько они там пробыли? Минуту? Час?

В палату вошел капеллан, но не один, с какой-то женщиной в синем костюме, державшей в руке папку с зажимом.

— Вы хотели бы увидеть дочь? — спросил капеллан.

Джуд посмотрела в его глаза и увидела слезы; этот незнакомец переживал ее горе, и до ее сознания наконец дошла жестокая правда.

— Да, — сказал Майлс, и тогда она в первый раз подумала о муже, о его боли. Взглянув на него, она увидела, что он тоже плачет.

Какие они все ранимые! Кто об этом подозревал? Во всяком случае, не она. До этой минуты, когда она потянулась к руке мужа, она считала себя сильной женщиной. Даже властной. И удачливой.

Они вместе пошли сначала по одному коридору, затем по другому, пока не достигли последней двери по правой стороне. Вдалеке от остальных больных. Естественно.

Майлсу хватило сил открыть дверь, хотя, откуда они у него взялись, Джуд не представляла.

Комната была ярко освещена, что удивило Джуд; почти все предметы в ней были из нержавеющей стали. А еще здесь было шумно из-за работающих приборов, которые мерно гудели. На компьютерном мониторе по черному полю бежали кривые линии.

— Слава богу, — прошептала Джуд. Она ошиблась. Когда прозвучало «примите мои соболезнования», она не так поняла. Миа жива. Ее доченька здесь, такая же красивая, как всегда, ровно дышит. — С ней все в порядке.

Женщина с папкой шагнула вперед:

— Вообще-то нет. Мне очень жаль. Это называется «мозговая смерть», и я могу…

— Не надо, — сказал Майлс так резко, что женщина побледнела. — Я знаю, зачем вы здесь и сколько у нас времени. Я поговорил с доктором Адамсом. Мы согласимся. Просто оставьте нас одних.

Женщина кивнула.

— Согласимся с чем? — Джуд посмотрела на Майлса. — Выглядит она прекрасно. Небольшие синяки, но… посмотри, как она дышит. И цвет лица хороший.

Глаза Майлса налились слезами.

— Это аппаратура, — сказал он ласково. — Ее тело поддерживается в живом состоянии, но ее мозг… нашей Мии… больше нет.

— Она выглядит…

— Поверь мне, Джуд. Ты же знаешь, я бы за нее сражался, если бы… наша девочка была здесь, с нами.

Она не знала, как ему поверить. Все внутри ее кричало, что это несправедливо, неправильно, что это ошибка. Она начала отстраняться, качая головой, но Майлс не отпускал ее от себя. Он прижал ее к своей груди так крепко, что она не могла шевельнуться.

— Ее больше нет, — прошептал он ей на ухо.

Она громко кричала, вырывалась, повторяла «нет, нет, нет», а он все равно прижимал ее к себе. Она плакала, пока тело ее не обмякло, опустошенное, только тогда он ее отпустил.

Она подошла, как на деревянных ногах, к дочери.

Миа лежала, окруженная приборами, проводами и капельницами. Она выглядела вполне здоровой. Казалось, в любую секунду она может очнуться и сказать: «Hola, Madre».

— Привет, Мышка, — сказала Джуд, ненавидя себя за то, что ее голос дрогнул на привычном прозвище. — Ей нужна собачка Дейзи. Почему мы ее не принесли?

Майлс подошел к жене.

— Привет, малышка, — сказал он и сломался.

Джуд хотелось его успокоить, но она не смогла.

— Когда я с ней говорила в последний раз, то сказала, что не прощаю. О Боже, Майлс…

— Не нужно, — просто сказал он.

Если бы рядом не было Майлса, державшего ее за локоть, она бы рухнула рядом со своей девочкой, которая, казалось, мирно спала. Джуд помнила, как представляла, какая она будет еще до того, как увидела дочку, как часто разговаривала со своими еще не рожденными двойняшками, которые плавали в ее раздутом животе, словно пара крошечных рыбок, вместе, всегда вместе…

Теперь Зак будет один. Единственный ребенок.

Как же ему об этом сказать?

Мир, словно окутанный пузырчатой оберткой, остался где-то далеко. Джуд сосредоточилась только на одном, на своей дочери. В течение следующего часа Майлс обзванивал друзей и родственников. Джуд слышала слова, которые раньше не имели для нее никакого смысла. Органы. Сердце. Роговица. Кожа. Спасение чьих-то жизней. Она кивала, подписывала бумаги, ни на кого не смотрела и ничего не говорила. Люди толкали ее, отпихивали, проводя тесты над Мией. Несколько раз Джуд огрызалась, требуя от них осторожного обращения с дочерью. Это все, что она могла теперь сделать. Она напоминала им, что Миа боится щекотки, поет фальшиво, хотя все время мычит какие-то мелодии, и не любит холода.