Грозовая обитель - Филлис Уитни

С каждым его словом Камилла чувствовала себя все менее очаровательной, ее воодушевление окончательно иссякло.

— Я не она, — защищалась Камилла. — Все говорят, какой восхитительной женщиной была моя мать, но я знаю, что не…

Он прервал ее и стал почти грубо трясти, сжал за плечи.

— Не смей так говорить! Ты одарена более богато, чем твоя мать, только не осознаешь этого. Фигура у тебя лучше, черты лица более правильные и в то же время выразительные. И темперамента тебе не занимать, хотя я видел только искры от его вспышек. Но ты держишь себя в узде. В отличие от тебя, Алтея обладала уверенностью в себе. А без этого девушка не может почувствовать себя личностью.

Бут выпустил Камиллу и подошел к рабочему столу.

— На сегодня хватит, — объявил он. — Извини, что расстроил тебя: я этого не хотел. Попробуем вернуться к работе завтра.

Камилла не знала, что сказать, как ответить. Не могла же она в угоду Буту стать тем, кем не была!

Бут, приводивший в порядок кисти, поднял голову и увидел растерянно стоявшую в середине комнаты Камиллу. Внезапная улыбка вспыхнула на его лице.

— Только не сердись. Завтра все будет по-другому. Вот увидишь. Если у нас что-то не получилось, твоей вины тут нет. Если я не сумел объяснить, чего от тебя хочу, если мне не удалось увлечь тебя идеей картины, значит, я сам во всем виноват. Надеюсь, ты простишь меня, кузина, и завтра позволишь наверстать упущенное?

Камилла неуверенно кивнула, обезоруженная его тирадой, затем стремительно вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице, чувствуя себя растерянной и смущенной. С ее стороны было большой глупостью полагать, что позировать для картины Бута окажется приятным развлечением. Как ни странно, согласившись исполнять роль натурщицы, она в каком-то смысле позволяла Буту заниматься с ней любовью. В этой косвенной форме любви была своя прелесть, и Камилла спрашивала себя, какой следующий шаг предпримет Бут. И понятия не имела, как на него ответит.

Глава 13

Как и предсказывал Бут, следующие сеансы оказались более успешными. Не оттого, что Камилла поднялась до уровня требований Бута, а просто потому, что художник больше не давил на свою модель, и это позволило ей держаться более раскованно.

Теперь в детскую часто приходила тетя Летти, чтобы понаблюдать за работой Бута. В результате взаимоотношения между Камиллой и кузеном утратили значительную долю интимности, которая проявлялась ныне только в некоторых случайных взглядах и редких прикосновениях Бута.

Он не возражал против присутствия Летти. Тетя обычно садилась у окна и вышивала; Миньонетта, свернувшись, устраивалась у ее ног; Летти почти не разговаривала и не отвлекала племянника от работы. Не реже чем один раз за утро тетя покидала кресло и, стоя за спиной Бута, изучала картину. Только в эти минуты ее присутствие, кажется, несколько смущало художника.

Однажды Камилле показалось, что он вот-вот выразит недовольство, но Бут оставил раздражение при себе. Скоро Летти вернулась на свое место, словно почувствовав его настроение, и после этого несколько дней не подходила к мольберту.

Однажды утром, когда сеанс закончился рано, Летти пригласила Камиллу в свою комнату.

— Если ты не слишком занята, — сказала она, — то я хочу попросить твоей помощи в деле, которое может тебя заинтересовать.

После случая с отравлением Миньонетты Камилла вела себя скованно, встречаясь с тетей Летти. Она упрекала себя за это, считая свою настороженность неоправданной. Ей не хотелось прислушиваться к наветам Гортензии, и все же случившееся мешало ее сближению с тетей Летти. Не было никаких разумных причин избегать общения с ней, и Камилла обрадовалась возможности установить более тесные взаимоотношения между ними. Тогда она сможет задать ей несколько вопросов, которые продолжали ее тревожить.

Впервые оказавшись в комнате Летти, Камилла с интересом осмотрелась. Над одним из углов второго этажа возвышалась башня, основанием которой служила комната Летти с тянувшимися по кругу окошками. Вся поверхность покатых, разделенных на секторы стен была увешана различными картинками, размещенными так тесно, что между ними только кое-где виднелись полоски обоев песочного цвета.

Летти, опустившись на колени, стала доставать из-под кровати какую-то коробку. Камилла тем временем рассматривала картинки. Больше всего было рисунков и гравюр с видами Гудзона, но попадались и экзотические пейзажи, изображавшие замки и горы, лесные долины и морские заливы.

— Здесь чувствуешь себя как в стране Вальтера Скотта, — заметила Камилла.

Тетя разворачивала коробку, складывая оберточную бумагу на кровать.

— Это она и есть, — отозвалась Летти. — Скромное напоминание о чудесном годе, который в молодости я провела в Шотландии.

— И конечно, встретили в горах молодого человека, которому отдали сердце, как и подобает романтической героине? — спросила Камилла.

Летти улыбнулась, на ее щеках выступил румянец.

— Ах, я встретила там несколько молодых людей и, может быть, действительно отдала сердце одному из них… ненадолго. Но папа этого не одобрил, и мне вскоре пришлось забрать сердце обратно. Как видишь, ничего серьезного. Наверное, я тогда начиталась романов и не могла увлечься мужчинами, встречавшимися в реальной жизни.

Камилла удобно устроилась на кровати Летти, заинтересовавшись этой темой.

— А как насчет тети Гортензии? Почему она не вышла замуж? Неужели в Уэстклифф никогда не приезжали симпатичные молодые люди?

— Как же, приезжали, — призналась Летти. — Одного имени папы было достаточно, чтобы они слетались, как мухи на мед. Но Гортензия обладала несчастным свойством: она желала только того, что уже принадлежало кому-то другому.

— Что вы имеете в виду, тетя?

Взгляд тети был устремлен в прошлое; казалось, она видела перед собой картины минувших дней.

— В Уэстклифф приехал один человек… я помню его, как будто это произошло вчера. Он выглядел так, как, по моим представлениям, должен выглядеть поэт. Он и в самом деле любил стихи; когда он их читал, его голос звучал как горный ручей, переходя от шепота к громовым раскатам.

— Таким был голос моего отца, — вспомнила Камилла. — Я всегда любила слушать стихи в его исполнении.

— Да, ты права. — Серебряные косы Летти склонились над бумажками, которые она доставала из коробки.

Тон, каким это было произнесено, удивил Камиллу.

— Так вот в кого влюбилась Гортензия?

Печальный вздох Летти подтвердил правильность ее предположения.