Бусый Волк. Берестяная книга - Мария Семёнова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так почему же тогда… эх…
— Всюду горе и неправда, ты об этом?
Бусый хмуро кивнул.
— Светлые Боги щедро изливают Свою доброту в этот мир, — ответила Таемлу. — Беда в том, что не все люди умеют принять Божественный дар. А многие попросту не хотят, потому что свернули на путь вражды и корысти…
— Добрых людей всё равно больше, — сказал Бусый убеждённо.
Отец Таемлу, сидевший по ту сторону костра, сперва усмехнулся: дети!.. — но потом задумался и постепенно спрятал усмешку. Дочь немало рассказывала Меалону про своего приятеля-венна. «Вот ведь малец. От горшка два вершка, а чего только не насмотрелся… И всё равно верит… Вот это, наверное, и есть настоящая сила. То золото, которого никто не отнимет и не украдёт…»
— Верно, добрых людей больше, — охотно согласилась Таемлу, только голос звенел печалью. — Если бы они ещё и учились направлять свои помыслы к Небесам, принимая Их милосердную Силу… Моя наставница говорила так: это радостный путь, но и нелёгкий. Или наоборот: нелёгкий, но радостный. Ведь то, что легко обретается, не дарует нам счастья. Горный Кузнец это знает. И славная Мать Кендарат. И ещё многие, многие…
— И ты, — сказал Бусый.
— Да ты что! Я же только… да и то…
— Не спорь, — ответил он важно. — Мне со стороны видней.
Они шли на север. Таемлу с Бусым рыскали впереди, разведывая дорогу, Меалон вёл в поводу Гзорлика. Изверг лежал на широкой спине коня. Тот, умница, чуял на себе раненого и ступал мягко и осторожно.
Каждый шаг Гзорлика всё равно отдавался болью, но Извергу было хорошо. Небо плыло над ним, словно в детстве, когда его ждала мама, когда его жизнь согревали родичи Псы. Когда ему было о ком позаботиться, когда он сам был кому-то необходим. Именно он, а вовсе не его умение убивать. Как давно это было…
Неужели спустя столько лет всё это возвращалось к нему? Неужели ещё могло что-то вернуться?.. Изверг смотрел на облака и боялся спугнуть ускользающее тепло. Боль? А что боль… Он давно научился не обращать на неё внимания…
Как-то перед ночёвкой, когда его в шесть рук спустили с подогнувшего колени коня, Изверг увидел над собой лицо Бусого.
— Послушай… — сказал ему мальчишка. — Шульгач — это же не твоё имя. Оно мне не нравится. Можно, я буду звать тебя как-то иначе?
Бывший венн долго не отвечал… Ему вспоминался ласковый язык Прародителя и улыбка, вроде бы промелькнувшая в его глазах, почему-то серо-зелёных и казавшихся очень знакомыми. Неужели это был знак? Знак прощения и любви, который он даже не надеялся когда-нибудь получить?..
— Если хочешь, — выговорил он медленно, — зови меня Твердолюбом. Так меня нарекла когда-то родня. — Подумал и добавил: — Или Твердолобом… Так меня тоже называли когда-то…
Сколько лет он даже мысленно не произносил своего имени? И не слышал его? Диво — ещё не совсем позабыл, как оно выговаривалось…
— Я, — сказал Бусый, — стану звать тебя Твердолюбом.
А про себя подумал: «Но и „Твердолоб" тебе очень даже подходит…»
Имя в устах Бусого прозвучало вполне буднично, но в груди бывшего венна что-то лопнуло и разлилось горячей волной. Было нестерпимо больно… и в то же время легко и радостно. Он возвращался на родину. К соплеменникам. К себе самому…
Просто потому, что иначе быть не могло…
КРУГ
Обнаружив заваленного камнями Хизура, Мавут не сразу поверил своим глазам.
Калека Шульгач вдвоём с сопляком одолели Хизура, его Хизура! Его гордость и надежду, его самое острое копьё, которое он не сменял бы на целое войско, обученное и снаряжённое! Другого такого нет. И очень может быть, никогда уже не найдётся. Разве Бусый, если должным образом его направлять, мог со временем стать равным Хизуру. Или Латгери… но что теперь о нём вспоминать. Этому уже не сделаться настоящим Латгером. Он — падаль, а падаль никому не нужна.
Не тратя времени даром, Мавут устремился по следу волокуши. Широкому, хорошо различимому следу… который, впрочем, вскорости оборвался.
Охотой на людей Мавут занимался всю свою жизнь. И что означала брошенная за ненадобностью окровавленная волокуша — разобрался без труда.
Вот когда его ярость едва не вышла из берегов.
Девчонка! Беглая жрица Кан! Ну не сама же она, действительно, сообразила приехать сюда. Не-ет, ей подсказали, направили, нашептали в ушко. Кто? Ясно кто. Выживший из ума дед, вообразивший себя рукой и соратником Светлых Богов…
У Мавута даже руки задрожали, до того ясно он представил себе, как скручивает костлявую старческую шею… Сухую, тощую и бессильную… Ну ничего. Всему своё время. Дойдёт черёд и до старика…
О-о, будь проклят день, когда, наблюдая за Резоустом, вышедшим на лёд забавляться кулачной потехой, он заметил выкормыша Белок и пожелал воспитать из него себе слугу, второго Хизура… Сколько усилий, и что взамен? Теперь у него ни Хизура, ни Латгери, ни Изверга-Шульгача… Откуда столько неудач, в чём он ошибся?
Следы вели дальше, но быстрого преследования не получалось. Даже Владыке было нелегко настичь в лесу двоих лесных дикарей. Которых ещё и вёл недобитый копальщик золота, до последнего прутика знавший этот искорёженный Змеем клочок земли. И девчонка, повсюду наоставлявшая оградительных и отводящих глаза заклинаний…
Конечно, всё их могущество поместилось бы у Владыки под ногтем, но время… драгоценное время…
Уже к вечеру Мавут понял, что беглецы упорно стремились на север. Не иначе, шли к Засечному кряжу, под защиту вилл. Мавут ещё не забыл, что сотворили с его храбрецами два странных симурана. ответившие мальчишке. Что же будет, если Бусый подберётся к гнездовьям на расстояние зова и выручать его примчится целый народ? Виллы называли полукровку своим сыном…
Схватка с Крылатыми отнюдь не прельщала Владыку.
И нового Змеёныша на этих тучегонителей не натравишь…
Прыгнув в седло, Мавут пронзительно гикнул и погнал коня прочь со следа — туда, где дыхание ледников прореживало лес и ласкало горные пустоши. Он знал одно место на пути к Засечному кряжу, которое беглецы навряд ли минуют. Оно посулит им защиту, но на деле станет ловушкой.
Мавут даже знал, когда именно они там остановятся.
На третью ночь…
— Обычный круг Хизура может и не удержать, — покачала головой Таемлу. — Тебя послушать, он и при жизни наполовину мёртв был. Теперь его сила, наверное, только умножится. И он просто проломит любой охранительный круг, одолеет заклятие… — Все смотрели на неё, и она добавила, покраснев: — Ну, то есть я постараюсь…
Меалон молча скрёб бороду. Потом неожиданно улыбнулся, и улыбка удивительным образом изменила суровое лицо, стёрла угрюмые морщины. Золотоискатель-одиночка, не боявшийся ни Змея, ни шаек грабителей, был вовсе не из тех, кто при виде напасти кудахчет от бесплодного страха. Пришла беда — быстро соображай, как с ней управиться. Иначе и делать нечего на Следу.
— Есть тут неподалеку одно… место, — проговорил он затем. — Вы про круг, я и вспомнил… Ну, там тоже что-то вроде Круга. Из двенадцати во-от таких белых глыб… Кто их там уложил; мы не знаем, но место хорошее. Люди туда молиться приходят. Разжигают посередине костёр, всю ночь сидят… Просят помощи, удачи, большого золота, богатства…
— И что, многие разбогатели?
В голосе Твердолюба прозвучала издёвка. Перестав когда-то молиться веннским Богам, больше он с тех пор ничего у Небес не просил. И уж всего менее — земного богатства.
— Ты бы не насмехался, — укорила его Таемлу.
«Твердолоб…» — добавил про себя Бусый.
— Погоди, дочка, — сказал Меалон. — О том, что Круг кому-то про клад во сне нашептал, россказней полным-полно, только я не очень им верю. Знаю ведь почти всех, кто жёлтый песочек на Следу промышляет. И многих, кто сгинул, и горсточку тех, кому повезло… Змеево золото — оно же недоброе, кровью политое, какое до него дело Тем-Кто-Хранят-Круг… А вот от злобного мертвеца уберечь…
Выслушав Меалона, совещались недолго. Решено было провести роковую ночь в Кругу. Поможет или нет — а вреда точно не будет…
Завидев впереди эту горку, Бусый ощутил, как сердце в груди трепыхнулось от светлого восторга.
Громадные, с избу, глыбы снежно-белого мрамора сияли прозрачной чистотой и светом. Они казались невесомыми облаками, что плыли себе в небесах и решили присесть отдохнуть, побеседовать о чём-то на плоской макушке пологой тёмно-серой горы…
— Здесь, в лесах, есть дороги без конца и начала, — сказал Меалон. — Никто не знает, кто их проложил и откуда привезли те чёрные плиты, которыми они вымощены. А здесь — видите? Кругом-то на несколько дней пути всё бурые да серые скалы…
Когда друзья поднялись на самый верх, у Бусого захватило дух от царившей здесь торжественной и светлой печали. Какие пушистые беззаботные облачка? Каменные исполины были воинами, что вышли на последний бой в белых одеждах жениховства и смерти. Задравшему голову Бусому даже вспомнилась повесть Ульгеша об истуканах, созданных защитить город в Ржавых болотах далёкой Мономатаны. Вспомнился — и был немедля отвергнут. Какие истуканы с их лицами, искажёнными злобой заведомого поражения? Белые воины стояли спокойные и могучие, непреклонно вросшие в землю, которую они поклялись отстоять от любого врага. С какой бы из двенадцати сторон света тот ни напал…