Хуррит - Ивар Рави

не меньше литра воды. Пока парень наедался устрицами и остатками рыбы, я не мешал, хотя вопросы были. Андрий отвлекся лишь раз, когда вернулся Виктор с автоматом:

— Точно как ты и говорил, в сорока метрах — пуля попала прямо в лоб, — энтузиазм Саленко угас, когда археолог встретился взглядом с Адой. — Ада, ты прости, я не подумал, что это твой брат.

— Был братом, пока не предал нас. А теперь он мертв, а я не чувствую даже утраты, — Ада, ковыляя, ушла в укрытие. По тому, как судорожно дернулся кадык Андрия при рассказе Саленко, было понятно, что парень мысленно благодарит Бога за сделанный им выбор сдаться.

— Рассказывай, — велел украинцу, когда тот наелся.

В принципе, все происходило именно так, как я и предполагал. Уйдя в сторону юга по побережью на десять километров, Данила ждал нашу группу. Когда минул второй день, они вернулись на бывшую стоянку, но нас там уже не было — получается, мы ушли буквально перед их приходом. Не было и остатков плота, это натолкнуло их на мысль, что мы собрали плот заново и решили продолжить движение на юг по воде.

— Перехватим их южнее, — решил Данила, и Андрию, с его слов, пришлось согласиться. Периодически Андрий вставлял в рассказ лирические отступления на тему того, что ему вовсе не хотелось мстить нам. Но он был связан клятвой, которую заставил дать Данила, когда я в бреду рассказал про свое задание.

Команда из двоих украинцев получилась аховая — преследуя раненого оленя, провалились в болото, еле выбрались, но потеряли фонарик и наш самодельный котелок. Там же Даниле, чтобы не утонуть, пришлось отстегнуть разгрузку — три запасных магазина остались в болоте.

— Вы потеряли патроны? — мне стоило усилий, чтобы не сорваться на крик. Жестом попросив Андрия помолчать, отстегнул магазин с его автомата. Десять патронов тускло поблескивали при свете костра. Автомат Данилы оказался богаче на четыре патрона.

— Куда вы потратили столько патронов? — хотелось орать матом на этого нерадивого глупца. Зачем мне три автомата, разве что их как дубинки использовать без патронов.

— Мы охотились, мой магазин и так был неполный, — виновато оправдывался Андрий, совсем поникнув головой. Охотились, ну да, в меня вон сколько раз стреляли. С такой беспечностью мне надо было радоваться, что у них на двоих остались двадцать четыре патрона. И двадцать восемь в моем магазине, итого пятьдесят два. Негусто, с таким запасом не повоюешь, придется стрелять только в самом крайнем случае.

— Продолжай.

Андрий вздохнул — никому не нравится отчитываться, когда на тебя смотрят три пары глаз людей, которых ты предал. И еще одна пара незнакомых, но крайне пронзительных глаз.

Они несколько дней шли по побережью, высматривая плот в море или место нашей возможной высадки. Когда прошла неделя, Данила понял, что мы его перехитрили и ушли по суше.

— Идем на юг, они все равно вернутся к морю, либо они нас догонят, либо мы, — рассуждения Данилы были верны, что подтверждалось нашей сегодняшней встречей. Когда на исходе была вторая неделя, украинцы, по словам Андрия, потеряли надежду нас догнать. Им хронически не везло — потеряв все имущество, парни голодали, из двух бутылок была одна, пили все, что ни попадется.

— Сегодня после обеда, — вздохнул Андрий, — Мы наткнулись на родник и там увидели следы человеческих ног.

— Это могли быть дикари, — совершенно неожиданно встрял в разговор Саленко.

— Это были следы обуви, отчетливые и свежие, — возразил Андрий. Его взгляд упал на обувь археолога — По размеру — твои.

Саленко побледнел, ведь вчера я предупреждал их быть максимально осторожными, идти по камням, не оставляя следов.

— Я был осторожен, это не могут быть мои следы, — робко возразил Саленко.

— Слышь, ботаник, ты много здесь видел людей в такой спортивной обуви? — вспылил Андрий, — Ты что, меня во лжи хочешь уличить?

— Успокойся, Андрей, ясно, что следы Виктора, — жестом приказал молчать Саленко, чтобы украинец мог закончить рассказ.

— Ну, а дальше что было?

— Мы шли осторожно, пытаясь угадать, где вы. Данила думал, вы остановитесь на ночь в лесу, мы там все осмотрели, провозились почти до темноты. Видели человеческую фигуру, когда уже темнело, Данила даже прицелился, но было далеко. Потом увидели костер, огонь ярко освещал фигуры, а его, — Андрий кивнул в сторону Ару, — приняли за Аду, все сходилось. Потом Данила опознал тебя по росту и выстрелил, а дальше ты сам все знаешь.

— Андрий, мне очень хочется тебе доверять, но ты сам понимаешь, что рисковать я не могу. Свое слово сдержу — ты полноценный член нашей команды, но доверие и уважение тебе придется заслужить. Не как подчиненному или рабу, чего ты так опасаешься, а как мужчине, держащему свое слово.

— Справедливо, — ответил украинец, заметно повеселев.

— Моя фамилия Найденов, Артур Владимирович, начнем все заново!

Андрий пожал протянутую руку, представившись:

— Осадчий Андрий Степанович.

— Вот и лады, пан Осадчий, захочешь уйти — просто скажи. Отдам автомат, поделюсь припасами. Никого неволить не собираюсь, для меня каждый человек в нашей команде как близкий родственник. У меня никогда не было родни, точнее, я ее не знаю. Меня в трехмесячном возрасте подкинули в детский дом, страна воспитала меня, — не знаю, почему меня потянуло на такие подробности, но остановиться не мог. — Но если вы хотите — буду вам братом, другом, самым близким и родным, невзирая на национальность или религиозные убеждения. Нас в этом мире всего четверо и, наверное, пара миллионов людей этого времени. Так есть ли нам смысл делить что-то, вспоминать прошлые обиды? Наши страны возникнут спустя несколько тысяч лет, если Виктор прав и не ошибся с датами. А до этого момента у нас уйма времени, чтобы попытаться жить мирно, наладить отношения с местными. Вот Ару, например, — услышав свое имя, парень приосанился, — Талантливый охотник, лекарь, помог Аде. И среди его соплеменников найдется немало таких. Что нам мешает найти нормальное племя и прожить отведенное нам время, как разумные люди? С этого момента можете сколько угодно подкалывать меня, называть москалем, буду все воспринимать с улыбкой. И сам буду шутить, нельзя все воспринимать слишком серьезно, жизнь скоротечна.

Почти минуту все молчали, обдумывая мои слова. Чтобы закрепить сказанное, пока никто не вспомнил раньше меня, предложил