Худший из миров - Егор Михнегер

Юный инквизитор чувствовал, как с каждой секундой всё больше звереет. Ярость и кровь застилали глаза, он плохо соображал, что сейчас делает. Дицуда видел чужие тела и бездумно лупил по всему, что двигалось. Даже когда всякое движение в поле зрения прекращалось, инквизитор продолжал наносить удары, пока плоть не становилась похожа на фарш. Ему было всё равно, что ему кричат и кто эти орущие люди. Он просто рубил и рубил всё, имевшее хоть отдалённое сходство с человеческим телом.

Мышцы горели огнём, но Дицуда и не думал останавливаться. Пора очистить этот мир…

Знакомая мелодия пробилась через бум в ушах, движения инквизитора стали медленнее. Он всё ещё бил по ненавистной человеческой плоти, но с каждой секундой всё слабее и реже. В конце концов его рука опустилась. Опустошённый, Дицуда нерешительно поднял голову.

Вокруг него разверзлось самое настоящее Пекло. Повсюду валялись даже не обрубки, а кровавые ошмётки того, что ещё совсем недавно было людьми. Ни одной целой конечности, только обезображенное мясо десятка, если не больше, мужчин.

Невозможно было даже понять, оноишрам принадлежит этот фарш или гиликам. Дицуда поискал глазами предателя, продавшегося за тридцать сребреников, но не увидел среди столпившихся на почтительном расстоянии беженцев похожего человека.

Стоящий впереди своей паствы Рисхарт перестал наигрывать на флейте мелодию, спрятал в складках одежды неказистый музыкальный инструмент. В его руках эта простая флейта была воистину эффективным орудием. Орудием мира, а не войны.

— Что же ты наделал, Дицуда… — грустно покачал головой Рисхарт. — Что ты наделал…

До юного инквизитора постепенно начинал доходить смысл произошедшего. Он только что устроил настоящую мясорубку, осквернив и себя, и священное место.

Можно убить человека в целях самозащиты. Но нельзя уничтожать вокруг всё живое из страха и ярости. Он совершил тяжкий грех.

— Прошу, отдай мне Не-Меч, Дицуда Искарод, — не терпящим возражения грозным голосом произнёс Рисхарт Сидсус. — Да, оружие верно служит тебе. Но в этом и таится опасность. Верни мне Не-Меч и больше никогда не прикасайся к нему.

И совсем тихо, одними губами Рисхарт внезапно добавил:

— Покуда я жив. Не прикасайся к сему мечу, покуда я жив…

Глава 5. Нежеланные гости

«Возлюби ближнего своего» — это значит прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!» — И как раз эта деталь добродетели связана с наибольшими трудностями.

Фридрих Ницше

Он стал изгоем. Его избегали все, исключая Машиара Йота, но ясновидец и сам был если не отверженным, то отшельником среди собравшейся у Древа Незнания пёстрой публики. Поначалу, такое положение дел ввергало Дицуду в уныние, но с другой стороны, дало возможность лучше разобраться в собственных чувствах. Которые были крайне противоречивыми.

Он никак не мог объяснить свою внезапную вспышку ярости. Да, оноишры однозначно были шпионами и врагами, от них следовало как можно скорее избавиться, но устроенная Дицудой резня являла собой эталон избыточной и бессмысленной жестокости. Зачем разрубать мёртвые тела на сотни кусочков? Ведь ещё за секунду до того, как юноша оказался скручен тремя оноишрами, здравый смысл подсказывал: нужно кровопролития избегать.

Зачем Рисхарт Сидсус вообще доверил Не-Меч юному спутнику, ведь антипророк не мог не знать о возможностях чудо-оружия? Последующее публичное осуждение действий Дицуды было понятно, но почему Рисхарт не только не изгнал инквизитора, но ещё и намекнул, что меч-плеть снова может оказаться в руках юноши?

Да и в целом, есть ли смысл следовать за антипророком и дальше? Ведь Ордена Плети Господней больше не существует, приказ Великого магистра свою силу утратил. Не лучше ли для Дицуды попробовать найти прибежище в Рафаирафии, где бывшего инквизитора с радостью приютит дружественный монашеский орден? Ведь всем известно, что чума редко пристаёт к людям благочестивым и верующим — в отличие от остальных беженцев, у Дицуды действительно имелась возможность войти в соседнее княжество. Пускай теперь сам инквизитор и понимал, что чистота помыслов не имеет к чуме ни малейшего отношения…

Чужой. Теперь для всех он чужой, даже для себя самого. Лишённый поддержки прежнего ордена и страны, не верящий самопровозглашённому мессии, но и не желающий никуда уходить. Осквернивший себя жутким кровопролитием в святом месте, на что он теперь мог надеяться? Душу Дицуде уже не спасти, любовь не вернуть, для чего же тогда стоит жить дальше? Ради плотских удовольствий? Их он тоже навряд ли больше получит…

Вдобавок к терзающим его противоречиям, юноша стал везде замечать проклятые треугольники, даже когда старался не сосредотачивать на чём-либо взгляда. Реальность словно распадалась на мельчайшую мозаику, казалось, можно протянуть руку и лепить из неё всё что хочешь. В другие моменты у Дицуды возникало крайне неприятное чувство, что реальность вот-вот распадётся на части, что никакой опоры под ногами на самом деле ни у кого из нас нет, что это всё сон, просто какой-то жуткий фантасмагоричный сон. Только проснуться не получалось, а по ночам приходили видения, разрушавшие все привычные представления о мироустройстве. Теперь Дицуда их помнил. Но лучше бы он, как и раньше, проснувшись всё забывал…

Если бы не разговоры по душам с Машиаром, Дицуда точно сошёл бы с ума. Слишком много проблем навалилось на него в последние пару месяцев, слишком много.

А ведь всё самое жуткое было ещё впереди.

* * *

Вероятно, Ерфу фан Гассан был самым привычным к виду крови человеком на всём белом свете. Он своими руками резал сотни тел, а число трупов, которых он видел, измерялось десятками тысяч. Но даже Мясник был шокирован резнёй, устроенной последователями лжепророка под сенью священного дерева. Группу разведчиков разрубили на тысячу мелких кусочков…

Теперь он понимал, почему на такое, казалось бы, лёгкое дело архонт-полушакал отправил именно его, главного живореза. Из-за святости места у праведных ератофанцев и оноишров не получится открыто использовать грубую силу, а вот для собравшихся у Древа Очищения неверных никаких ограничений, похоже, не существует. Нужно действовать тонко и осторожно. Первоначальный план по искоренению неверных пришлось решительно поменять.