Город на Стиксе - Наталья Земскова

Мы шли цепочкой: Жанна, Мендельсон и я. Фрониус смотрела на скользящие по воде кораблики, Майкл — на Фрониус влюбленно-восхищенными глазами, а я читала эсэмэ-ски из Лозанны, которые шли косяком.

— Да-а-а, нужен переводчик, — не стесняясь, рассуждала Жанна, — своими силами нам тут не обойтись.

— Я словарь захватила, что нужно?

— А нужно объяснить, что в графе «поиск» он рассматривает не ту «весовую категорию». Он пишет там, что ищет девушку до тридцати. Ему не девушка нужна, а нянька. От сорока пяти как минимум, а лучше — пятьдесят и старше.

— А рожать?

— Еще детей? Тогда в довесок миллион, иначе не поедут.

Вечером с горя отправились в ночной клуб, где к нам присоединились Галка со своим «индусом» Леонидом, и, пока Леонид и Майкл успешно объяснялись жестами у барной стойки, мы, движимые состраданием, общими усилиями пытались подобрать Мендельсону невесту. Перебрали всех ближних и дальних знакомых, соседок, коллег и родных. Из этого внушительного списка более-менее подошла лишь одна — медсестра Люся, одноклассница Жанки. У нее, правда, наличествовал десятилетний сын, но зато полностью отсутствовали родственники, жилье и намек на благополучие…

Дня через два Томина явилась на работу чернее тучи и сразу повела меня в буфет, что было самым скверным признаком. Купив у ошалелой Антонины шесть упаковок шоколадных шариков, она сообщила грандиозную новость:

— Вчера в пять часов пополудни я получила предложение.

— Какое? — подавилась я.

— Руки, сердца и всех прочих органов, не хуже Жанки. Точнее, мама получила.

— Мама?!.

Томина прожевала три шарика и, отвернувшись, сказала:

— Леня пришел к нам домой и у родителей «просил моей руки».

Я тоже взяла две конфеты:

— Так и сказал: «Прошу руки»?

— Так и сказал, — вздохнула Галка.

— А мама?

— Что мама… Мама в обморок, отец за коньяк, а я стою и хлопаю глазами.

— Все понятно — закон парных чисел. Так оно и бывает обычно.

— Ты про Жанку? Да, странно. До сих пор мы с ней жили в противофазе.

— И чего ты такая печальная? Заказали стрелу? Получите. Посмотри, как быстро сработало. Не прошло и трех месяцев, Галь.

— Я не печальная, Лиза, я злая. Нет, ты только послушай. Ни слова о любви, о чувствах — ничего. Секс был два раза. Без особой страсти. Все просто и по-деловому, без цветов.

— Секс, значит, был? Ну вот, как честный человек он предложил жениться.

— Лиз, прекрати. Дослушай до конца. Есть вещи, которые домысливать нельзя — их нужно проговаривать подробно. Пришлось задать несколько вопросов.

— За коньяком?

— Нет, вечером, в лесу, когда пошли гулять. И он сказал: ну да, любви особой нет, но ты вообрази: оказывается, я подхожу ему по всем параметрам. Возраст — золотая середина, не детский сад и не последний шанс. Серьезная спокойная брюнетка. С образованием, с работой, без детей.

— Так и сказал?

— Нет, он шел от противного. Сказал: не блондинка.

— Ага…

— И еще он сказал: не красавица.

— Так и сказал?!

— Цитирую: нельзя жениться на блондинках и красавицах. Нельзя жениться очень рано. Нельзя жениться по большой любви. Жениться нужно лишь по трезвому расчету. Что мне и было предложено. Он меня оценил, как товар.

— Ой, я не знаю, Галка. В принципе, он прав. Сама подумай: возраст подошел, а никого не встретил. Три года не был в городе. Вернулся — потерял все связи. Тут ты, «серьезная спокойная брюнетка», без недостатков, без детей, без закидонов. Ну, в самом деле, не могу не согласиться. Нормальный парень, куча плюсов. Открытый, честный и не пьет.

— Ты рассуждаешь, как мамаша.

— А ты — как институтка. Возьми тайм-аут, думай. Сама же говорила: нравится, хороший.

— Не знаю, здесь что-то не то.

— Зато я знаю, дорогая. Нам надо, чтобы над нами издевались — бросали, пропадали по неделе, летели в Таиланд без нас. Как Гутников, Бакунин и Мытарский… Тогда это любовь, и страсть — кровь из зубов. А чтобы нормально — мы же не привыкли. Что тут поделать? Мазохизм не лечат.

Наконец-то попал в номер мой завалявшийся в секретариате Фомин, и в тот же день я получила приглашение на открытие выставки, «которое имеет быть» там-то и тогда-то. К приглашению прилагалась инструкция, где не без юмора сообщали, что мероприятие будет проходить в стиле петровской эпохи, и без костюма никого не пустят. Далее предлагалось нынче же подъехать в мастерскую и выбрать соответствующее платье. Да что же это такое: прямо преследуют нас в последнее время эти «машкера-ды», косяком идут, пожалуйста — не успели переварить юбилей родной газеты, как новая ассамблея! Однако все это было абсолютно в духе Фомина, и поскольку приглашение предполагало наличие кавалера, я сразу набрала Дуняшина.

Дуняшин, который к этому времени уже зализал полученные раны, живо отозвался. Прихватив пару газет с интервью в обмен на имя пятого рыцаря, мы помчались в мастерскую. Но Марка Михайловича не застали: за пять минут до нас он уехал в типографию за каталогом, пришлось свое нетерпение отложить до вернисажа. В мастерской всем распоряжалась бессловесная Люба. Немного покопавшись, мы выбрали костюмы: я — терракотовое, в «жемчугах» и кружевах платье, скорее в духе веселой царицы Елизаветы Петровны, чем ее великого отца, Олег — туфли с бантами, бежевые панталоны и камзол с гигантских размеров манжетами.

Поразительно, до чего такая глупость, как платье, может менять настроение. Я тут же вычеркнула из памяти рыцарей, Бернаро, Жанкиного Майкла, Леонида с Томиной и даже книгу, которая, наконец-то пошла так, как нужно. В сущности, все пустое. Елизавета Петровна, которая целую жизнь протанцевала на балах (за время ее правления не было ни одной смертной казни), оставив после себя тысячи новых платьев, знала толк в женской жизни, то есть в лучшей ее стороне. Историки (мужчины) ругают ее за легкомыслие, а по мне так уж лучше так, чем всю жизнь быть прислугой в семье — что в русской, что в американской. Вернувшись домой, я повесила платье на видное место и с полчаса покрутилась перед зеркалом, придумывая себе прическу. Работать расхотелось совсем. Легла на диван и угнездилась с книжкой и мороженым. Выключить телефон духу не хватило (вдруг что-нибудь срочное?), но он, молодец, молчал, и я, естественно, задремала.

…Я снова стояла на крыше оперного театра, опять ночью, и здесь будто бы проходил вернисаж Фомина. Тот же «венецианский дворик», тот же фонтан без воды. Стен не было — все картины располагались на мольбертах, но пышно разодетая публика не давала к ним подойти. Да никто и не стремился. Гости стояли плотно и вели какие-то бессвязные разговоры, разговоры. Тянулось это страшно долго. Наконец, прозвучал удар гонга, все расступились. В полной тишине я беспрепятственно приблизилась к центру площадки и тотчас отпрянула: на огромном рояле в красном смокинге и с босыми ногами в позе зародыша лежал Вадим Арефьев. Как на той самой картине. Мне показалось, он не дышит. Тут неслышно ко мне подкрался кто-то сзади и прокричал громко в самое ухо голосом Фомина:

— Елизавета Федоровна, дорогая! Мы вас пригласили за тем, чтобы вы написали статью про Вадима Арефьева! Помилуйте, несправедливо-с: я умер, а Арефьев жив.

Под одобрительный гул Фомин усадил меня в кресло, подкатил ноутбук, и все начали аплодировать и выкрикивать: статью про Арефьева, срочно! Я сказала: конечно, конечно. И пока они мне улыбались и хлопали, подошла к краю крыши, сбросила ноутбук вниз и спрыгнула вслед за ним. Как и в том, другом сне, летела я очень медленно, плавно и мягко опустилась на подстриженный газон. И тут же проснулась. Пора, определенно пора бы проверить: что же там такое, на крыше нашего оперного, с чего это она в сны мои так внедрилась? И сновидения-то все четкие какие — не иначе знаковые.

Неожиданно и очень активно начались приготовления к свадьбе Галины. Занималась этим Фрониус, которая, присматривая за Мендельсоном, одновременно писала сценарий мероприятия, да еще водила Томину по салонам.

Вдруг обнаружилось, что все платья — стандартные, украшения — китч, а сам праздник в таком виде, в каком он существует, надо выбрасывать на помойку. Конечно, если бы молодожены располагали средствами, можно было соорудить, выражаясь термином Льва Толстого, «дорогую простоту» — типа свадьбы принца Уильяма, но средств хватало лишь на студенческий вариант, а он был не к месту.

Фрониус выбрала вариант цирковой. Призвав всех своих отставных кавалеров и изложив задачу, она договорилась за копейки арендовать теплоход, чтобы провести там регистрацию, приправленную камерным концертом. Теплоходик должен был пройти символическую дистанцию от Речного вокзала до местечка Оборино, где в ресторане «Посад» предполагался фуршет-поздравление, откуда главные действующие лица отбывали на отдых в Италию. «Остановись, остановись! — хотелось мне сказать, — какой теплоход — в этих краях скоро белые мухи полетят». Но Жанетта идеей горела так, что перечить ей было опасно. И по рвению, с которым Фрониус ввязалась в это дело, мне стала очевидна глубина депрессии, в которой она пребывала. Забросив работу, Жанка три раза переписывала сценарий, пять раз меняла маршрут, неделю уговаривала Леонида на свадебное путешествие. Когда магистральные пункты были утверждены, она принялась за детали — декорирование теплохода.