Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943 - Геннадий Леонтьевич Соболев

19 июля.

Снова в городе. Продажа вещей уезжающими на улицах и из окон первых этажей продолжается в широких размерах, как и неделю тому назад. Предложение по-прежнему во много раз превышает спрос. Продать что бы то ни было удается с большим трудом. Это и не удивительно: за вещи надо платить либо деньгами, либо продовольствием, а и то и другое имеют очень немногие.

Зашел к В. В. Он был занят раскалыванием спичек, чтобы увеличить их число. Спичек выдают очень мало, в июне не выдавали совсем, а в июле выдали только по одной коробке, т. е. по полторы спички на день. Подарил

В. В. кусочек яшмы, чтобы он мог добывать огонь прадедовским способом. Я уже давно пользуюсь кремневой зажигалкой, и даже в тех случаях, когда надо получить пламя, обхожусь без спичек, употребляя кусочки киноленты, легко воспламеняющейся от тлеющего фитиля.

20 июля.

Группа учащихся, которой я, так сказать, руковожу, 5-го июля состояла из 32-х чел., а теперь в ней осталось только 10. Более двух третей школьников по тем или иным благовидным поводам возвратились в город. Надо и мне хлопотать об отъезде. Здесь не менее голодно, чем в городе.

В школьной столовой кормят не хуже, чем в здешней, зелени там дают даже больше. Мы же, живя здесь, лишены возможности пользоваться не только корнеплодами, а даже листьями свеклы и турнепса. Возвращаясь домой, мы не имеем права взять с собой ни одного свекольного листа, не говоря уже о салате или овощах. Нам негласно разрешается съесть на поле несколько штук свеклы или турнепса, но делать это надо втихомолку, чтобы никто не видел.

Сторожа совхоза часто обыскивают детей, когда они возвращаются с работы. Меня еще не подвергли этому унижению. В других совхозах, по слухам, обыскивают и преподавателей.

Архив Большого дома. Блокадные дневники и документы / сост. С. К. Бернев, С. В. Чернов. СПб., 2004. С. 272.

Из дневника инструктора райкома партии

21 июля 1942.

День и ночь грохочет артиллерия. Это наши бьют по фашистам. Хорошо. Хотя некоторые побаиваются, не различают обстрел, это враги или наши дальнобойные. На улице тепло, а у нас в РОНО темно и сыро. Окна снова забили досками и засыпали песком. Возможен штурм. <…> Этот маньяк может полезть на Ленинград, с него станется. Не бывать, конечно, ему в Ленинграде, я в этом уверена, да и большинство жителей наших тоже, но напортить он может. <…>

Какие дела сегодня? На огород надо пойти обязательно – очень плотно растет репа и свекла. Сердца даже замирает от жалости, от мысли, как тесно там, бедным свеколкам и репкам. <…>

Детский дом сегодня не уехал – эвакуация задержана до особого распоряжения. Буря на Ладоге или еще что-нибудь другое? И все эшелоны задерживаются.

Интересно, как чувствуют себя люди, которые уезжают? Вот Т. А.так радовалась, а теперь уже в состоянии депрессии. Да, уехать нелегко. А я? Хочу ли я ехать? Хочу ли я остаться? Не знаю. Иногда, когда я вижу себя близко со своими родными, я безмерно счастлива. Я решаю: еду во что бы то ни стало. Иногда, когда я представлю себе ясно все, я решаю: нет, я буду здесь, может быть, здесь я нужнее, может быть, я сделаю то, для чего стоит жить. <…> Ну что стоят наши жизнешки? И не все ли равно, быть убитой, умереть от дистрофии или дожить до седин и мучиться с какой-нибудь саркомой или параличом?

Надо бы сделать что-нибудь героическое, необыкновенное, но нет его. Нет, нет. Все обыкновенно <…>

Блокада. Воспоминания очевидцев / авт. – сост. В. М. Давид. М., 2014. С. 469.

Из воспоминаний М. М. Новиковой

14 марта 1942 года я пошла работать на завод имени Кулакова. При оформлении на работу начальник отдела кадров, майор, увидев меня – дистрофика, предложил работу в охране. Я отказалась, заявив, что хочу работать фрезеровщицей или токарем, хочу иметь специальность. Сестру Женю (она училась в техническом институте) приняли на работу техником. В это время для нас важна была рабочая карточка.

Весь март, апрель жители убирали город: скалывали лед на улицах и во дворах, который доходил толщиной до 50 см, очищали дворы, так как канализация и водопровод не работали, и все «параши» выливались у помойки дворов. Пустили грузовой трамвай, на платформе которого вывозили лед и всю грязь на мост и сбрасывали в Неву. В апреле дали электричество, и завод начал работать. Цеха не отапливались. Так я стала работать токарем и сверловщицей. В цехе были мастерские: штамповка ствольных коробок; слесарная; сварки дуговая и точечная; закалка и обкатка отражателей и затыльников. Работала хорошо, получала дополнительно через день обеды и талоны на завтраки. Но я не поправлялась. Кормили нас соевыми биточками, соевым кефиром и молоком. Суп в столовой варили из зеленых листьев гороха, а чтобы мы не болели цингой, нам при входе на завод давали пить настой из елочных иголок. Несмотря ни на что я не поправлялась. Женя сказала, что с таким скелетом, в который я превратилась, она в баню ходить не будет. Когда я пошла в поликлинику, доктор дала мне направление сдать кровь и при этом сказала, что если это не поможет, то будет лечить. После сдачи 225 граммов крови я начала поправляться и стала такой же, как была в институте.

Через полгода мне предложили должность экономиста, но я отказалась, так как там была карточка служащего, а это значит, что я получала бы продуктов в 2 раза меньше. Тогда мне предложили должность техника большого цеха. Я согласилась, поскольку карточка была рабочая. Женя работала в цехе, где собирали автоматы. Задание заводу было собрать 800 автоматов в сутки, собирали 1000 штук. При невыполнении задания строго наказывали. Проработав немного техником, меня на тех же условиях назначили диспетчером цеха. От меня зависело поступление деталей из других цехов для сборки автоматов в мою смену. Закончила я свою работу в цехе старшим диспетчером. Работала я без выходных по неделям: 12 часов днем, потом по 12 часов в ночь, а чтобы поменять смены (дневные и ночные), делалось так: ночная смена работала с 20.00 до 15.00 и дальше переходила работать в дневную смену. Первый выходной день я получила в августе 1943 года, после того как наши прорвали 10-километровый «коридор смерти» на линии фронта (18 января 1943 года). На заводе я была награждена медалью «За оборону