ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА .ПОВЕСТЬ О ГЕНРИКЕ ВЕНЯВСКОМ - Эустахий Чекальский

— Тебе подадут в постель. Не вставай.

— Чепуха, озноб уже прошел. Проходит и боль горла, и ломота в костях.

— Я попрошу приехать Бородина, — пусть убедит тебя, что так лечиться нельзя.

— Можешь ему сообщить, мы немножко помузицируем. И удовольствие, и развлечение, пока нельзя выходить из дому.

Будучи профессором Петербургской консерватории, Венявский должен был ходить на лекции, хотя болезнь и освобождала его от работы. Однако он не любил излишней заботливости, проявляемой по отношению к больному.

Иза год от году делалась все более бережливой и хозяйственной женщиной, но и брюзгой. Генрик не мог удержать заботливый поток жениного красноречия. Он объяснял это ее любовью и преданностью.

— Лучше все-таки поехать в консерваторию и хоть на несколько часов окунуться в ее деловую атмосферу. Наверное ассистент Леопольд Ауер разрывается на работе на части. Впрочем, может быть и нет, но есть предлог, чтобы выехать из дому, — с облегчением подумал Генрик.

Солисту его императорского величества во время болезни приносили цветы. Оставляли визитные карточки. У Изы появилась новая забота. Правда, цветы поступали из цветочного магазина и на букетах не было карточек, к ним не прилагались письма. Иза ужасно интересовалась, кто это посылает цветы ее мужу. Она даже вышла в переднюю, чтобы спросить. К сожалению, ответа не получила. Может быть потому, что плохо говорила по-русски, а Гжесь не очень подходил к роли переводчика. Фекла решила дело коротко.

— Рассыльный, сударыня, дурак, и ничего не знает. Его прислали из магазина Забойкина. Вот и принес. По всей вероятности в магазине знают, кто заказывал эти цветы.

— Нет, узнавать не надо, — сказала Иза. Но это наверное от какой то поклонницы. Вот бесстыдница…

Скрипач выздоровел без лекарств, без процедур. Просто организм сам преодолел и боли в груди и опухоль в горле. В ящике ночного столика немыми свидетелями пережитого волнения остались лекарства, порошки и бутылочки.

VI

ЕГО ТАЙНА

Боккерини, Керубини, Тартини, Паганини, Виотти, ну хорошо, даже Бах, Глюк, Гайдн, Моцарт и вдобавок Бетховен, совершенно не отвечают моим исполнительским возможностям и не соответствуют желаниям. Ах, если бы в скрипичной литературе появилось что либо новое, трудное! Слушатели петербургских и парижских концертов еще не насытились старыми программами. И все же следует подумать об их обновлении. Мистер Гентцер и Володя Гусев думали иначе.

— Маэстро, вы можете повторять концерт Виотти сколько угодно раз, и билеты будут распроданы, аншлаг обеспечен. А если вы на своей скрипке сыграете Камаринскую, то ваши поклонники вечером разобьют все зеркала в ресторанах. Эх, волшебная у вас скрипка! — вздыхает Володя и подтягивает голенище сапога, начищенного до блеска…

— Да, но я хочу дать публике новую программу.

— Приказывай, дорогой маэстро! А я уж тебе устрою сто концертов, заплачу пятьдесят тысяч серебром, покрою все расходы.

— Заплатишь и сто, — машет рукой Венявский.

— Поторговаться можно.

Виртуоз смотрит импрессарио Гусеву в глаза, не слишком ли много запросил.

— Странно, что импрессарио, организаторы концертов, похожи друг на друга даже по внешности, — сравнивает скрипач. — По-видимому их специальность не особенно обременительна и трудна. Все они жирные, лысоватые, и у них не очень чистые руки…

Гусев терпеливо ждет решения.

— К сожалению не могу пока что взять на себя какое-либо обязательство, хотя, конечно, деньги мне нужны.

Иза должна выехать в Люблин, она ждет родов. Рожать лучше всего под опекой матери. Вообще неизвестно, сможет ли он в этом году во время каникул давать концерты.

У Венявоких родился сын. Иза полностью поглощена воспитанием мальчика. Бабушка, пани Регина, и того больше. Люблинский дом помолодел, ожил, заполнился движением, шумом.

А кругом несчастье, безнадежность, трагедии. И только улыбка и даже плач ребенка отражаются на лицах окружающих счастьем. Скрипач оставил жену с ребенком у родителей, а сам поехал в Париж. Но и Париж не принес ему желанного успокоения. Настроения с самого начала благоприятствовавшие полякам, вылились в манифестацию дружбы, которая однако ничего реального не давала. Росли иллюзии, увеличивались жертвы.

После возвращения в Петербург, Венявский встретился с великим князем Константином Николаевичем. Он развлекался музыкой, ибо его наместничество не удалось. В Варшаве в него стреляли!

Генрик Венявский получил приглашение на Matinée Musicale. * Он заранее составил программу и согласовал ее с министром двора. В салонах великого князя он исполнил Деревенскую мазурку, посвященную великой княгине Елене Павловне, вариации на тему царского гимна, вариации на тему Ехал казак за Дунай, Фантазию на русские темы, Un souvenir de Moscou, * Trille du diable. *

Своим исполнением он очаровал великого князя. Игра Венявского привела августейшего слушателя в благодушное настроение. В это время с солистом беседовал генерал Трепов. Великий князь подошел к ним и потрепав скрипача по плечу, сказал:

— Вы меня электризуете своей игрой. Я ни в чем не смогу вам отказать.

Скрипач склонился в придворном поклоне и скромно ответил:

— И все же я полагаю, что вы, ваше императорское высочество, не всякую мою просьбу исполните.

— Если это от меня зависит…

— Мне кажется, зависит именно от вас, ваше императорское высочество.

— В таком случае, говори, говори, — оживленно сказал великий князь.

— У меня есть брат; он принимал участие в событиях, имевших место в моей стране. Теперь он в эмиграции. Я молю об амнистии.

Константин нахмурился и после минутного раздумья сказал:

___________________

* Matinee… (франц.) Музыкальное утро.

* Un… (франц.) Воспоминания о Москве.

* Trille… (франц.) Трель диавола. Соната Тартини.

— Это единственная вещь, о которой я не могу говорить с братом. Император обижен на поляков. Он запрещает упоминать при нем об этих событиях.

Князь повернулся к Трепову.

— Может быть генерал что либо сможет сделать без обращения к самому императору. Пожалуйста поговорите с ним, — разрешил великий князь.

Трепов выслушал скрипача внимательно. Он заинтересовался его просьбой.

Только что была объявлена амнистия повстанцам. Но Юльян Венявский под амнистию не попал, хотя соответствующее прошение было им подано в русское посольство в Париже. Генерал Трепов узнал об этом от скрипача. Некоторое время он раздумывал и наконец тихо, еле слышно, сказал:

— Если ваш брат не подписывал и не приводил в исполнение смертных приговоров и если не входил в состав жандармерии повстанцев, то пусть явится с повинной. А повинную голову, как говорится, и меч не сечет.

— Можно сказать об этом моему брату?

— Скажите осторожно и, возможно, все будет в порядке.

Юльян, т. е. Киця, был избавлен от серьезных последствий, благодаря следствию, которое вел Тухолка, двойному штрафу, стараниям Регины Венявской, деньгам Генрика и благосклонности генерала Трепова. Он отделался несколькими месяцами тюрьмы на Павиаке и в Варшавской цитадели. А ведь в те времена повстанцы тысячами шли в Сибирь, в Нерчинские рудники, в тайгу и тундру, на берега Ледовитого океана.

Все эти вести приходили в тихую квартирку на Большой Морской. Значительная часть русского общества сочувствовала польским повстанцам-арестантам, которые так же как в 1830—31 г.г. воевали «за нашу и вашу свободу». Но действовал уже шовинист Катков, к голосу которого прислушивались темные силы России. Из грязных трактиров выползала ненависть, подозрительность. Катковщина пахла сивухой и кровью.

Генрик все сильнее стал тяготиться домашними узами. С внешней стороны все как будто оставалось по-прежнему. Однако, его уже не тешили ни орден св. Анны, ни орден Вазов, ни орден Данеборга. Не радовало избрание в Академию изящных искусств в Стокгольме, факельные шествия, серенады, цветы и овации в его честь.

На ночном столике лежит странный роман «Преступление и наказание» Достоевского. Венявский расстроен этим романом. Он чувствует себя так, будто ему не хватает воздуха. Он тревожен, придворная атмосфера действует на него угнетающе. Он с удовольствием уехал бы в Париж на выставку. Как много теперь пишется и печатается в Париже.

Но пани Регина не советует пускать Генрика в Париж одного.

— За ним надо присматривать больше, чем за внуком. Генрик ведь легкомыслен… впрочем, как всякий мужчина.

Иза очень обыкновенная женщина, мелочная, болтливая. Правда, она заботится о муже, но давно уже потеряла путь к его сердцу. Впрочем она никогда этого пути и не знала. Это он создал о ней «Легенду», но оживить этой легенды она не смогла. Она — жена со всеми законными, церковными, светскими, гражданскими правами. Научилась держать в руках заработки мужа. Вот и все.