Сад земных наслаждений - Джачинта Карузо

— Так объясните мне, — попросил я госпожу Эшли, стараясь, чтобы мой тон звучал не слишком язвительно.

— У гениев, таких, как Дэвид, иные потребности, чем у обычных людей. Они живут в другом, более высоком, измерении.

А я всегда считал, что человек, который не живет сексуальной жизнью, болен. И продолжаю так думать. И все же я удержался и не высказал этих соображений доктору Эшли, переведя разговор на «Смерть скряги».

— Почему Торки так интересовала эта картина?

— Я уже говорила вам, она нужна была ему для фильма.

— Но в сценарии она не упомянута, — снова возразил я.

Госпожа Эшли вздохнула.

— «Смерть скряги» изображает вечную борьбу между добром и злом. В решающий момент скряга не может выбрать между распятием, которое держит ангел, и мешком денег, который протягивает ему дьявол. Дэвид был захвачен этой темой. Он говорил, что весь фильм будет построен вокруг этого конфликта.

Мне вспомнился сюжет «Алейт». Если судить с такой точки зрения, жизнь жены Босха следовало толковать как проигранную битву со злом. И жертвой в ней стала Агнес.

— Помимо сценария в ноутбуке находилась повесть под названием «Алейт». Вы знаете, кто ее написал?

— Дэвид, — произнесла Фиона Эшли без тени сомнения.

Аллилуйя! По крайней мере одна тайна разгадана. Оставалась, правда, еще одна, и она беспокоила меня гораздо больше: почему Торки отправил свою повесть Джули Бонем с просьбой позаботиться о ней? Познакомились ли эти двое через Яна Хасельхоффа или, как я и подозревал, под маской Тау скрывался сам режиссер?

— Дэвид уже много лет интересовался Босхом, — продолжала доктор Эшли. — Его потряс тот факт, что человек, задумавший и воплотивший такие картины, как «Музыкальный ад» и «Видения потустороннего мира», вел столь серую жизнь. Дэвид хотел снять фильм о Босхе, но биография художника совершенно его не вдохновляла. Зато фигура Великого Магистра Братства Свободного Духа поразила его воображение. Некоторые искусствоведы считают, что Босх неоднократно изображал этого человека на своих картинах. С него, например, написан «Святой Иоанн на Патмосе», хранящийся в Берлине. Дэвид попытался представить, что стала бы делать жена такого скучного человека, как Босх, если бы ей встретился такой обворожительный мужчина, как Великий Магистр. Так родилась «Алейт». Полагаю, вы читали повесть, и мне нет смысла рассказывать вам, что между ними произошло.

— Да, я ее прочел, но еще до того, как обнаружил текст в компьютере Торки.

— Это просто смешно! — воскликнула Фиона Эшли. — Только мне было известно о существовании повести. Разумеется, Дэвид больше ни с кем о ней не говорил.

— Судя по всему, о тексте знал кто-то еще. Я обнаружил копию в компьютере одной девушки, убитой около двадцати дней назад.

Это сообщение ошеломило госпожу Эшли.

— Кто эта девушка? — спросила она.

— Ее звали Джули Бонем. Вы были с ней знакомы?

— Кажется, нет. Где ее убили?

— Мы пока точно не знаем. Мы нашли только ее голову — в желудке трески, выловленной у берегов Шотландии.

— Дело об отрубленной голове! — воскликнула доктор Эшли. — О нем писали во всех газетах. Но какое отношение эта девушка имеет к Дэвиду?

— Мне бы тоже очень хотелось это узнать. Торки часто сидел в чатах?

— Нет, как вы могли даже подумать? Дэвид, конечно, высоко ценил Интернет. Говорил, что Всемирная сеть — уникальное поисковое средство. Но он презирал эти дурацкие чаты и тех, кто теряет в них свое время. — Она взглянула на меня растерянно. — А почему вы спрашиваете?

— Так, просто из любопытства.

Она должна знать о Джули Бонем как можно меньше.

Чем больше я узнавал о режиссере и его маниях, тем яснее становилось, что психологические портреты совпадают. Ему вполне могла прийти в голову такая безумная идея: организовать группу для изучения творчества Босха и постановки живой картины. И если Тау и Торки — одно и то же лицо, то Джули Бонем могла заприметить его в чате, пока следила за женой Шару. Торки — Тау искал Еву. Девушка приняла его правила игры. Даже поехала в Англию по его зову. А потом она что-то заподозрила. Может, Джули Бонем сорвала с Тау маску, и тогда он ее убил.

А Ян Хасельхофф? Он работал в доме Торки. Был ли он сообщником режиссера, за что его, в свою очередь, и устранили?

Я спросил у Фионы Эшли, знакома ли она с Яном Хасельхоффом.

— Он несколько раз прислуживал нам за столом, когда я была в гостях у Дэвида. Мы с ним никогда не разговаривали. Не знаю, почему он вас интересует.

— Вам известно, что он исчез?

— Исчез? — Она посмотрела на меня вопросительно.

— Да, двадцать первого апреля. Домоправительница Торки подала заявление о его пропаже.

— А, эта женщина! — воскликнула Фиона Эшли презрительно.

— У вас не сложились отношения с Патрисией Хойл?

— Она интриганка. Я не хочу иметь с ней ничего общего.

— Не могли бы вы объясниться поточнее?

— Она меня ненавидит. Ревнует, потому что Дэвид отверг ее. Она никогда не упускала случая выставить меня перед ним в дурном свете.

Не хватало только войны между женщинами Торки! Я снова спросил госпожу Эшли об исчезновении Хасельхоффа.

— Я ничего об этом не знала. Может быть, Дэвид забыл мне рассказать.

— И вы не знали, что Хасельхофф родился в том же городе, что и Босх, — в Хертогенбосе?

— Какое любопытное совпадение! — Она удивленно посмотрела на меня. — Интересно, а Дэвид знал?

Я готов был поспорить на всю свою зарплату, что знал.

Николз и Ребекка целый день допрашивали студентов Оксфорда. И все напрасно, ведь я уже установил имя автора «Алейт». Тем не менее информация, которую они собрали, помогла составить более полный психологический портрет режиссера.

Студенты рассказали, как Торки нанял их, чтобы они искали в библиотеках документы, книги и все прочие публикации, посвященные Босху. Режиссер хотел создать архив, устроенный по придуманной им самим системе. Некоторые студенты говорили, что Торки был готов каталогизировать все, что попадалось ему в руки — от исторических материалов до расходных документов.

Ребекка сделала копию студенческих записей. Вот самое интересное из того, что я прочел:

«О Иероним Босх, что видит этот твой изумленный взор? Что означает эта бледность лица? Быть может, ты созерцаешь пред собой чудовищ и летучих призраков Ада?»

Доминик Лампсоний О картинах некоторых знаменитых нидерландских художников 1572

«Мне жаль, что вы и ваш брат не смогли увидеть процессию, проходящую здесь, а ведь в ней есть и демоны, словно сошедшие с картин Босха, — думаю, они бы вас напугали».

Филипп II Испанский Письмо дочерям, написанное из Лиссабона 1581

«Он родился в Хертогенбосе, но мне так и не удалось узнать, когда и где он умер… Его манера писать была искренней, умелой, легкой; ему удавалось создавать по нескольку картин одновременно. Подобно другим старым мастерам, он имел привычку делать наброски и рисунки на белой основе, постепенно накладывая на картину прозрачные слои, один за другим…»

Карел ван Мандер Книга о художниках 1604

«Разница между творениями этого человека и других состоит, по моему мнению, в том, что другие пытались изобразить людей такими, какими они видятся снаружи, в то время как ему хватило смелости изображать их такими, какими они являются внутри…»

Хоседе Сигуэнса История Ордена Святого Иеронима, часть третья 1605

«На мой взгляд, падре Сигуэнса оказал ему слишком много чести, увидев истинную веру в этих непристойных фантазиях, мало приличествующих художнику».

Франсиско Пачеко Искусство живописи 1649

«Говорят, Филипп II очень его ценил; дьявольские образы этого провидца наверняка нравились тому, к кому Инквизиция обращалась за указаниями».

А.-Ж. Вотер Фламандская живопись 1883

«Эстетический эффект неожиданных красного и оранжевого цветов среди огромного темного пространства принес ему популярность, и на протяжении следующих тридцати лет пламя Босха загорелось почти на всех созданных художниками пейзажах».

К. Кларк Пейзаж в искусстве 1961

Филипп II Испанский был большим почитателем голландского художника и, кроме того, собирал его картины — так объяснила мне Ребекка. Триптих «Сад земных наслаждений» хранится в мадридском «Прадо» именно потому, что входил в коллекцию монарха. Изначально полотно принадлежало настоятелю ордена Святого Иоанна, внебрачному сыну герцога Альбы. Потом оно попало в руки Филиппу II. Оно упоминается в списке картин, отправленных королем в свою испанскую резиденцию — монастырь Эскориал в 1593 году. Первым триптих описал брат Сигуэнса в 1605 году, назвав его «Картиной с клубникой».