Александр II, или История трех одиночеств - Леонид Ляшенко

Очень интересное наблюдение по поводу влияния николаевского режима на творческую интеллигенцию оставил Н. А. Некрасов. «Какое ужасное положение, – писал он, – всякий человек, который имеет сказать что-нибудь обществу, должен непременно выработать из себя художника». Иными словами, выражение собственного мнения было возможно только в художественной форме, еще лучше, если писатель при этом в совершенстве овладел эзоповым языком. Прямое, публицистическое выражение своих мыслей в печати было совершенно невозможно.

Однако сколько-нибудь долго в таком состоянии общество находиться не может. Видя, что в государстве все идет наперекосяк, люди постепенно преодолевают страх и пытаются высказаться по наиболее злободневным вопросам жизни страны. В разгар севастопольской трагедии в России стали появляться политические записки, рисующие страшные, но правдивые картины расстройства всех сфер российской государственности. Вывод, к которому приходили авторы записок, прост и до боли знаком нам – россиянам, вошедшим в XXI век. «Свободы и порядка!» Смерть Николая I будто распахнула шлюзы, сдерживавшие поток общественной инициативы. Как выразился глава славянофилов А. С. Хомяков: «Важная миновала эпоха, что бы ни было, а будет уже не то». Ему вторил профессор и цензор А. В. Никитенко: «Длинная и надо-таки сказать безотрадная страница в истории русского царства дописана до конца, новая страница перевертывается в ней рукой времени». То, какой будет эта страница, во многом зависело от нового императора.

Воцарение Александра II, как мы уже говорили, не вызвало в обществе большого оптимизма, с ним не связывали надежд на решительные перемены или, как любили выражаться «прогрессисты» конца 1850-х годов, на «обновление». К тому же новый монарх, не имея ни четкой программы действий, ни своей политической «команды», в первые годы царствования вынужден был опираться на отцовские начала управления государством и его же внешнеполитическую линию. Во всяком случае, выступая 23 февраля 1855 года на приеме дипломатического корпуса, он заявил, что будет «настойчиво придерживаться политических принципов отца и дяди – это принципы Священного союза». На самом деле уже тогда император понимал, что управлять страной по-прежнему не удастся, для этого не существовало просто физических возможностей (да и внешняя политика России требовала серьезных изменений). Императрица Мария Александровна в разговоре со своей любимой фрейлиной А. Ф. Тютчевой точно обозначила те трудности, с которыми столкнулся преемник Николая I, заодно она обнаружила и ясное понимание венценосной четой основных ошибок предыдущего царствования.

«Наше несчастье, – говорила она, – в том, что мы можем только молчать, мы не можем сказать стране, что эта война была начата нелепым образом, благодаря бестактному и незаконному поступку (вторжению России в Дунайские княжества. – Л. Л.), что война велась дурно, что страна не была к ней подготовлена, что не было ни оружия, ни снарядов, что все отрасли администрации плохо организованы, что наши финансы истощены, что наша политика уже давно была на ложном пути и что все это привело нас к такому положению, в котором мы теперь находимся. Мы ничего не можем сказать, мы можем только молчать и предоставить миру осуждать, рассчитывая на будущее...»

Императрица несколько драматизировала и в то же время упрощала ситуацию: ждать, «рассчитывая на будущее», Александр II явно не собирался. 3 декабря 1855 года был закрыт Высший цензурный комитет, то есть отчасти предоставлена необъявленная, но долгожданная свобода слова. Следом оказались отменены стеснения, введенные в университетах после европейских революций 1848-1849 годов, разрешена свободная выдача заграничных паспортов (вечная и точная примета российских «оттепелей»), разрешено создание акционерных обществ и компаний. Кстати, само понятие «оттепель» вошло в российский политический словарь именно с конца 1850-х годов. К коронации в августе 1856 года объявлена амнистия политическим заключенным (декабристам и петрашевцам, большинство первых из них, правда, не дожило до этого момента). Была произведена столь привычная для переломных эпох в России смена одних сановников другими. Многие из них действительно без особых на то оснований, засиделись на своих постах.

Возьмем, к примеру, старейшину российского бюрократического Олимпа, графа и канцлера империи Карла Васильевича Нессельроде, который пережил двух императоров и правил российской внешней политикой на протяжении сорока лет (1816-1856 годы). Происхождение Карла Васильевича казалось столь же запутанным и туманным, как и его профессия – дипломатия. Дореволюционный историк, попытавшийся проследить генеалогию графа, вынужден был в отчаянии констатировать следующее: «Сын исповедовавшей протестантство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по английскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить по-русски...» и т. п. Совершив за свою карьеру немало ошибок, Нессельроде всегда оставался на плаву, поскольку умел представить собственные промахи победами, а если это не удавалось, сваливал вину за промахи на других людей или непредсказуемо сложившиеся обстоятельства.

Невысокий, тщедушный Карл Васильевич знал толк в винах и кушаньях, имел симпатичное хобби – цветоводство (обладал редкой коллекцией камелий). Он обожал итальянскую и немецкую музыку, особенно Россини и Моцарта. В российские же «верхи» Нессельроде проник благодаря трудолюбию, педантичности, а больше всего благодаря своевременной и удачной женитьбе на дочери министра финансов Александра I М. Д. Гурьевой. Способствовала его карьере, как заметил один из ехидных современников, и «самоотверженная готовность тушеваться перед мнением монарха» (впрочем, данным качеством отличался не только глава дипломатического ведомства). Главной целью политики России Карл Васильевич считал поддержание равновесия в «европейском оркестре», а идеалом дипломата для него всегда был канцлер Австро-Венгрии К. Меттерних. Интересы собственно России занимали далеко не первое место в думах министра, что и привело к проавстрийской ориентации внешнеполитической линии империи. Крымская катастрофа и начало нового царствования положили конец изрядно затянувшейся карьере жизнерадостного старца.

Уже первые месяцы правления Александра II дали повод говорить о новых чертах правительственной политики. Одной из главных таких черт стала стихийная гласность, которую никто вроде бы официально не разрешал, но никто и не торопился запрещать проснувшемуся обществу высказать свое видение насущных проблем38. Главной темой разговоров, занимавшей умы в новой для России свободной атмосфере, стали толки о необходимости и возможности отмены крепостного права. Здесь нам придется на время прервать плавное течение беседы и сделать второе обещанное отступление, без которого трудно понять, с каким именно злом предстояло начать борьбу новому императору и какими потрясениями эта борьба была чревата для государства.

«Цепь великая»

Согласно классическим исследованиям историков, главными причинами установления крепостничества в России стали ее природно-климатические условия, долгое существование необычайно прочной сельской общины, ну и, конечно, политика княжеской, а затем и царской власти, старавшейся обеспечить устойчивость государственных порядков одновременно с достойным существованием правящих слоев общества. Складывание классов в результате условий, упомянутых выше, шло в нашей стране не за счет разложения общины, как в Европе, а, по меткому выражению историка Л. В. Милова, путем превращения «слуг народа» в корпорацию «господ над народом». Как же происходило данное превращение?

Поначалу эксплуатация земледельцев в Древней Руси зародилась как эксплуатация свободных общинников самой верховной властью, что считалось вполне естественным и справедливым, так как общинники таким образом платили за свою безопасность. Личная зависимость крестьянства от каких-нибудь групп феодалов была в этот период внешне незаметна, во всяком случае, само крестьянство отнюдь не считало ее тягостной. Удовлетворяясь получением части прибавочного продукта (ренты), вырабатываемого общинниками, государство оставляло в руках общины всю полноту фактического владения земельными угодьями и решение местных вопросов.

Дальнейшее развитие социально-экономических отношений на Руси было связано с появлением феодала-собственника. Наступало время, когда, по мнению государства, земля в глазах крестьян должна была начать ассоциироваться с фигурой знатного владельца, отдавшего угодья в пользование общине. При таких условиях для собственника земли открывалась возможность получать за нее ренту в любой устраивавшей его форме: отработки, продукты или деньги. Однако на этом привлекательном для высших слоев общества пути встала достаточно трудная проблема – сломить сопротивление сельской общины наступлению феодала на ее собственность и права, изменить традиционные социально-экономические отношения в деревне. Первый этап этой многовековой, полной драматизма борьбы выразился в раздаче земли определенной части подданных князя. При этом сельская община становилась лишь относительно, неприметно несвободной по отношению к новому «господину» (кавычки в данном случае необходимы, так как господином деревня феодала еще не считала и считать не собиралась). Степень принуждения крестьян в тот момент не могла быть более суровой, чем та, которая существовала для всех сословий со стороны государственной власти. К тому же вотчиннику противостоял не отдельный крестьянин, а их объединение, уничтожить которое было невозможно из-за суровых природно-климатических условий Руси. Индивидуальное крестьянское хозяйство просто физически не могло бы выжить в условиях капризного климата, относительно бедных почв и убогости сельскохозяйственного инвентаря.