Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович

Не среди трудового люда, не среди крестьян, мещан и ремесленников, не в кузнях и мастерских черных сотен Москвы, где ковалась слава русского оружия и создавалась красота земная городов и сел, не там, где оружейники этих сотен делали мечи и броню, ворота и замки, уздечки и косы, загорались первые лучи голубого масонства, быстро приобретавшие красный оттенок будущих потрясений и кровавых событий.

Не хоругвеносцы «Союза русского народа» опустошат русскую землю. Не члены союза «Архангела Михаила» создадут систему массовых концлагерей и превратят всю великую страну в большой концентрационный лагерь. Это сделают другие люди, которые будут пугать всякими идеологическими страхолюдинами великовозрастных детей, чтобы те забыли, кто обрек на вымирание великий талантливый народ. Черносотенцы же, предвидя последствия, призывали власть вспомнить свой долг и не заигрывать с еврействующими либералами.

Среди всеобщего брожения, недовольства существующими порядками в России первенствующее значение играли потомки Рюрика, Гедимина и Чингисхана. Обилие аристократических фамилий среди участников либеральных и декабристских организаций общеизвестно. И это говорит лишь о том, что революция всегда идет сверху. Снизу может быть только бунт.

Аристократы играли не последнюю роль и в событиях во Франции, как и вообще все высшее общество. Все фрондировали, и это было модою, за которой стоял стиль, образ жизни жуиров и бонвиванов. Эта и была та, «развитая в моральном и умственном отношении среда», на которой пышным цветом расцветало масонство со своими семью добродетелями.

Удивительно то, что на самой заре «освобождения» догматики и рутинеры Запада обнаружили столько деспотизма и тирании, что сразу же побили рекорд всех тиранов со времен Хаммурапи. Запад передал свое роковое наследство русским либералам, и выросла та «молодая» Россия, которая младенчески доверчиво и наивно поверила, что все люди лицо в лицо и шаблон в шаблон. Эта нелепая теория о стихийной общественной эволюции, которая творилась учителями либералов весьма сознательно и на осознание которой тратились деньги, дабы через воспитание новое поколение поверило в эту «стихийность», привела нашу интеллигенцию с «направлением» к соблазнительному выводу, что никакой религии не нужно, что культура дана одна на всех и что крестьянин в своем реальном православном и бородатом виде есть исторический пережиток, подлежащий, как закоренелый еретик, уничтожению.

Они не знали ни прошедшего, ни настоящего, но точно знали, что будущее будет веком «освобожденного» человека, и в этом было все их убеждение. Жалкие вольтерьянские софизмы и нищенская философия, убогая, как и сама погоня за парижскими наслаждениями, — это все, что было у них за душой. А учение тех, кто вел за собой эту молодежь, было еще страшнее. Когда первобытная одичалость якобинских кровопролитий явила миру жуткое апокалипсическое видение «зверя» наяву, многие вздрогнули, и можно было ожидать, что проснется разум и люди спросят своих вожаков, в какое болото, грязное и кровавое, их завели. Между тем не спросили. Все «образованные» и «передовые» сами считали себя вожаками и пророками «золотого века». Их чувства питались не мыслями трудового люда, а мнимой легкостью достижения «счастья» через кровавую бойню.

Знакомясь со следственным делом декабристов, видишь перед собой носителей тощей книжной мудрости, почерпнутой из французских романов и сочинений французских «проектистов». Новую породу людей, освобожденных от предрассудков, этих пророков передовых учений возвели на пьедестал, прикрывая их нравственную неполноценность пафосом борьбы за светлое будущее.

Что было бы, если бы Буанаротти и Лагарп смогли осуществить свою мечту? Об этом они сказали сами в своих прокламациях: гильотины и пирамиды голов. И что же, с кого, же мы сегодня начинаем историю деспотизма? С тех, кто защищал народы от кровавой бойни. С тех, кто давал возможность существовать легальной оппозиции, с тех, кто нес слово любви народу: с носителей и идеологов царской власти, с правых деятелей, с черносотенцев.

Кровожадные же звери, мечтающие о массовом убиении, остаются в оценках историков борцами против тирании «князей и священников». Терминология знакомая. Десятилетиями журналы и книги проповедовали ненависть к нравственной чистоте и правде и готовили кровавые события. Русский народ никогда не жил и жить, по-другому не пробовал, как только по-своему, церковной лампадой освещая свой путь, и в таком виде он и подвергся массовому истреблению. Ни на секунду не возникало диалога убеждений и культур. Безграмотность, по выражению Достоевского, «дешевка», — вот весь идейный багаж и наших отечественных преобразователей. Это багаж, доставшийся и нам со страхом, созданным идеологами и практиками террора, перед «черносотенцами», и любовью ко всему, что не наше, не русское, последнее дыхание деградированного сознания оболваненного тоталитарной идеологией русского человека, не любящего своих соплеменников и больше всегобоящегося, как бы не прослыть шовинистом, когда с тебя сдирают последнюю рубашку. Да что с тебя... с твоего ребенка, и отбирают у него кусок хлеба, и посылают этот самый хлеб туда, где он будет гнить и пропадать. Смерть и вырождение своих близких, родных по вине тех, кто усвоил прекрасно «интернациональную фразеологию», чтобы легче было проводить политику шовинизма как раз в отношении русских, обрекая их на вымирание, оказывается, еще не аргумент к тому, чтобы объединить усилия и создать чисто русское национальное объединение по защите прав и достоинства русского народа, прав на землю, свою землю, отобранную в свое время всякого рода интернационалистами, устроившими геноцид кровавый и экономический русского народа.

«Отечественные записки» в XIX веке проповедуют коммунистические идеи. Романы того же профиля с Запада переводятся и издаются. Чернышевский откровенно в подцензурной печати излагает свои взгляды, читатели удивляются и, подчеркивая явно антигосударственные выражения, шлют их в третье отделение. В третьем отделении сидят тоже не дураки и, как выясняется, имеют на этот счет вполне точную информацию. А дело продолжает идти неуклонно к бомбам и револьверным выстрелам в беззащитных людей. Вот яркий пример «царского деспотизма», без которого дело революции не могло бы процветать в самодержавной России.

В точности повторится картина, связанная с французской революцией столетней давности. Те, кто останется в живых и сможет унести ноги подальше, будут искать виновных в «заговоре», следуя роковой традиции безответственности и желанию все списать на случайности. И когда вызванная ими же «закономерность» свершит свой приговор, они так ничего и не поймут и не протрезвеют. Они вслед за Белинским будут думать, что «высшая жизнь народа преимущественно выражается в его высших слоях» и что физиономия русского народа еще только должна появиться, когда эти «высшие слои» приложат к тому свое старание. Но почему-то высшие слои говорили на чужих языках.

Все, что было до них, — туман и тьма. С них начинается история, потому что единственный народ — это они. А те, другие, — это только темное, копошащееся в земле племя. И все, что создало это племя, может принести пользу лишь для досужих рассуждений о деградации народа или величии созданной им культуры — по обстоятельствам. При этом, как мы видели на примере Петровских реформ, сами преобразователи были именно первыми же палачами, разорявшими душу народа. Миролюбивые за столом и в салонах, они обнаруживали такую кровожадность в идеях и такие требования к истреблению во имя счастья, которые никак нельзя было бы заподозрить в них, когда читаешь в их письмах жалобы на здоровье.

Русская жизнь каббалистической доктриной масонства была приговорена к смерти, а русскому человеку предлагалось стать «естественным человеком», как будто русские матери только для того рожали детей, а крестьяне пахали землю и боролись с врагами, а князья только для того проводили свою жизнь в ратных подвигах, а священники учили и духовно окормляли народ, чтобы их потомки могли читать похождения какого-нибудь Грандисона или клеветать на своих ближних, полагая, что в канкане и интеллектуальной игре проявляется любовь к родной земле. Но это не любовь к земле.