Чёрная маркиза - Олеся Луконина

Кое-как разлепив запухшие веки, Грир с тоской оглядел пустую, провонявшую сивухой и похотью каюту и длинно выругался.

Не помогло.

Вот томагавк гурона — тот действительно помог бы. Раз и навсегда.

Грир еле-еле сполз с койки, пошатываясь, вывалился на палубу, отлил за борт и хмуро осмотрелся по сторонам.

Мелкая зыбь тошнотворно покачивала «Разящий», рассветные лучи солнца нестерпимо резали глаза, суки-чайки плюхались на воду с хриплыми воплями, да ещё и охорашивались при этом, как бабы, а деревушка на берегу, чтоб ей провалиться, будто вымерла после буйной пьяной ночи — даже собаки не лаяли.

Тоже пьяные небось.

И на борту «Разящего» было тихо, как на погосте.

Моран где-то растворился, слава Всевышнему.

А забубённая команда фрегата, видать, ударилась в загул, совершенно забыв о своих прямых обязанностях. Как и команда «Маркизы».

Грир поразмыслил над тем, не вздёрнуть ли ему самолично каждого третьего, когда паршивцы наконец соизволят вернуться на борт. Или, что ещё лучше, каждого второго. Чтоб оставшимся поганцам, включая экипаж «Маркизы», впредь было неповадно… неповадно…

Он закрыл глаза и снова тоскливо выругался.

И тут где-то на юте раздался невнятный шум. Вроде как плеск вёсел и чьи-то приглушенные голоса.

Проклятущие раздолбаи вернулись? Да нет, они бы драли глотки похлеще, чем крачки на гнездовье. Тогда кого там черти принесли?

Мимолётно пожалев, что при нём нет ни ножа, ни пистолета, Грир направился на ют, бесшумно ступая босыми ногами по палубе и чутко прислушиваясь.

Не доходя до юта, он внезапно замер.

Моран, стоя у борта, протягивал кому-то руку, помогая вскарабкаться наверх.

Дидье.

Да быть не может!

— Ты что… с «Маркизы», что ли? Ты разве не на берегу заночевал? — запинаясь, спросил Моран, изумлённый не менее Грира.

— На «Маркизе» ночевал, ага, — безмятежно отозвался Дидье, проводя пятернёй по своим вихрам и смешливо сморщив нос.

Прохвост был свеж, как огурчик, и бодр, как скворец. Будто это и не он вчера упился вусмерть и свалился возле бочки с вином, нетерпеливо дожидаясь, когда его подберёт какая-нибудь лахудра.

— Ну, а эта, как её… — Моран помедлил, нахмурившись. Его мысли двигались в том же направлении, что и мысли Грира. — Аделина?

— Ангелина, — мягко поправил Дидье и, беспечно щурясь на солнце, повёл плечом. — Ночевала в своей постели, nombril de Belzebuth! Или в чужой, откуда мне знать, garГon?

На нём была обычная заношенная моряцкая фуфайка и латаные-перелатаные штаны — никаких свежеотстиранных Ангелиной рубах и вправду не наблюдалось.

Грир поймал себя на том, что облегчённо переводит дух.

— Я сегодня и на ноги не встал бы, — добавил Дидье серьёзно, — если б вчера сразу же не добрался до «Маркизы» и не влез бы под кипяток в нашей баньке.

— Кипято-ок? — так и охнул Моран.

— Ну почти, — широко улыбнулся Дидье, и эта улыбка, будто в зеркале, отразилась на бледном лице Морана.

Перестав улыбаться, Дидье вдруг внимательно вгляделся в это лицо, и канонир ответил ему сумрачным вызывающим взглядом.

Тоскливым взглядом.

Грир едва не зажмурился. Он видел то же, что и Дидье, то, что не хотел видеть — запёкшиеся губы парня, тени под глазами, синяки на шее.

Дидье вдруг рывком сел на корточки и низко опустил голову, пряча глаза.

Повисла мёртвая тишина, и Грир тоже перестал дышать.

— Ди… ты чего? — шёпотом спросил Моран, с невольной гримасой боли присаживаясь рядом. — Ты…

— Прости, — глухо вымолвил тот, не подымая головы. — Я… подставил тебя. Я не хотел, чтоб так вышло. Проклятье, я не хотел!

Всё, что сейчас хотел Грир — немедленно исчезнуть отсюда. Лучше всего — вниз башкой, за борт.

— У нас всегда так, — Моран, покривившись, упрямо вздёрнул подбородок. — Это мой выбор. Брось, Ди.

Он неловко коснулся плеча Дидье, и тот, вскинув голову, порывисто накрыл ладонью его пальцы.

— Бери мою шлюпку и двигай на «Маркизу», — тихо сказал он, помолчав с минуту. — Иди в свою старую каюту, помойся и отлежись.

Вспыхнув до корней волос, Моран отрицательно мотнул головой:

— Вот ещё!

— И-ди, — непререкаемо сказал Дидье и встал, решительно поднимая его с палубы за локти. — Мои оглоеды дрыхнут. А ваши сейчас с берега вернутся. Я тут подожду, пока кэп… проспится. Дело у меня к нему, palsambleu! Иди-иди. Слышишь?

Моран крепко сжал губы, а потом зло выпалил:

— Мне жалость не нужна, понял? Ничья… ничья… а твоя — тем более! Я, может, сам так хотел, понял?! Ну что ты так смотришь? Презираешь меня? Да я сам-то себя…

Он задохнулся, когда Дидье вдруг бережно, но крепко обнял его, удерживая на месте.

— Ш-ш-ш, — шепнул он едва слышно. — Тихо, garГon, успокойся. Я понял. Понял, что ты наказываешь себя за что-то. Понял, что кэп этого не видит. Всё понял.

— Ты слишком чистый, ты… дурак! — отчаянно выдохнул Моран, пытаясь высвободиться. — Где тебе понять?!

— Я? — Дидье коротко рассмеялся, не выпуская его. А потом сказал всё так же мягко: — Помолчи. Не говори ничего. Не сейчас. Постой вот так. Просто постой.

И Моран, снова дёрнувшись было, вскинул на него потрясённые глаза, судорожно вздохнул и остался на месте, безмолвно замерев в его объятиях.

— Eh bien, eh bien, — так же полушёпотом вымолвил Дидье через минуту, разжимая руки. — Вот и хорошо. А теперь иди. Пожалуйста.

Помедлив ещё несколько мгновений, Моран кивнул, не глядя на него, и шагнул к шлюпке.

А Грир бесшумно попятился прочь. У него дрожали руки, а в глотке пересохло так, что он готов был выпить море, как какой-нибудь забулдыга Ксанф из байки про Эзопа.

А ещё ему будто бы на самом деле только что раскроили башку томагавком, и всё, что он подслушал, застряло у него в мозгу почище этого самого томагавка.

И Дидье Бланшар ещё собирался говорить с ним!

Ждал его, будь он неладен!

Грир осушил не море, а кувшин с водой, каким-то чудом оказавшийся у него в каюте, вылив остатки воды себе на макушку. Переодел мятую и вонючую одежду, содрогаясь от отвращения, и нехотя вышел на палубу, пока у чёртова шалопая не хватило ума к нему ввалиться. Нечего было делать Дидье Бланшару в его треклятом логове, пропади оно пропадом!

Появившаяся на борту команда «Разящего», как и его капитан, была помята, похмельна, не галдела, а при виде возникшего на палубе Грира все рассыпались в разные стороны, как воробьи при виде кота.

Дидье тоже не галдел. Он сидел на крышке трюмного люка и задумчиво чесал босой ступнёй лохматый живот плюхнувшейся перед ним на спину чёрной шавке, которую какие-то дурни притащили с берега.