Счет по-венециански - Донна Леон

— Ну что вы, это я вас должна благодарить за то, что побеспокоились и занесли мне мои очки.

— Это всего лишь наш долг.

— И все нее спасибо, что побеспокоились.

Она открыла перед Брунетти дверь в приемную и пропустила его перед собой. Молодая женщина по-прежнему сидела за компьютером. Из принтера свисала длиннющая лента билетов. Синьора Черони прошла вместе с гостем к входной двери. Уже открыв ее, он обернулся, они еще раз пожали друг другу руки, после чего он удалился. А синьора Черони так и стояла спиной к золотистому пляжу и смотрела на удаляющегося комиссара, пока тот не свернул за угол.

Глава 24

На следующий день, придя в квестуру, Брунетти первым делом зашел к синьорине Элеттре и продиктовал ей письмо для Джорджо — теперь тот и для него стал просто Джорджо, — в котором извинялся за некоторые, как он выразился, «канцелярские оплошности», допущенные сотрудниками квестуры. Он надеялся, что для невесты и ее семейства этого будет достаточно, несмотря на некоторую нечеткость формулировки, а сам он в то нее время никоим образом себя не скомпрометирует.

— Он будет просто счастлив получить это письмо, — сказала синьорина Элеттра, глядя на застенографированный текст в своем блокноте.

— А что там с его досье и информацией об аресте?

Она глянула на него кристально честными глазами и проговорила:

— Какое досье? Какой арест? — С этими словами она протянула Брунетти лежавшую рядом с ее блокнотом длинную ленту распечатанного текста. — Письмо будет вашей скромной оплатой вот за это.

— Номера из записной книжки Фаверо?

— Они самые, — сказала она с плохо скрываемой гордостью в голосе.

Он тоже улыбнулся, ее радость мгновенно передалась ему.

— Вы уже посмотрели?

— Так, мельком. Там имена, адреса и, по-моему, даже даты и время всех звонков по каждому из этих номеров с любых телефонов в Падуе и Венеции.

— Как же он это делает? — восхищенно спросил Брунетти. Он с каким-то благоговейным трепетом относился к умению Джорджо добывать информацию из файлов СИП. Самому Гвидо всегда казалось, что проникнуть на сайт каких-нибудь спецслужб и то легче.

— Он ездил учиться в Штаты на год. Компьютеры изучал. Там познакомился с хакерами и теперь поддерживает с ними связь и обменивается информацией о том, как проделывать всякие такие штуки.

— Он что же, этим прямо на рабочем месте занимается, линии СИП использует? — спросил Брунетти. Его так переполняло чувство восторга вперемежку с благодарностью, что мысль о незаконности всех этих фокусов даже не пришла ему в голову.

— Ну конечно!

— Вот это молодчина, дай ему Бог здоровья! — сказал Брунетти с чувством человека, чьи телефонные счета вечно преподносят сюрпризы.

— Знаете, эти хакеры живут по всему миру, — добавила синьорина Элеттра. — Мне кажется, от них вообще ничего нельзя скрыть. Джорджо рассказывал мне, что, выполняя ваше поручение, связывался со знакомыми в Венгрии и на Кубе. И еще где-то. В Лаосе, что ли? Вы не знаете, там телефонные линии есть?

Но Брунетти ее уже не слушал, он с головой ушел в чтение, увяз во всех этих именах, названиях и датах. Единственное, что заставило его очнуться, было имя Патты. Он сосредоточился и услышал как раз окончание фразы: «…хотел вас видеть».

— Потом, — бросил он и отправился в свой кабинет, продолжая читать по дороге. Уже в кабинете он подошел со списком к окну, где было посветлее. Он долго стоял там в позе древнеримского сенатора, изучающего свиток с отчетом, к примеру, о том, как обстоят дела в отдаленных уголках Империи. Однако в этом свитке речь шла вовсе не о диспозиции войск или поставках пряностей и масел. В нем говорилось о двух вполне рядовых жителях Италии, а точнее, о том, когда они звонили и разговаривали с людьми в Бангкоке, Доминиканской Республике, Белграде, Маниле и целом ряде других мест, и для комиссара эта информация была в данный момент ценнее всего на свете. На полях карандашиком были подписаны названия улиц, на которых находились телефонные будки, откуда время от времени звонили по этим номерам. Как Тревизан, так и Фаверо иногда звонили прямо из собственных кабинетов, однако чаще Фаверо пользовался телефоном-автоматом на одной улице со своим офисом в Падуе, а Тревизан — будкой, примостившейся на узенькой венецианской калле в двух шагах от его конторы.

В нижней части страницы указывались названия организаций, на чье имя были зарегистрированы данные номера. Три из них, включая номер в Белграде, оказались телефонами турагентств; телефон, по которому звонили в Манилу, принадлежал некой компании «Работа в Европе». Как только Брунетти наткнулся на это название, все события, произошедшие со дня смерти Тревизана, превратились в маленькие разноцветные стеклышки калейдоскопа, заглянуть в который мог только он, Гвидо, и никто другой. Это одно-единственное название подобно последнему повороту цилиндра, благодаря которому яркие частички складываются наконец в прекрасное целое. Чего-то в этом узоре еще не хватало, но, главное, Брунетти удалось поймать его логику.

Он достал из ящика стола адресную книгу, зашелестел страницами и наконец открыл ее на имени Роберто Линчианко. Это был подполковник военной полиции Филиппин, с которым Гвидо познакомился во время двухнедельного семинара, проходившего в Лионе три года тому назад. Все эти годы они поддерживали дружеские отношения, хотя общались исключительно по телефону и по факсу.

На столе запищал пейджер, но Гвидо не обратил на него никакого внимания. Вместо этого он снял трубку телефона, набрал код выхода на международную линию, код Филиппин и домашний телефон Линчианко, хотя понятия не имел, который час в Маниле. Оказалось, что Линчианко как раз собирался ложиться спать. Да, он слышал о компании «Работа в Европе», — отвращение, с которым он это сказал, чувствовалось далее несмотря на разделявшую их пару океанов. «Работа в Европе» было одним из агентств, занимавшихся торговлей молодыми женщинами, и — по словам подполковника — еще не самым худшим. Бумаги, которые подписывали эти женщины перед выездом «на работу» в Европу, были абсолютно легальными. Тот факт, что зачастую контракты подписывали не читая, так как не владели языком, на котором он составлен, или же просто ставили вместо подписи крестик, поскольку не знали грамоты, ничуть не умалял их легальности, а кроме того, ни одна из тех, кому все-таки удавалось вернуться на Филиппины, и не думала подавать на подобное агентство в суд. И потом, насколько Линчианко было известно, мало кто из этих несчастных возвращался на родину. Что касается количества девушек, то, по оценкам подполковника, одна только «Работа в Европе» отправляла по пятьдесят, а то и по сто каждую неделю. Подполковник дал название конторы, занимавшейся билетами для девочек, — оно было уже знакомо Гвидо, он видел его в списке. Линчианко пообещал послать Брунетти по факсу досье на «Работа в Европе» и то агентство по продаже авиабилетов, а также личные дела сотрудников всех подобных агентств, базирующихся в Маниле.

У Брунетти не было никаких контактов и связей ни в одном из остальных городов, значившихся в полученном от СИП списке, но информации от Линчианко было более чем достаточно, чтобы представить себе, что там происходит.

Читая книги по истории Рима и Древней Греции, он неизменно поражался тому, с какой легкостью древние принимали рабство. Он, конечно же, понимал, что тогда правила ведения войны, равно как и экономическая основа, на которой строилось общество, были иными; знал, что рабы были в равной степени доступны и необходимы. Отчетливое сознанье, что то же самое может произойти и с тобой, если твоя страна проиграет войну, вероятно, и заставляло мириться с подобным явлением. Ведь, в конце концов, один виток колеса фортуны, и вот — ты уже не господин, а раб. Так или иначе, никто из великих мыслителей древности не выступал против рабства: ни Платон, ни Сократ, а если кто-то и выступил, то нам об этом ничего не известно.

Сегодня, насколько Брунетти было известно, против рабства тоже никто не выступал, вот только причина была другая: люди считали, что рабство как таковое перестало существовать. Он столько раз слышал, как Паола, высказывая свои радикальные политические взгляды, употребляла клише, вроде «капиталистическое рабство» или «цепи экономической зависимости», что уже перестал обращать на них внимание. И вот теперь они всплыли в его памяти, ведь то, о чем рассказал его филиппинский коллега, иначе как рабством не назовешь.

Стремительное течение его мыслей было прервано назойливым жужжанием: ему пытались дозвониться по внутреннему телефону.

— Слушаю, синьор, — сказал Брунетти, сняв трубку. Нетрудно было догадаться, кто мог так настойчиво его искать.

— Мне надо с вами поговорить, — раздался в трубке раздраженный голос Патты.