Последний контакт 3 - Евгений Юрьевич Ильичев

— Договорились, капитан, — шепнула в ответ Касаткина и, заставив себя забыть об отвращении, нежно поцеловала капитана в небритую щеку, оставив на его коже горячий влажный след поцелуя.

Часть вторая

«Земля» — Глава 12

«И все же главным законом мироздания является закон увеличения энтропии».

Бывший руководитель миссии «Осирис» Реджи Синак пришел к этому выводу, лежа на полу своего загородного дома. Как и когда рухнул с лестницы, он не помнил, да и с лестницы ли он, собственно, упал? Навернуться он мог и с высоты собственного роста — последствия были бы не менее плачевными. Пол из натурального камня на первом этаже его дома гарантировал черепно-мозговую травму при любом падении, просто думать о полете именно с лестницы Синаку было почему-то приятнее. Сами посудите, одно дело услышать от кого-то простое «я упал» и совсем другое — «я навернулся с лестницы». Однозначно, две большие разницы. Простое падение никого не зацепит, никого не удивит. Просто так люди падают каждый божий день, да и не по одному разу. А вот упасть эпично, с лестницы, скатиться кубарем, приложиться головой чуть ли не о каждую третью ступеньку, пересчитать отекшим лицом кованые витые балясины, да так, чтоб в мясо, в кровь, завершить падение смачным ударом затылком о каменный пол — это нужно уметь. Это даже звучит солидно, а выглядит, должно быть, и вовсе кинематографично. Была лишь одна печаль — все это Реджи проделал на пьяную голову.

Сейчас же Синак знай себе лежал на полу и понятия не имел, кому и когда он расскажет о своих злоключениях и последующих за ними выводах про энтропию. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что первым делом расскажет именно о падении, причем именно про второй вариант — про тот, что с лестницы. Это куда важнее разрывающегося на куски мира, куда серьезнее бесконтрольно увеличивающейся энтропии в отдельно взятой точке вселенной. Синак рухнул, нет, даже не так — СИНАК рухнул! Вот что было важно, а вовсе не то, что творилось за окном. И, кстати, факт недельного запоя он вообще опустит. Никому о таком знать не следует.

Хотя какая теперь разница, подумалось вдруг Реджи. Никому он не нужен, никто к нему не приедет и бред его слушать не станет. Разве что «эти» нагрянут с проверкой — не подох ли еще их подопечный, не истлел ли в горячке алкогольного делирия. Мысли про «этих» (так он называл людей из разведки и ФСИН) показались Реджи неуместными, и он переключил свое внимание на другой вопрос.

«Хорошо ещё сохранилась хоть какая-то самокритика», — подумал он, вяло подвигав ногами, дабы проверить, не повредился ли при падении позвоночник. Позвоночник оказался цел, ноги двигались. Это хорошо — значит, можно будет отдохнуть и попытаться встать. В баре еще было чем поживиться, на вечер точно хватит.

Как ни странно, Синак понимал, что бредит. Осознавал даже, что опустился до уровня горького пропойцы из романов русских классиков. Вся его жизнь теперь напоминала одну сплошную достоевщину. Реджи казался самому себе маленьким человеком в круговороте бытия. Центром его «Я», его ядром стали противоречивость чувств, душевная неуравновешенность, страдание и обреченность, а еще, ни много ни мало, горькое осознание себя маленьким человеком. Бред? Ну конечно же, все это было бредом!

На лице Синака промелькнула блаженная улыбка. Главное, не открывать глаз. Да, он знал это — глаза открывать нельзя ни в коем случае. Нельзя двигаться. Пока он лежит вот так, на полу, в луже собственной крови и мочи, с закрытыми глазами, не двигаясь, можно рассчитывать на то, что он так и уснет, не приходя в сознание. Вот бы так оно и было…

Кстати, бредить он начал еще до того, как ушел в запой. Обычно все наоборот — люди сперва тонут в омуте алкоголизма и на этом фоне начинают бредить. В текущих же реалиях причинно-следственная связь была нарушена — Синак начал горько пить именно по причине осознания своего помешательства.

Отчего Реджи так сильно заботил вопрос, как именно он получил травму, он и сам не знал. За последние полгода-год вязкость и сумбурность мыслей стали для него привычным состоянием. Чушь в голове, чушь в новостях, чушь повсюду, везде, в каждом аспекте бытия. Весь мир, все люди до единого, не сговариваясь, сошли с ума. Всё, чего удалось достичь человечеству за последние два с лишним тысячелетия, практически мгновенно пошло прахом.

Хотя нет, не мгновенно, был все же переходный период, на протяжении которого еще сохранялись те, кто осознавал, к чему все идет. Одним из таких людей был и сам Реджи, во всяком случае, ему тогда так казалось. Находясь в бегах, он с ужасом наблюдал, как в медийном пространстве Солнечной системы голые жопы малолеток захватывают внимание аудитории, видел, как откровенные фрики и уроды становятся кумирами молодежи и всего прогрессивного общества. Новым идолам современности поклонялись миллиарды.

Образование рухнуло буквально за пару лет. И не потому, что ему упорно помогали политики — нет, дети попросту потеряли всякие ориентиры и полностью утратили интерес к обучению. Им подали на блюдечке с голубой каемочкой ложных идолов, и они с радостью, песнями и плясками, ликуя, улюлюкая и оргазмируя, пошли за ними. Их и без того слабые умы увидели, как просто могут даваться деньги и удовольствия: только жопу покажи, вытряси из узенького топика сиськи, потряси ими перед объективом — и весь мир падет к твоим ногам. А если нечего показывать, нечем трясти, тоже не беда — начни творить лютую дичь, снимай все на камеру голофона и выкладывай в сеть в режиме реального времени. Бей витрины, угоняй и жги флайеры, издевайся над животными, провоцируй людей на неадекватное поведение, мути пранки один за другим и наживайся на этом треше. Был бы контент, а аудитория сама подтянется, ибо, кроме этого лютого треша, ничего более потребить уже не в состоянии. А там, где водится аудитория, там и рекламные контракты.

Похожая ситуация была в начале двадцать первого века, аккурат перед Третьей мировой войной, когда идеология потребления была на пике. Творить, созидать, думать в одночасье стало не модно, поскольку сил и времени такая работа отнимала много, а выхлопа не имела.