Дочь палача - Маргит Сандему

Маттиас все время крался за ними следом, не в силах сделать что-либо для своего друга. Зато потом он смог определить их местонахождение.

И вот их окружили. Они стояли на небольшой поляне, растерянные и готовые на все.

— Один шаг, и мы перережем глотку этому каналье, — крикнул судья. Один из его людей приставил нож к горлу Андреаса. На лицо Андреаса уже были порезы.

— Как ты думаешь выкрутиться из всего этого, судья? — крикнул Таральд, сидя на коне рядом с Калебом и побледневшим Брандом.

Все они были предупреждены о том, чтобы не совершать поспешных и необдуманных поступков. Никто не решался сказать, что пристав обо всем осведомлен, ибо судья из чувства мести тут же расправится с Андреасом.

— Мне нужен свободный выезд в Германию, — крикнул судья. — Если вы гарантируете мне это, то получите своего цыпленка живым.

— Ты много хочешь, — ответил Таральд.

— Свободный выезд для всех троих? — перебил его Маттиас.

Судья молчал.

— Вы, двое норвежцев! — продолжал Маттиас. — Вы не виновны в убийстве четырех женщин и Юля Ночного человека. Вам ничто не угрожает. Но если вы станете на сторону судьи, вы тоже закончите жизнь на виселице — без всякой пощады.

— Попридержи язык! — крикнул судья. — не слушайте его, он врет!

Оба норвежца переглянулись. Один из них опустил нож. Судья тут же бросился к нему и выхватил у него нож. Во время короткой потасовки, последовавшей за этим, Андреасу, со связанными за спиной руками, удалось повалиться на землю и тем самым увернуться от удара. Судья в отчаянии бросился на своего заложника, но тут все навалились на него, словно рой пчел.

Борьба была закончена. Судья был связан, Андреас освобожден.

— Хитростью добьешься чего угодно, — нервозно рассмеялся Маттиас. — Раскол в лагере врага — и ты победил!

— Спасибо, мой мальчик, — дрогнувшим голосом произнес Бранд. — Ты спас моего сына. Я этого никогда не забуду.

— Но, дядя Бранд, уж не думаешь ли ты, что я сделал это в одиночку? Вспомни, как до этого я несколько часов преследовал их, не решаясь приблизиться. Но с таким подкреплением за спиной даже трус будет смельчаком!

Все рассмеялись — не потому, что он сказал что-то особенно смешное, а просто чтобы снять напряжение.

Но судье было совсем не до смеха.

На лесной дороге женщины увидели вереницу всадников и пеших. Они побежали им навстречу, замирая or страха, но все закончилось смехом и слезами радости.

Решив, что достаточно уже объятий со стороны матери и остальных родственников, Маттиас горячо шепнул на ухо Хильде:

— Мне нужно поговорить с тобой. Давай отстанем немного, а потом нагоним всех…

Ее глаза сияли. Она кивнула.

Маттиас крикнул своим родителям, чтобы они не беспокоились. Они с улыбкой помахали ему рукой, и вся процессия скрылась за деревьями.

Они остались одни в прогретом солнцем лесу, держась за руки. Маттиас смотрел на нее счастливыми, добрыми глазами.

— О чем ты хотел поговорить со мной? — прошептала Хильда.

Он пожал плечами.

— Ни о чем. Просто я хотел побыть с тобой. Все то время, когда я выслеживал их, страшась за судьбу Андреаса, я думал о тебе. Я… не думаю, что смогу жить без тебя, Хильда.

— И я без тебя. Ты не должен подвергать меня таким испытаниям, Маттиас, я этого не вынесу!

— Это ты называешь испытанием? С тех пор, как я встретил тебя, я не могу нормально ни есть, ни спать! И к тому же я до неприличия часто наведываюсь в Элистранд!

— Мне так не кажется, — улыбнулась Хильда. — Для меня было бы лучше, чтобы ты вообще жил там. Но, конечно, не в моей комнате!

Она сказала это шутя, чтобы ему не бросилась в глаза серьезность, скрытая в этих словах.

Но Маттиас все понял. Обняв ее, он почувствовал, что тело ее напряжено, как натянутая струна, — она вся дрожала от безысходных чувств и подавляемой тоски.

«Господи, как мне справиться с этим?» — подумал он, впервые по-настоящему целуя ее. Она была в его объятиях такой податливой, согласной на все — и так чудесно было сознавать это!

— М-может быть, нам лучше пойти?.. — неуверенно произнесла она, пытаясь освободиться. Ей не хотелось, чтобы он заметил страсть, готовую разгореться в ней до такой степени, что романтически настроенный Маттиас этого не одобрил бы.

— Да, пошли, — согласился он и взял ее за руку.

Пройдя немного в сторону Гростенсхольма, они снова остановились. Церковь стояла, освещенная послеполуденным солнцем, тень, падающая от башни, стала удлиняться, всадники были видны уже на равнине.

Среди берез и зелено-голубых молодых сосен стоял, наполовину заросший тучной травой, старый, полуразвалившийся сарай. «Это весьма романтично, — подумала Хильда. — Но пусть он сам поведет меня туда, я и так уже наделала достаточно глупостей».

Маттиас наморщил лоб.

— О чем ты думаешь? — спросила Хильда.

— Так, мимолетная мысль. Нет, я не могу понять, что за удивительные мысли лезут мне в голову!

Они даже не подозревали, что именно здесь четырнадцатилетняя Суль ждала шестьдесят лет назад молодого Клауса — чтобы соблазнить его. Не сознавая все до конца, Хильда намеревалась теперь поступить также с Маттиасом, внучатым племянником Суль.

И поскольку он был из рода Людей Льда, он уловил присутствие прекрасной ведьмы в дуновении ветерка. Хильда же ни о чем не подозревала.

— Пойдем туда, передохнем немного, — лихорадочно произнес Маттиас. — На траве сидеть жарко.

Они присели возле сарая — не совсем на том месте, где сидели в свое время Суль и Клаус, но достаточно близко от него, так что ведьмовский дух витал над ними. Возможно, это ее незримое присутствие заставило их сесть именно сюда — или же это было просто желание двух молодых людей быть поближе друг к другу? Но ни Маттиас, ни Хильда об этом не думали, тихо сидя и наслаждаясь «романтическим» местом, как выразилась Хильда. Он больше не поправлял ее.

Маттиас лежал, опершись на локоть и перебирая пальцами траву, но руки его так дрожали, что у него ничего не получалось. Какой-то внутренний — или, возможно, пришедший извне — голос настойчиво повторял: «Давай же, действуй, простофиля! Она только этого и ждет!»

Хильда легла на спину, положив под голову руки.

— Хорошо, если бы все было так прекрасно, как сейчас, — вздохнула она. — Всю свою жизнь я тосковала по красоте, но видела ее так редко.

В знак благодарности за то, что она нарушила молчание, он погладил кончиками пальцев ее шею. И не мог остановиться: ее кожа, все линии были такими мягкими и чарующими.

— Мне кажется, что ты сама по себе прекрасна, — сказал он, не узнавая свой собственный голос. — Ты несешь в себе красоту.

— В самом деле? — польщенно произнесла она и тоже погладила его по щеке и по медно-красным кудрям, сверкающим на солнце. — Ты не должен связываться с такими, как я, — дрожащим голосом произнесла она, чувствуя, что вся горит. — Тебе нужна нежная, мягкая и терпеливая жена, способная ждать, пока ты решишь, что ты можешь…