Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

Он внезапно хихикнул – резко, точно чихнул – и быстро взглянул на часы.

– Так и есть. Без четверти. Потом будет ходить по магазинам и биться об заклад, что в запечатанной пачке с жвачкой окажется муха. Или что заведующий магазином сейчас сядет на йогурт. Почему-то на второе спорят почти всегда…

Яра с тревогой смотрела на Афанасия. Он говорил сухо и злобно, и это беспокоило ее куда больше, чем само содержание.

– А вечером Гуля придет домой и осознает, что жизнь не удалась. Что ее подруги уже замужем и сидят с детьми, или где-то учатся, или что-нибудь такое в том же духе. А вот она совершенно одинока, и никто ее не любит, кроме определенного списка людей, который ей глубинно не интересен, ибо не покрывает ее духовных потребностей! Что такое «духовное» – она при этом абсолютно не понимает!!! Ей кажется, что человек, припершийся в музей, испытывает «духовное удовольствие»! Слышишь, духовное, а не бедненькое душевное! И снова слезы, обкусывание ногтей и паршивое настроение. Потом вдруг спохватится, что у нее есть только я, бедная несчастная сиротка из ШНыра, и меня надо жалеть, сдувать с меня пылинки, целовать меня в мои несчастные вумные глазки, которые ей выгодно считать голубыми, потому что у нее цветовой кретинизм! А потом будет жрать шоколад, обзванивать всех своих подруг и спорить с ними, что у них в ванной сейчас прорвет трубу…

– Ты ее не любишь? – спросила Яра внезапно.

Афанасий поморщился. Играться с кашей уже бросил и теперь катал хлебные шарики.

– А что, любить и видеть недостатки нельзя?

– Можно. Но лучше не злоупотреблять. Выгоднее видеть у людей только хорошее. Все равно опереться можно лишь на это.

– Возможно, у тебя как-то иначе, но у меня круглосуточной любви не получается! Я полюблю ее через… – Афанасий снова посмотрел на часы, – уже довольно скоро. Так что не беспокойся! Я всю эту чушь сейчас несу, а сам собой втайне любуюсь, какой я сложный! Хотя чего тут сложного? Табуретка и то сложнее! У меня сейчас состояние № 4. Или нет: № 6. № 4 – это когда гормоны на гармошке играют.

– Откуда знаешь?

– Да уж знаю… – кисло отозвался Афанасий. – Я теперь все про людей знаю! Каждый человек – это цепочка из четырех, пяти, шести состояний, которые повторяются по кругу. Шесть мыслесостояний – если человек сложный. Если простой – три. Даже Пушкина, я уверен, можно разложить как по нотам, и будет их от силы штук восемь. Какой дурак придумал, что люди сложные? Простые мы, как это вот!

Афанасий щелкнул пальцем по хлебному шарику, и тот куда-то улетел. Яра решила, что пора срочно менять тему.

– Ты сегодня в нырок-то идешь? – спросила она.

У шныров этот вопрос считался нейтральным, однако Афанасия он заставил вздрогнуть.

– Ни за что! – резко ответил он и, сам испугавшись этой резкости, виновато добавил: – В болоте застряну. Я теперь как беременный, то смеюсь, то плачу. Как меня только ограда шныровская пускает?

– Почему? – поинтересовалась Яра.

Афанасий с мукой взглянул на нее. Его вирусная любовь к Яре давно прошла, но доверие осталось. На миг ей показалось, что он хочет сказать что-то важное, но тот опустил глаза и покачал головой.

– Сволочь я! Просто слабая сволочь. Пока все хорошо, на меня опираться можно. Пока добро не требует каких-то усилий, я его делаю. Но чуть какая опасность или…

Он махнул рукой. Лицо было такое опрокинутое, что Яре захотелось сделать для него что-нибудь хорошее. Подумав, что это может быть, она вытащила из кармана железную коробочку. Ногтем большого пальца прошлась вокруг, приподнимая залипшую крышку. Коробочка всхлипнула и открылась.

– Я хочу тебе кое-что подарить, – сказала она и придвинула ее к нему. Афанасий увидел светлое вытянутое семечко. С одного края раздувшееся от скрытой силы, а с другого – тонкое и вялое.

– Лимон? – спросил Афанасий.

– Трудно сказать. Внешне – да.

– С двушки?

– Думаю, да, но с какой гряды, не знаю. Когда-то мне подарил его Меркурий. В первой мой год в ШНыре. Сказал: «Когда тебе будет. Паршиво. Просто дохни. На него!»

Афанасий потрогал семечко ногтем.

– И тебе что, никогда не было паршиво?

– Было, – признала Яра. – Но мне всегда казалось, что это еще не то паршиво. Что может быть хуже. Я всегда доставала его и прятала обратно. Держи!

Афанасий повертел коробку, начал было ее отодвигать, но потом закрыл и сунул в карман.

– Заметь, что я взял! Ул бы отказался. Этим я как бы признаю, что мои страдания больше, чем когда-либо могут быть твои! – сказал он вызывающе.

– Не сложничай! У меня есть Ул. И мне на всю жизнь для счастья его хватит.

– У меня тоже есть Гуля. И тоже на всю жизнь, – отозвался Афанасий, но словно сожалея, что это так.

Рядом послышался вопль. Фреда, сорвав с ноги ботинок, в истерике колотила каблуком по столу.

– Муравьи! Ненавижу! Они лезут в мою тарелку! А ну вон пошли, обжоры!

Яра вскочила. По столу младших шныров проходила муравьиная тропа. Пересекавшая столовую, она возникала неизвестно откуда, поскольку до стены не доходила и трещины, откуда могли бы появляться муравьи, в своем начале не имела. Казалось, она органично продолжает другую, невидимую, начавшуюся неведомо где.

Удары ботинком не причиняли насекомым вреда. Яра, как ни старалась, не увидела ни одного раздавленного муравья, хотя колотила Фреда от всей души. Каблук отпечатывался в просыпанном сахаре. Яра схватила ее за руку. Она уже разглядела, что все муравьи были такие же красно-бурые, как ее утренний знакомый.

– Отпусти! – потребовала Фреда.

Яра опасалась, что та снова начнет размахивать ботинком, но Фреда уже утихла и только сердито дергала шнурки, собираясь вернуть обувку на ногу.

– Ненавижу все, что ползает! Особенно по мне!

Яра проследила глазами длинную цепочку муравьев. Те волокли кто хвою, кто соломинку, кто маленький кусок глины, кто траву.

– Они что-то тащат. И явно не из ШНыра. Везде снег! – сказала Яра.

– Допустим! Но сахар прут явно у меня! И при этом нагло проползают сквозь стекло, – Фреда сдула с сахарницы ползущего по ней муравья.

Помогая дежурным убирать тарелки, Яра задержалась у преподавательского столика. Она стояла и слушала, как Кавалерия озабоченно говорит Вадюше:

– Вчера вечером их было всего десять! Семь рабочих муравьев, два муравья-самца и одна самка. Витяра клянется, что не больше. А уже сегодня утром…

– Так пусть он их и уберет, раз виноват! – подпрыгивая на стуле, потребовал Вадюша.

Сегодня он был не в желтенькой курточке, а в пиджачке небесного цвета, из нагрудного кармана которого торчал алый платок. И все время подпрыгивал, стряхивая с себя муравьев. К Кавалерии они почему-то не лезли, а вот Вадюша представлялся им чем-то вроде огромного пряника.

– Витяра не может никого убрать!.. – раздраженно ответила директриса. – Витяра примчался ко мне сегодня в четыре утра! Потом мы заглянули к нему. В его комнате ужас что творится.

На край стола заполз еще один муравей. Этот тащил сдвоенную сосновую иголку с обломанными краями. Между двумя иголками запуталось что-то мелкое, вроде паутины. Муравей решительно проследовал куда-то мимо руки Вадюши и вдруг исчез. А еще через несколько секунд на дальнем конце стола появился еще один и тоже с сосновой иголкой. Яра решила, что муравей тот же самый, но нет… Иголка была не сдвоенная.

– И так теперь везде! По всей школе! – сказала Кавалерия.

– А что они делают? Пчелы находят новых шныров, а эти? – спросил Вадюша.

– Эти пока ничего особенного не делают. Просто тащат материалы!

– Куда?

– Куда-то! – отрезала она. – Не хочу навязывать свой взгляд на вещи, но!!! Когда строишь что-либо в ШНыре, надо спрашивать разрешения у меня! И в мой чай, между прочим, я соваться никому не разрешала! – отрезала Кавалерия и так дунула на муравья, забравшегося на край ее стакана, что тот улетел кувырком.

– Глина, хвоя, трава. Где они их берут? Всюду снег! – жалобно сказал Вадюша.

– С двушки, – не сомневаясь, ответила Кавалерия. – Но не это главное! Разве ты ничего больше не заметил? Черенок от листа! Вот этот высохший лепесток, и тут… Не наводит ни на какие мысли?

Кавалерия подняла руку и поймала тонкий, похожий на паутинку побег, повисший в воздухе в полуметре от стола. Как он очутился здесь и за что держался, оставалось загадкой.

– До первой гряды ничего этого нет! – воскликнул Вадюша.

– Точно. Хвои – да, сколько угодно, но вот всего остального… Значит, муравьям все равно куда проникать. Первая гряда, прииск, Межгрядье… Пространства для них не существует!

В столовую вошла Алиса, которая шла, сунув в карманы руки. Смертные жетоны на ее груди задорно позванивали. Она приблизилась к столу Кавалерии и, глядя выше ее головы, насмешливо сказала:

– Я из Зеленого Лабиринта, если это кому-то интересно!

– И? – спросила директриса нервно.