Селфи с римским фонтаном - Наталья Солнцева

– Вера… вы принимаете меня за кого-то другого. Я просто человек, решивший изменить свою жизнь. Вам не нужно меня бояться. Наоборот! Вдруг я вам пригожусь?

Она засмеялась сквозь слезы. Ее смех был горьким, отрывистым и оборвался так же внезапно, как и начался.

– Пригодитесь? В качестве кого?

– Друга…

Это прозвучало фальшиво и почти комично. Вера скривилась, прижала пальцы к губам и затрясла головой.

– Испытайте меня! Проверьте, каков я на самом деле.

– У меня нет друзей, – вымолвила она. – Вас я не знаю. Наверное, я и себя не знаю…

– Так давайте познакомимся, – настаивал я. – Меня зовут Дмитрий, я… литератор. Пишу историческую прозу…

Меня опять понесло. Я возомнил себя чуть ли не изгоем, от которого отвернулось общество потребления и легкомысленных развлечений – как будто я сам не был плотью от его плоти. Вера меня не слушала. Она, вероятно, решила, что я не в своем уме.

– Дайте мне пройти, – ледяным тоном произнесла она. – Выпустите вы меня или нет?

Я картинно поклонился и распахнул калитку кладбищенской ограды. Шут гороховый!

Я все же стал немного помешанным на этой идее: заслужить ее доверие, вызвать интерес к своей скромной персоне. Хорошо, что она ничего обо мне не знает. Просто отлично! У меня появился шанс завоевать женщину без таких «веских» аргументов, как общественный статус и счет в банке. Я убеждал себя, что мое рвение объясняется исключительно желанием проверить собственную чисто мужскую привлекательность. Есть ли еще порох в пороховницах?

Не помню, кто из писателей сказал: «Любовь – это любопытство!» По-моему, сие изречение принадлежит Казанове. Верно подметил, дьявол.

Вера Холодная, словно сошедшая с черно-белого плаката на стене холостяцкой берлоги моего школьного товарища Дениса, околдовала меня образом непостижимой дамы и актрисы, которая властвовала над умами сотен тысяч людей. Она умерла молодой, и это окружило ее особым романтическим флером.

У той Веры тоже был муж. Молодой юрист Владимир Холодный познакомился с будущей кинодивой на гимназическом выпускном балу. Он долго танцевал с ней, потом они уединились, и Владимир читал очаровательной Верочке стихи своего любимого Гумилева:

Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!Почему ты дрожишь, подаваяМне стакан золотого вина?..

Она уже тогда была странной, отрешенной от повседневной суеты. Семейный врач предупреждал: «Грезы наяву могут привести к плохому концу. У Веры чересчур впечатлительная натура… Это опасно!»

– Верочке надо чем-то заняться, – советовал он. – Родить ребенка, например. Материнские хлопоты благотворно повлияют на ее нервную систему.

Рождение дочери на некоторое время отвлекло молодую женщину от «бесполезных мечтаний». Муж уговорил Веру взять на воспитание еще одну девочку – Нону. Та беспрекословно подчинилась и посвятила себя заботам о детях, но в ее глазах таилось разочарование, а в душе зрела решимость изменить свою судьбу. Ее красота обрела завершенность и ту мистическую притягательность, которая вскоре позволила Вере стать кумиром всей России…

Уже год шла Первая мировая война. Владимира Холодного призвали на фронт. А Вера… взяла да и «подалась в актерки»! Она поступила очень просто: пришла в кабинет к режиссеру Гардину и попросила дать ей роль в кино. Тот опешил. Стройная брюнетка уставилась на него «библейскими очами» и заявила:

– Мне нужна роль! Я никогда нигде не играла… но хочу попробовать.

– Так вы не актриса? – удивился Гардин. – Чтоб играть в кино, мало быть красавицей.

Однако отказать бесповоротно он Вере почему-то не смог и вручил ей письмо к режиссеру Бауэру, который работал у самого преуспевающего кинофабриканта тех лет Александра Ханжонкова.

После первых же двух фильмов Бауэра – «Песнь торжествующей любви» и «Пламя неба» – Вера Холодная покорила всю страну. Чтобы посмотреть ленты с ее участием, люди выстраивались в огромные очереди. Порой приходилось вызывать отряды конных драгун – утихомиривать толпу, штурмующую кинотеатры. Кино превратилось в наркотик, который давал зрителям возможность уйти от тревожной реальности, погрузиться в мир любовных драм и волшебных фантазий.

Начинающая актриса не могла поверить в собственный успех. Она меняла внешность и, неузнанная, отправлялась с сестрой Соней в самый отдаленный кинотеатр Москвы – наблюдать за поведением зрителей.

– Знаешь, я чувствую, будто меня живой вообще не существует, – с ужасом и радостью признавалась она. – То, чем они восхищаются, – ведь это не я. Это всего лишь моя тень.

Картинно-прекрасные, изысканные декорации павильона Бауэра заменили ей серую будничную действительность. Здесь проходила жизнь, так не похожая на домашнюю. Возня с детьми, хозяйство, ворчание матери оставались где-то в другом измерении.

Она возвращалась со съемок поздними вечерами, постепенно отдаляясь от близких. Ее дом на Басманной осаждали поклонники. Ее любили зрители, обожали мужчины, сам Станиславский предлагал ей перейти в труппу его театра. Ходили слухи о ее романе с Александром Вертинским. Изменяла ли она мужу? Сложный вопрос, как и само понятие измены…

Летом 1915 года Вера получила известие: поручик Холодный тяжело ранен под Варшавой. Она едет и целый месяц проводит у его постели. Владимир замечает лихорадочный блеск ее глаз, когда речь заходит о ролях и сценариях. «Театр теней» уводит у него жену, но удержать ее он был не в силах…

Фильмы с участием Веры Холодной приносят огромные прибыли, фирма Ханжонкова стремительно богатеет. В угаре съемок и славы актриса не обратила внимания на революцию 1917 года. Куда там? Ей не до того.

Летом 1918 года Вера выезжает на юг, заканчивать натурные съемки «Княжны Таракановой» и «Цыганки Азы». Она еще не знает, что не вернется в Москву – ни живой, ни мертвой…

Все эти сведения о ней я почерпнул из разных источников. Трудно судить, насколько они достоверны. Так или иначе, безумная мысль о том, что моя соседка по дому и есть та самая Вера Холодная, вдруг засела у меня в голове. Как, почему это произошло? Их биографии, вероятно, не совпадают… и не должны совпадать. Поручик Владимир Холодный оправился от ранения и пережил свою знаменитую супругу, правда, ненадолго: через несколько месяцев после похорон актрисы он тоже умер. А журналист Артур Холодный погиб на месте, и не на войне – на собственной даче. Вера ходит к нему на могилу, носит белые гвоздики и тихо плачет… Она от кого-то скрывается. От коллег Артура? Или от самой себя? Не исключено, что Вера боится тех, кто убил ее мужа… В таком случае, она подвергает себя опасности – ведь убийце все равно, где стрелять.

Наверное, воображение писателя сыграло со мной злую шутку. Я заболел! Меня обуяло неудержимое любопытство: бессонные ночи, беспокойные дни, даже прогулки по парку превратились в пытку. Мысли мои неотступно витали вокруг загадочной соседки. Я решил во что бы то ни стало проникнуть в ее тайну.

Вера продолжала ходить на кладбище, я – сопровождать ее. Она начала привыкать к моему присутствию, безмолвному, исполненному готовности служить ей. Впрочем, Вере, кажется, ничего не требовалось. Ее траур, как ни стыдно признаться, возбуждал меня гораздо сильнее, чем если бы она наряжалась в мини-юбки и прозрачные блузки. Меня бросало в жар от одного взгляда на ее грудь, обтянутую черным платьем. Я всеми способами демонстрировал обожание. Она делала вид, что перестала замечать назойливого молодого человека в джинсах и хлопковой рубашке. Мы нашли хрупкое равновесие в наших необычных отношениях…

Сегодня я изменил свой обычный маршрут и отправился на электричке в Перловку. В дороге я задавался единственным вопросом: зачем я еду – побывать на месте трагедии? Увидеть то, что в последний миг жизни видел Артур Холодный? Вдохнуть тот же самый воздух? Почувствовать то, что чувствовал он?

Я вышел на платформу станции Перловская и с удовольствием огляделся по сторонам.

Стоял теплый августовский денек. Вершины сосен упирались в ясную синеву неба. Янтарно блестели натеки желтой смолы на стволах. Белка, распушив хвост, юркнула в дупло. Чистый воздух пах зеленью и медом. Вдоль дорожки, ведущей наискосок через посадку к даче погибшего журналиста, росли сиреневые метелки душистых лесных цветов – их пыльца осталась на моих штанинах.

Я сразу узнал большой деревянный дом с башенкой и верандой с цветными стеклами, который прятался между берез, – в Сети висело множество его фотографий в разных ракурсах. Журналисты постарались, мне даже не пришлось никого расспрашивать.

Пожилая пара – интеллигентного вида старушка и старик – сидела на скамейке за соседним забором. У их ног лежал разомлевший на солнце сенбернар. Пес навострил уши, зарычал. Я остановился и вежливо поздоровался.