Фельдмаршал должен умереть - Богдан Сушинский

— Что касается Морского Пехотинца, то у нас существует джентльменская договорённость: на виллу «Орнезия» склоки наших правительств, а также различия политических курсов и идеологий не распространяются. Поэтому вопрос: не хотите ли вы, господин Скорцени, направить сюда своего представителя? Под видом дезертира или ещё каким-либо.

— Вы в этом заинтересованы?

— Я заинтересована в том, чтобы в этом разведывательно-диверсионном монастыре Германия была представлена не менее достойно, нежели все остальные воюющие и невоюющие ныне страны. Кстати, замечу, что часть сокровищ Роммеля пойдет на содержание этого «разведмонастыря». Соответствующая договорённость с прелатом Бенини, руководителем ватиканской разведки и большим почитателем Муссолини, уже существует.

На сей раз Скорцени взглянул на княгиню с искренним уважением: идею создания международного «разведмонастыря» она и в самом деле решительно претворяла в жизнь. В отличие от него, закоренелого фантазёра-мечтателя.

— В таком случае в ближайшее время у вас появится один мой надёжный сотрудник, русский полковник.

— Уже интригующе.

— Но это не красный, а белый русский.

— Почти экзотика, — продемонстрировала свой холодный аристократический восторг Мария-Виктория. Но после войны ни абвера, ни СД, ни гестапо уже не будет. Рейха тоже. Кого же он будет представлять этот ваш русский белогвардеец? Службу безопасности русского правительства в изгнании?

— Он будет моим личным представителем. Но об этом не должен знать никто, кроме вас. Для всех остальных он будет представлять белую русскую армию генерала Семёнова, её разведку. И пусть вас не смущает его чин полковника, на самом деле Курбатов ещё достаточно молод, хотя и успел пройти по тылам красных от Маньчжурии до линии Восточного фронта. Вполне естественно, что такому человеку понадобятся и политическое убежище, и просто какой-то приют. Мы не можем допустить, чтобы диверсанта такого уровня власти Италии выдали сталинистам, которые, конечно же, этого потребуют. Поэтому он появится у вас под чужими документами, и вы получите еще одного офицера собственной службы безопасности, храброго и на всё готового.

— Так, может быть, вы и фамилию его назовёте?

— Полковник Курбатов. Полковник, князь Курбатов.

— Князь? — загорелись глаза Марии-Виктории, которая всегда тянулась к аристократической среде. — По легенде или по жизни?

— Боже упаси: никакой легенды. Истинный князь, с древними аристократическими корнями, — знал об этой её слабости Скорцени. — Перед отъездом оставлю вам газету, в которой вы прочтете о его рейде по тылам сталинистов. Это впечатляет.

— Надеюсь, статья не была сопровождена фотографией полковника?

— Не была, естественно.

— Проследите, чтобы его фотография не появлялась ни в одной газете, а досье на него из германских архивов перекочевало в архив «разведмонастыря Орнезия». К тому же я согласна с вами: никто не должен догадываться, что полковник — ваш личный агент.

— Может же и у нас с вами оставаться хоть какая-то тайна. Исключительно на двоих.

— Причём замечу: не моя вина в том, что такой тайны до сих пор не появилось.

— Справедливый упрёк.

7

Бургдорфу вдруг вспомнился слух, просочившийся из окружения фюрера о том, что, якобы, арестовывая адмирала Канариса, бригаденфюрер Шелленберг тоже по-рыцарски предоставил ему возможность бежать. Сделано это было, дескать, совершенно демонстративно. Оставив сопровождавшего его эсэсовца на первом этаже особняка, он предложил шефу абвера подготовиться к аресту в таких условиях, при которых тот мог без особого труда улизнуть или, что ещё проще, покончить жизнь самоубийством. При этом Шелленберг, известный в ставке фюрера ещё и под кличкой «Красавчик», сильно рисковал, поскольку после любого из этих «уходов» мог возникнуть вопрос об аресте самого бригаденфюрера.

Но адмирал такой возможностью не воспользовался, «великодушно» отдав себя в руки правосудия. К его поступку в СД и рейхсканцелярии относились по-разному: одни одобряли, считая, что как офицер он обязан был предстать перед судом, чтобы попытаться защитить свою честь и честь своего рода; другие же, наоборот, рассматривали этот его поступок как проявление непрофессионализма, который, собственно, и погубил в своё время абвер.

Значит, говорили они, у шефа военной разведки не оказалось в запасе ни одной надёжной явочной квартиры, ни одного заранее подготовленного где-нибудь в городском подполье или в горах «лежбища», ни одного пограничного коридора, по которому он мог бы уйти за пределы рейха. Но в таком случае грош ему цена как разведчику, а тем более шефу разведки.

Однако самое любопытное заключалось не в рейхсканцелярской молве, а в том, что, узнав об устроенной Шелленбергом игре в поддавки, фюрер не пришёл в ярость и не приказал арестовать его самого, хотя Мюллер рассчитывал именно на такую реакцию. Наоборот, пригласив к себе Шелленберга и услышав от него правдивое признание в своем грехе, Гитлер с интересом расспрашивал его о том, как именно вёл себя бывший шеф абвера, действительно ли у него была возможность бежать, и почему обер-разведчик рейха не воспользовался этой возможностью или хотя бы не покончил с собой.

Этот разговор происходил в присутствии Бургдорфа, поэтому генерал уверен, что фюрер был бы рад, если бы адмирал не попал в руки судей Народного суда. И хотя завершался он вполне благожелательно, Шелленберг стоял перед Гитлером бледный и, как показалось адъютанту, пребывал в полуобморочном состоянии. Все знали, как панически он боялся гнева вождя.

— И вы действительно позволили бы адмиралу спастись? — спросил его Бургдорф после того, как, избежав ярости фюрера, шеф внешней разведки Главного управления имперской безопасности отходил после этого посещения в адъютантской комнате, в ожидании машины.

— Теперь меня тоже одолевают сомнения по этому поводу, — честно признался Вальтер Шелленберг.

— Неужели у вас не было твердого решения относительно того, как вести себя с Канарисом?

— Кое-что вырисовывалось, но очень смутно. Поэтому теперь, когда в связи с этим легкомыслием я сам оказался в шаге от виселицы, меня уже начинают мучить сомнения.

— Почему вы так решили, что в шаге от виселицы, бригаденфюрер? Насколько я понял, фюрер был настроен весьма радушно.

— Если бы Гитлер сразу же разразился яростью, я бы чувствовал себя спокойнее.

— Вы первый, кто мыслит подобным образом. Все остальные боятся любых проявлений гнева Гитлера.

Бояться следует не вспышек ярости фюрера, а его скрытой, тлеющей мести, — поучительно произнес Шелленберг.

Именно эти слова Бургдорф вспоминал теперь всё чаще. Получив приказ об убийстве фельдмаршала Роммеля, он по существу повторял путь, пройденный в своё время самим Шелленбергом, и путь этот вполне осязаемо вёл его к гибели, как и Лиса Пустыни.

Настойчивые попытки фюрера избежать ареста Роммеля тоже, очевидно, продиктованы этим его «абверовским проколом». Однако дело не в нём. После этого ареста Шелленберг остался в памяти многих штабистов и людей, приближённых к ставке, как человек, пытавшийся спасти Канариса, — вот что привлекало сейчас Бургдорфа во всей этой истории.

«В любом случае, — размышлял он сейчас, находясь в машине, почти у самой усадьбы Роммеля, — следует сделать так, чтобы мой жест великодушия тоже каким-то образом был замечен историками. Дескать да: Бургдорф вынужден был выполнять приказ фюрера об аресте фельдмаршала, но в то же время предоставлял ему возможность…»

— Ладно, Майзель, — молвил он своему сообщнику, — хватит ходить вокруг да около! Вон та черепичная крыша посреди зелени, очевидно, и есть бункер Лиса Пустыни.

— Не исключаю, — проворчал судья.

— Так предадимся же воле Божьей, а не воле сомнительного случая.

8

На южной оконечности островка их настиг лёгкий бриз, и шлюпка заплясала на накатывающихся на берег волнах. Скорцени сразу же почувствовал себя как-то неуверенно. Он и в самом деле всего лишь третий раз в жизни садился на вёсла, да и то дважды его мореплавание ограничивалось небольшими тихими озёрцами.

— Держитесь поближе к берегу, внебрачное дитя капитана Моргана! — мягко злорадствовала Мария-Виктория, по-детски радуясь, что есть возможность ощутить своё превосходство.

Поскорее заходите вон за тот мыс, иначе мы никогда не окажемся у пристани.

— Так вы не собираетесь возвращаться к вилле?

— Не побывав на Скале Любви? Вы меня удивляете, Скорцени. Почувствуйте себя хоть ненадолго Робинзоном. Тем более что, как я уже говорила, знание острова очень даже может вам пригодиться.

— А что, штурмбаннфюрер — Робинзон СС! В этом что-то есть.