Проклятие любви - Паулина Гейдж

– Это утопленник! – прошептала Тадухеппа, расширив глаза. – Наверное, утонул один из танцоров!

Нефертити, пожав плечами, отвернулась, но Тейе, вдруг почувствовавшая слабость в коленях, схватила племянницу за руку. Херуф и двое его помощников вошли в воду и помогли вытащить лодку на траву. Однако Тейе не могла пошевелиться. Только когда мужчины положили тело вниз лицом и Херуф побежал к ней, ноги начали слушаться ее.

– Останься со мной, – быстро сказала Тиа-ха Тадухеппе, глядя в побелевшее лицо Тейе. Она опустилась на циновку, потянув за собой маленькую царевну. Рука Тадухеппы скользнула в ее руку.

Херуф подошел к Тейе и упал ей в ноги, лицо его посерело, он в ужасе закрыл голову руками. Тейе прошла мимо него, все еще держа Нефертити за руку.

Обнаженная женщина неловко распласталась на траве, согнув колено, одной рукой охватив голову с космами темных, мокрых волос.

– Принесите факел, – приказала Тейе упавшим голосом.

Один из рабов бросился прочь и вновь появился с факелами.

– Херуф, Херуф! Встань, старый болван. Переверни ее.

Он, рыдая, поднялся с земли и неловко, дрожащими руками взял женщину за плечо и за мягкий холм бедра. Тейе отпустила Нефертити. Глаза девушки были широко открыты, она закусила нижнюю губу, все ее мышцы были напряжены. Тело медленно перекатилось, и в небо уставились глаза Ситамон. Из уголка ее открытого рта вытекала вода, волосы лежали на шее, как рваный шарф. Тейе упала на траву и принялась безумными, неверящими руками гладить холодные щеки. Испуганные, возбужденные голоса собравшихся вокруг людей сливались в неясный гомон.

– Вызовите военачальника Эйе, – коротко скомандовал Херуф, – а потом врачевателя. Уведомите фараона, но сначала Эйе.

Тейе, приподняв безвольно податливую голову утопленницы, стала баюкать ее. Нефертити запричитала, простирая руки. Зачем она издает эти дурацкие звуки? – раздраженно думала Тейе. – Ситамон спит. Она лежала на воде и уснула.

– Ситамон, – сдавленно позвала она, приблизив губы к белому лбу.

Чьи-то теплые руки подняли ее, и она оказалась в объятиях Эйе. Факелы в руках приведенных им солдат пылали неровным пламенем. Она почувствовала, как ей на плечи накинули плащ, и внезапно пришла в себя. Эйе сидел на корточках перед Ситамон, приподнимая, ощупывая, внимательно осматривая тело. Рядом с ним присел врачеватель, они тихо переговаривались, но слов Тейе не слышала. Перед ней появилась Тиа-ха, и глоток вина проскользнул в горло. Нефертити внезапно замолчала, но Тейе видела, как она судорожно пытается подавить рыдания. Эйе поднялся.

– Слишком поздно, ничего не поделаешь, – сказал он, и что-то в его голосе заставило Тейе насторожиться, в ее притуплённое сознание медленно вползала тревога. – Она мертва.

Краем глаза Тейе видела, как переглянулись Нефертити и ее управляющий Мерира, бесстрастно вытянувшийся рядом с ней. Это произошло так быстро, что она подумала, будто ей почудилось, но потом заметила, что Эйе тоже это видел, и поняла, что он в одну секунду все оценил. Он тотчас повернулся и отрывисто скомандовал своим людям:

– Соберите всех слуг, рабов и танцовщиков, которые были здесь сегодня ночью. Царица, могу ли я опросить женщин?

Тейе слабо кивнула.

– Было бы лучше подождать до утра, – возразила она, с удивлением слыша свой спокойный голос. – Большинство из них не в состоянии связно говорить. Херуф поможет тебе.

Во тьме, недосягаемой для яркого света неровно горящих факелов, послышался шум, и кто-то прошептал:

– Гор идет!

Толпа тут же упала на траву, прижавшись лбами к земле, и Тейе вдруг поняла, что не сможет вынести зрелище горя сына. Она бросила последний взгляд на восковое лицо, остекленевшие глаза, в которых плясали отсветы факелов, создавая иллюзию жизни, потом повернулась и пошла прочь.

Обезумев от горя, Тейе всю ночь мерила шагами комнату. Она ждала, что Эйе вот-вот попросит принять его. День клонился к вечеру, а вечер перешел в душную неподвижность летней ночи, но он не пришел. Она не пыталась вызывать его, зная, что он явится, как только ему будет что сказать. Она с трудом проглотила какую-то еду и позволила Пихе омыть ее, одеть и накрасить, но отказалась принять и Тиа-ха, приходившую среди дня, и Нефертити, которая просила принять ее вечером. Она беспрестанно расхаживала из приемной в опочивальню и обратно, находя успокоение в разгадывании загадки. Ситамон превосходно плавала. Озеро не представляло угрозы для женщины – пьяной ли, трезвой, – которая была бесстрашной почитательницей водных глубин с тех пор, как научилась ходить. Ситамон сделалась императрицей, а Нефертити слишком поспешно и слишком охотно примирилась со своим поражением. А примирилась ли? Может быть, я неверно истолковываю характер племянницы, когда мои глаза застит зыбкое марево собственного горя? Ситамон сильно напилась, как и большинство женщин. Была ли Нефертити трезва? Это она устроила вечеринку. – Тейе прижала руки к воспаленным глазам и громко застонала. – Хочу, чтобы ты пришел, Эйе, – мысленно твердила она, останавливаясь у ложа и слыша, как Пиха тихо скользит сзади, зажигая лампы. – Моя дочь лежит под ножами жрецов-сем. Мой сын закрылся в своих покоях, и его рыдания слышны даже за тяжелыми дверями.

Через час Эйе, наконец, пришел и, велев слугам удалиться, сам закрыл за ними двери. Взгляд у него был замутненный, глаза под слоем краски ввалились. Тейе первый раз в жизни видела его потерявшим военную выправку, согнувшимся от горя. Некоторое время они смотрели друг на друга поверх мягкого света ламп, потом Тейе жестом предложила ему сесть и сама нервно опустилась на край ложа. Хотя он редко обращал внимание на строгие правила приличий, предписанные для приемов у царственных особ, сейчас он ждал, чтобы она заговорила первой, и ей пришлось начать.

– Не думаю, что хочу это знать, – хрипло сказала она.

– Ты уже знаешь. Как знаю и я. Мы допросили всех слуг и рабов во дворце, мы подступались к ним с лестью, угрозами, некоторых даже били. Мы опросили всех жен Осириса Аменхотепа и всех обитательниц Техен-Атона. Но одна лишь царевна Тадухеппа смогла немного помочь нам.

– И что же она сказала?

– Она видела, как незадолго до того, как началось представление ходящих по огню, Нефертити и Ситамон вместе отправились в озеро. – Он упреждающе выбросил вперед руку, предвосхищая возмущенное восклицание Тейе. – Нет, – угрюмо продолжал он. – Моя дочь сама не стала марать свои нежные ручки. Вскоре после этого царевна видела, как ее вытирала личная служанка.

– Ты предостерег Тадухеппу?

– Я велел ей молчать о том, что она видела, потому что это может доставить неудобства царице Нефертити. Малышка не сразу поняла, чего от нее хотят.