Реабилитированный Есенин - Петр Радечко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя наверняка рассказала брату о том, сколько денег давал ей за эти 15 месяцев Мариенгоф. Но не это сыграло главную роль в разрыве дружбы. Есенин не был жадным, о чем свидетельствовали все современники. Наоборот, более расточительных людей среди поэтов того времени Москва не видела.
Узнав о том, что Мариенгоф с женой находится в Одессе и им не за что вернуться домой, Есенин отправляет другу 100 рублей, каковые являлись по тем временам немалой суммой. Заметим, что в случае обиды, Есенин мог и не высылать этих денег. Тем более что его об этом никто не просил, а «образоносец» еще даже и не знал о возвращении Сергея, задолжавши, по его же словам, «всей Одессе».
Но что же происходит после того, как Мариенгоф прибыл в Москву?
Вот как говорит о первых минутах встречи в «Романе с друзьями» самотитулованный Верховный командор А. Мариенгоф:
«Мы с Нюшей возвращались из Одессы с новорожденным Кириллом на руках. В Москве Есенин, конечно, встречал нас…
…А на извозчике Есенин сказал:
– Милые, я буду крестить вашего пострела.
И в Богословском повторил:
– Значит, я крестный.
– Разумеется, Вяточка.
– А знаете, Мартышон, как буду крестить? В шампанском. Наполню купель до краев шампанским. Стихи будут молитвами. Ух, какие молитвы я сложу о Кирилке! Согласны?
– Согласна, Сережа, – заявила непутевая мамаша. <…>
…В эту минуту раздался голосок – тихий, но несокрушимый:
– Этого безобразия я не допущу.
Голосок принадлежал моей теще – старушке с грустными глазами:
– Ребеночка простудить… малюсечку… Да ведь это… это…
Есенин всячески пытался переубедить старушку, говоря, что он согреет шампанское на примусе и оно будет тепленьким, как вода для Киркиного купального корыта.
– Умру, но не допущу!
Так погиб цикл есенинских стихов…
– Веник в бане – всем господин!
И неудавшийся крестный ушел нахохлившийся. Он не очень-то умел смиряться, склонять строптивую голову».
В книге А. Мариенгофа «Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость…» (с. 360) завершение этой сцены звучит более прямолинейно:
«И ушел – нахохлившийся, разгоряченный.
Это была его неудача – явная, неприкрытая, а Есенин не очень-то умел претерпеть, смириться, признать себя побежденным, покорно склонив строптивую голову» (курсив мой. – П. Р.).
«Нахохливаться» Есенину было от чего. И не только от тещи Мариенгофа, о которой Иван Грузинов позже скажет, что она руководит имажинизмом.
Эта сцена опять-таки свидетельствует о том, что Есенин не был жадным. Только расточительный человек мог позволить себе роскошь крестить ребенка в шампанском. Но, судя по этой сцене, Есенин быстро уразумел, что прежних взаимоотношений с Мариенгофом уже нет и быть не может, что за прошедшие пятнадцать месяцев серьезно пошатнулись его права не только в журнале, в группе имажинистов, но и самое главное – в обладании своим углом в совместной с Анатолием квартире.
Об этом Мариенгоф сказал напрямую еще в письме Есенину, опубликованном в № 2 «Гостиницы…»: «Но ведь ты хорошо знаешь, что в моей, сейчас моей – а когда-то в нашей комнатке (курсив мой. – П. Р.) на Богословском нет ни такой шкатулки…» (с 8. Мариенгоф называет маленькую комнатку, в которой они вдвоем согревались от холода в своей совместной трехкомнатной квартире, где к моменту написания Анатолием письма жила его беременная жена и теща. – П. Р.). Короче, наша бывшая совместная, уже не квартира, а комнатка – моя, а ты делай из этого соответствующие выводы.
А ведь Сергей решил окончательно порвать супружеские отношения с Айседорой Дункан и в ожидании Мариенгофа его пока что «пригрел у себя» Гриша Колобов! (Под неусыпную опеку!)
И хотя, не глядя ни на что, назавтра после возвращения Мариенгофа из Одессы Есенин перевез сюда все свои вещи, тревожные мысли не покидали поэта. Да и обстановка вокруг давала тому благоприятную почву.
Позже Мариенгоф неуклюже пытался «выгородить» себя и жену в этой неприглядной ситуации таким образом:
«Вечером были в каком-то богемном кабаке на Никитской – не то “Бродячая собака”, не то “Странствующий энтузиаст”.
Есенин опьянел после первого стакана вина…
…Никритина говорила: “Сережа, Кирилка вас испугается… не надо пить… он маленький… к нему нельзя прийти таким…”
И Есенин на минуточку тишал.
То же магическое слово увело его из кабака».
Во-первых, трудно поверить в то, что Мариенгоф и его Мартышон после полуторамесячного отсутствия в Москве пойдут с Есениным ужинать не в родное «Стойло Пегаса», а в какой-то «богемный кабак на Никитской – не то «Бродячая собака», не то «Странствующий энтузиаст». Этим автор явно хочет запутать читателей, чем вызывает полное недоверие.
Во-вторых, вряд ли Кирилка в месячном возрасте мог отличить пьяного Есенина от трезвого и испугаться по такой причине.
Чтобы уличить чету Мариенгофов в том, что Есенина в этот момент они считали для себя только обузой, достаточно процитировать воспоминания увивавшейся за ним в это время поэтессы Надежды Вольпин о ее первой встрече с Есениным после его возвращения из Европы. С ним и четой Мариенгофов она через некоторое время пришла в «Стойло Пегаса»:
«В “Стойле Пегаса” идет застолье. Вино, салаты, мясные блюда. Сергей ревниво следит, чтобы я «за разговором не забывала о еде». Но сам едва притрагивается к закускам. Да и пьет мало (как обычно, только вино – не водку). Анна Борисовна давно уволокла Мариенгофа (курсив мой. – П. Р.). Прочие «друзья» крепко приросли к столу» (Как жил Есенин. С. 317).
Зная о том, что Есенину ночевать негде и он скорее всего придет в свой бывший угол к Мариенгофам, быть может и пьяным, Анна Борисовна не подумала «уволочь» Сергея вместе с Анатолием. Пока тот был почти трезвым. Практичная и дальновидная, она поселила свою мать вместе с собой на жилплощади, принадлежащей не только мужу, но и Есенину. И заботилась совсем не о том, чтобы Сергей трезвым возвращался домой, а скорее связал свою жизнь с любой женщиной, имеющей хоть какой-нибудь угол в Москве. Будь то Надежда Вольпин, Августа Миклашевская, Галина Бениславская или какая другая. А еще лучше, чтобы он возвратился к Айседоре Дункан, куда можно было бы приходить нахлебничать и тешить свое самолюбие.
В только что цитируемых воспоминаниях Надежды Вольпин говорится о том, как подруга Надежды Давыдовны Сусанна Мар сообщает ей новость о приезде Есенина из-за границы такими словами: «Мартышка уже пристраивает к нему в невесты свою подругу: Августу Миклашевскую. Актриса из Камерного. Записная красавица» (там же).
Здесь мы обязаны возвратиться на два года назад, к тому времени, когда Сергей и Анатолий, будучи еще закадычными друзьями, поселились в этой квартире. Тому предшествовало одно памятное знакомство с меценатом и любителем поэзии Моисеем, о котором Мариенгоф рассказал в «Романе без вранья». И хотя инициатором всего действия он по иезуитской привычке выставляет Сергея Есенина, но осуществить такое мог только сам Мариенгоф со своей наследственной деловой хваткой:
«Рядом стоял Есенин. Скосив вниз куда-то глаза он произнес:
– Познакомься, Толя, мой первейший друг – Моисей.
Потом чуть слышно мне на ухо:
– Меценат…
…Был он пухленький, кругленький и румяненький, как молодая картошка, поджаренная на сливочном масле. На голове нежный цыплячий пух. Их фамилия всяческие имела заводы под Москвой, под Саратовом, под Нижним, и во всех этих городах – домищи, дома и домики. Ростом же так мал, что стоило бы мне подняться слегка на цыпочки, а ему чуть подогнуть коленки, и прошел бы он промеж моих ног, как под Триумфальной аркой. Позднее, чтоб не смешить людей, никогда не ходили мы с ним по улице рядом – всегда ставили Есенина посередине… И при всем этом обожал латинских классиков, новейшую поэзию и певца «Фелицы» – Державина.
Сидя спиной на кресле (никогда я не видел, чтобы сидел он тем местом, которое для сидения предназначено природой), любил говорить:
– Короли были не так глупы, когда окружали себя поэтами… Сережа, прочти «Березку».
Устав мотаться без комнаты, мы с Есениным перебрались к нему в квартиру…
Помимо любви к поэзии он страдал еще от преувеличения своих коммерческих талантов, всерьез считая себя несравненным комбинатором и дельцом самой новейшей формации.
Есенин – искуснейший виртуоз по игре на слабых человеческих струнках – поставил себе твердую цель раздобыть у него денег на имажинистское издательство.
Начались уговоры – долгие, настойчивые, соблазнительные. Есенин рисовал перед ним сытинскую славу, память в истории литературы как о новом Смирдине и …трехсотпроцентную прибыль на вложенный капитал.
В результате – в конце второй недели уговариваний – мы получили двенадцать тысяч керенскими…
…Месяца через три вышла первая книжка нашего издательства.
