Икона и крест - Билл Нэйпир

— Гарри! — взволнованно шепчет она. — Кто-то пытается попасть в дом!

Секунда — и я вылетаю из постели, натягивая брюки. Еще несколько драгоценных секунд уходит на поиски спортивной куртки. Я надеваю ее через голову. Босиком крадусь с Зоулой к двери спальни и прислушиваюсь. Сперва слышу только шум ветра в листве деревьев, а потом опять: осторожный повторяющийся шорох, словно собака пытается открыть дверь.

По коридору беззвучно идет Долтон.

— Я разбудил Дебби.

— Администратору звонили? — спросил я.

— Телефон прямо у двери. А мобильники здесь не работают.

У меня промелькнуло удивление. Откуда ему это известно? Можно подойти к окну и завопить, отпугнуть непрошеных гостей… Появилась Дебби, полностью одетая и дрожащая — несмотря на жару.

— Почему бы не включить свет? — предлагает она шепотом. — Отпугнем их!

Я бегу к окну спальни. У входа стоит большой внедорожник, поблескивающий в приглушенном свете, идущем от бассейна и гостиницы. Внутри вроде бы никого. От подоконника до террасы всего десять футов. Развернувшись, я чуть не сталкиваюсь с Дебби.

— Кажется, они уже внутри, — говорит она переменившимся от страха голосом.

Я хватаю ее за руку и тащу к окну. Дебби смотрит вниз и мешкает.

— Я тебя подержу!

Она перелезает через подоконник; я чуть придерживаю ее за запястья и отпускаю. Следующая Зоула.

Я поворачиваюсь к Долтону, но тот толкает меня к окну. Я прыгаю и с грохотом приземляюсь на пол террасы.

Кусты и деревья освещает желтая вспышка. Следом раздается грохот какого-то огнестрельного оружия. Я не сразу понимаю, что меня ранили. Просто чувствую, как что-то толкает меня в левую руку, и падаю лицом вниз. Встав, я умудряюсь оглянуться. У окна стоят двое.

Дебби и Зоула зигзагами бегут по дороге. На моем рукаве расплывается темное пятно. Руку постепенно охватывает болезненное оцепенение.

Я рву дверцу внедорожника на себя. Хочу разблокировать рулевое колесо и скатиться с крутого холма.

Эти идиоты не вынули ключ из замка зажигания. Дебби и Зоула скрываются за деревьями слева от меня.

Где Долтон — даже не представляю. Заведя двигатель, я втыкаю вторую передачу и со всей силы жму босой ногой на педаль акселератора. Несколько невыносимых секунд несусь в темноту и отчаянно ищу выключатель верхнего света. У меня не выходят из головы смертельные обрывы по краям дороги. Но вот пространство передо мной заливает сноп света, и я что есть духу лечу вниз.

Минуту спустя мои страхи оправдываются: позади меня, наверху, появляются чьи-то фары. Судя по всему, они нашли ключи от «тойоты». Я еду чуть быстрее, но каждый поворот похож на женскую шпильку, и мне страшно. Иногда фары выхватывают верхушки деревьев. Чаще же они пялятся в черную пустоту.

Гонка длится минут десять. У меня кружится голова, кровь из руки размазалась по ставшему скользким рулевому колесу. «Тойота» куда юрче внедорожника.

Я прикидываю, что еще минут пять — и меня догонят.

Теперь началась боль. Она идет откуда-то из глубины руки. Голова кружится все сильнее. Я понимаю, что надо задержать кровотечение, но как? Ведь я несусь по самой опасной дороге из всех — если говорить об островах Карибского бассейна.

Передо мной неожиданно возникает 180-градусный поворот. Я в ужасе торможу до пятнадцати миль в час. Машина накреняется в сторону обочины. Я двигаюсь по каменистой осыпи, возникшей после недавнего дождя. Чтобы объехать ее, прижимаюсь к правой обочине, и тут левое колесо налетает на валун, а правое проваливается в выбоину. Чувство реальности покидает меня.

Правое колесо уже за обочиной. Машина кренится, словно самолет на вираже. Снизу надвигается темнота. Я не сомневаюсь, что вот-вот погибну. Рвусь вверх, к пассажирской дверце. Внедорожник еще касается дороги, однако дрожит и, опрокидываясь, продолжает поворачивать в сторону. Раздается удар, и двигатель глохнет.

С металлическим скрежетом машина переваливается через край дороги, медленно-медленно… Я опять прыгаю к левой дверце и на этот раз выбираюсь наружу, но тут машина уходит у меня из-под ног, и я — невесомый, свободный, с желудком неизвестно где, с болтающимися руками и ногами — лечу следом, в темноту, к своей могиле. Какой бы она ни была.

Птица, дивная тварь, парит в горной вышине…

И еще одна. И еще. Вдруг я понимаю, что они кружат надо мной. Страшно! Я не могу пошевелиться.

Один из грифов опускается на землю, ярдах в двадцати от меня. Потом остальные. Они громко хлопают крыльями.

Я собираюсь с силами и шевелю пальцем. Достаточно. Еда пока не умерла.

Что-то совсем рядом со мной. Я заставляю себя шевельнуть рукой. И все. Силы кончились. Но грифы держатся на расстоянии — пока.

Я слышу мужской голос. Речь ямайская, человек говорит непонятно, что-то вроде: «Господи, господи…»

Сквозь опухшие веки я различаю черное обеспокоенное лицо, вглядывающееся в мое. Потом меня берут под мышки и с трудом поднимают. Теперь я сижу.

Мой спаситель берет меня на закорки, и я впервые могу рассмотреть местность вокруг. Я упал с пятидесяти футов. Впрочем, чуть дальше есть еще один обрыв, спускающийся к широкому, более-менее ровному пространству. Машина, судя по всему, докатилась до края и рухнула вниз. Мельком я вижу банановые деревья и кофейные кусты. Человек, пошатываясь под моим весом, несет меня к своему дому с верандой и крышей из гофрированного железа. Из дома выходит маленькая седая женщина и спешит к нам. Я вижу только покрытую кустами плодородную землю.

Меня кладут в маленький грузовичок, наполненный, кажется, листьями. Женщина удерживает меня в сидячем положении, а мужчина со скрежетом включает передачу. Мы переезжаем вброд неглубокий ручей, взбираемся по крутому каменистому склону и выруливаем на дорогу. Я то почти прихожу в себя, то теряю сознание. Опять оживаю и опять проваливаюсь.

Едем вдоль изумрудно-зеленого склона, по которому ходят черные тени. Я вижу прилавки, небольшое скопление магазинов с названиями вроде «Успокойся!», «Кухни Румяной Кети» и тому подобными. Все надписи — с орфографическими ошибками, отражающими местное произношение. А вот лачуги, раскрашенные поярче: мясник, продовольственный магазин, почтовое отделение с какой-то рекламой и предупреждениями об опасности диабета. Я гадаю, долго ли мне суждено прожить. Вдруг мы оказываемся в городе и сворачиваем влево, к автобусной остановке. Перед нами церковь Святого Фомы Аквинского и длинный ряд прилавков. Потом грузовичок резко сворачивает вправо, к низким розовым строениям с надписью: «БОЛЬНИЦА ВЕСТ-ИНДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА».

Я смутно вижу черное лицо, склонившееся к моему.

— Как вас зовут?

— Фома Аквинский.

— Назовите свое имя, или меня обвинят в убийстве.

В глазах наконец проясняется, и я вижу большую комнату, по которой беспорядочно снуют около дюжины человек. Люди в белом, больные на каталках… Какому-то юнцу разрезали футболку. Глаза у него закатились, он громко стонет. Вокруг столпилась куча народу.

К больному тянется непостижимый моток пластиковых трубочек и проводов.

— Мне нужно узнать ваше имя.

Темнокожая женщина решила попробовать чистый английский, а не местный диалект.

— Гарриус Блейкус.

— Откуда вы, мистер Блейкус?

— Я в отпуске, остановился в «Терранове». Выиграл первый приз — выходные с мисс Ямайка.

— Ну, будьте же умницей. Что с вами произошло?

— Я пошел в поход в Блу-Маунтинс.

— Один?

— Нет, с мисс Ямайка. Меня ограбили.

Медсестра втыкает мне в рот термометр.

— Идти туда одному — глупо, глупо! Вам крупно повезло, что вы живы, мистер Блейкус!

Подошел врач. Во всяком случае, мне этот человек показался врачом. Одетый в белый халат, со стетоскопом, властный, лет около пятидесяти, с черным морщинистым лицом и седыми волосами, он снимает стетоскоп и щупает мой пульс:

— Вы потеряли три пинты крови. Кость руки, слава богу, не задета. У вас изранены лодыжки, но ничего не поломано. Отдохнете два-три дня и будете плясать под волынку.

Простыня вымокла, лоб вспотел. Я весь дрожу. Доктор заговаривает опять:

— И у вас небольшой жар.

— Где я?

— В кингстонском травмопункте. По части пулевых ранений мы накопили больший опыт, чем Вест-Индский университет.

Парень, у которого ранена грудь, начинает громко что-то кричать на густом ямайском жаргоне. Доктор исчезает из моего поля зрения, и я засыпаю.

Теперь вплывают двое мужчин-санитаров. На потолке — сырые пятна и яркие светильники. Все вместе крутится, словно ночной небосвод.

— Он выдержит перевозку?

— Да, только держите его под капельницей.

Мой грохочущий голос заполняет большую комнату и все больничные коридоры:

— Они не медики! Они хотят меня похитить! Они забирают меня, чтобы убить!