Грозовая обитель - Филлис Уитни

Она не позволит обстоятельствам — несчастному случаю — запугать себя. Как только найдется подходящая лошадь, она будет сама скакать по этим холмам. Приведет в порядок амазонку матери, и будет носить ее с любовью, гордостью и радостью. Но сначала она наденет ее, чтобы позировать Буту.

Наутро, после завтрака, Камилла занялась амазонкой, затем надела ее и поднялась в детскую. К счастью, уроки с Россом уже прекратились, и она могла позировать Буту по утрам.

Он ждал ее в большой, скудно обставленной комнате, в которую при переезде внес очень мало перемен. По словам Бута, он нуждался для своей работы только в самом необходимом, мебель была ему ни к чему. На старом столе навалены живописные принадлежности; даже ковры убраны, чтобы он не заляпал их краской. Бут поставил Камиллу перед мольбертом в наиболее освещенной части комнаты.

— Лицо мы оставим напоследок, — заявил он. — Я хочу снова проникнуться духом картины, прежде чем за нее приняться. Сегодня я попрошу тебя постоять, потому что собираюсь поработать над амазонкой — ухватить ее цвет, фактуру ткани и форму складок.

В это утро он был в хорошем настроении; Камилла чувствовала, что ему не терпится приступить к делу. Легкими прикосновениями руки Бут заставлял ее принимать то одну, то другую позу, пока не привел ее в соответствие с положением всадницы на картине. Хотя его манера поведения оставалась бесстрастной, Камилла, как всегда остро, переживала ощущение его близости, отчего ей трудно было позировать.

Когда он приступил к непосредственной работе над картиной, ей стало легче, поскольку Бут, казалось, больше не думал о ней как о женщине, и смущение Камиллы постепенно прошло.

Зато, воспользовавшись ее вынужденной праздностью, на Камиллу нашли тревожные мысли. Не видя картину со своего места, она легко могла воспроизвести ее в своей памяти. Четырнадцать лет назад Алтея, полная жизненной энергии, надевала эту амазонку, отправляясь кататься верхом. И вот Камилла позирует в этом наряде, чтобы Бут закончил картину, используя в качестве натурщицы ее дочь. Взбесившаяся, вставшая на дыбы лошадь — точь-в-точь такая же, как на картине, — сбросила Алтею с седла, убила ее. Так нужно ли заканчивать эту картину? Не лучше ли спрятать ее подальше, забыть о ней навсегда?

— Ты не устала? — спросил Бут. — Я не должен тебя утомлять. Посиди и расслабься.

Только тут Камилла ощутила, как ноет се тело, долго пребывавшее в неподвижности. Она обрадовалась возможности отвлечься как от позирования, так и от бесплодных мыслей.

Бут принес кресло, и она устроилась в нем, вытянув ноги. Теперь, когда он продолжат работать, не глядя на нее, у Камиллы появилась редкая возможность понаблюдать за ним. Тонкий, благородный нос Бута, несколько надменный рот и подернутые поволокой глаза выражали глубокую меланхолию, внушавшую Камилле смутное беспокойство. Однако охватившее художника воодушевление смягчало его черты, и лицо Бута выглядело сегодня более мягким, чем обычно; энергичные движения кисти свидетельство том, что работа продвигалась успешно.

Камилла подумала, что такой человек, как Бут, — художник до мозга костей — не должен хоронить себя в глуши, в четырех стенах Грозовой Обители. На что он надеется, чего ждет от будущего? Почему остается в доме, где ничто его не радует? Ей хотелось задать Буту эти вопросы вслух, но что-то ее удерживало.

— Почему бы тебе не поехать в Нью-Йорк прямо сейчас? — предложила Камилла, выбрав наиболее безобидный способ затронуть интересовавшую се тему. — Ты мог бы взять с собой тетю Гортензию: перемена обстановки пойдет ей на пользу.

Бут некоторое время молчал, сосредоточенно вглядываясь в картину. Затем отложил палитру и подошел к Камилле.

— Я вижу, ты сгораешь от нетерпения, желая нас осчастливить, кузина. А мы сопротивляемся, и это приводит тебя в отчаяние. Сомневаюсь, что нам предначертано семейное счастье, так что тебе не стоит так убиваться.

— Но я не могу избавиться от беспокойства, — призналась она. — Никто из вас не звал меня сюда, дедушка уже не может диктовать свою волю. Я знаю, что твоя мать так и не смирилась с моим присутствием в Грозовой Обители. Поэтому мне и хочется сделать для вас то, что могло бы смягчить ее сердце.

— Если это доставит тебе удовольствие, Камилла, я могу устроить ей поездку в Нью-Йорк. В отличие от нас, ты предрасположена к счастью, и ничто не должно тебе помешать его достичь. Кто знает, может быть, поездка и впрямь пойдет ей на пользу.

— И тебе тоже, — добавила Камилла.

Бут усмехнулся.

— С меня довольно моей работы. Если она идет хорошо, мне больше не о чем просить судьбу. Может быть, приступим к ней снова? Попробуй придать своей позе больше живости. Ведь все дело в теле, которое находится под платьем. Складки одежды сами по себе ничего не значат.

И снова его руки касались плеч Камиллы, поворачивая ее в разные стороны. Бут стоял так близко, что его телодвижения походили на объятия, и Камилла поймала себя на желании выскользнуть из них, убежать, пока не поздно, спастись от воздействия темных сил, обуревавших этого человека. Но она оставалась тихой и покорной, позволяя Буту манипулировать своим телом, подчиняясь его воле.

Он отступил назад и угрюмо посмотрел на нее, явно недовольный результатом.

— Нет, — сказал Бут, и в его тоне не осталось никакой мягкости. — Ты не уловила того, что мне надо. Я вижу перед собой просто хорошенькую молодую женщину в амазонке, позирующую в студии. А этого недостаточно.

В его словах прозвучал укор, который заставил Камиллу негодующе вскинуть голову. Бут неожиданно снова подошел к ней, дотронулся пальцами до ее шеи под подбородком. Каким холодным было его прикосновение! Как будто душевный огонь, пылавший в его груди, никогда не пробивался наружу.

— Вот теперь хорошо… так и держи голову. Злись на меня, если хочешь.

В этот миг Камилле показалось, что пальцы Бута слишком сильно сдавливают се горло. Она в смятении отшатнулась, чтобы избежать соприкосновения. Бут мрачно покачал головой.

— Ты должна помочь мне, кузина. Я хочу увидеть в тебе не просто привлекательную девушку, а прекрасную, разгневанную, отважную женщину, пытающуюся обуздать взбесившуюся лошадь.

Слова Бута заставили Камиллу почувствовать себя неуклюжей и ни на что не способной.

— Но ведь сегодня ты не пишешь мое лицо, — оправдывалась она. — Какое значение имеет сейчас его выражение?

— Я хочу, чтобы ты это поняла, — спокойно сказал Бут. — Линии тела отражают мельчайшие изменения в настроении человека. А когда твое тело наполнится жизнью, складки одежды будут свидетельствовать о духе. В конце концов, я хочу написать женщину, моя дорогая. Женщину, которая проявится в тебе, если ты предоставишь ей такую возможность. Посмотрела бы ты на Алтею, когда она позировала для этой картины. Мне тогда исполнился двадцать один год, и она была моей музой, моим вдохновением. Признаюсь, она казалась мне неотразимой.