Город без памяти - Кир Булычев

– Не бойся, девочка, – сказала Ирия. – Все будет хорошо.

Она обняла Алису и крепко прижала к себе.

Вопящий мудрец скрылся за бортом колодца, и вкушецы подбежали к краю, стали заглядывать внутрь и кричать:

– Ниже! Еще ниже!

Любопытные из толпы тоже пытались прорваться к колодцу, но вкушецы их не пускали. Крики мудреца вдруг оборвались. И на площади стало тихо.

– Все, – сказал толстяк. – Казнь свершилась, справедливость восстановлена. Да здравствует неведение и беспамятство!

Он обернулся к толпе, поднял руки и громко возгласил:

– Мы ничего не видим!

– Мы ничего не видим! – подхватили люди на площади.

– Мы ничего не слышим!

– Мы ничего не слышим…

– Мы ничего не знаем!

– Мы ничего не знаем…

– Мы никогда не возражаем!

– Мы никогда не возражаем… не возражаем… не возражаем…

Вкушецы принялись энергично крутить лебедку, и платформа стала подниматься. Вот из-за края колодца показалась голова мудреца. Он был жив и вроде бы невредим. Толпа встретила его появление возгласами. Мудрец стоял совершенно спокойно, глупо улыбался, словно забыл, что только что отчаянно сопротивлялся.

Платформу подтянули к борту колодца, мудреца освободили от пут. Он остался стоять на месте, словно не знал, куда идти.

Вкушецы свели его под руки на площадь и подвели к помосту.

– Ты кто? – спросил из шкафа Клоп.

– Не знаю, – ответил мудрец и улыбнулся. – Понятия не имею.

– Как зовут тебя, ничтожество?

– Ничтожество, – согласился мудрец.

– Где ты живешь?

– Я живу? Где я живу?

– А куда ты пойдешь?

– Я никуда не пойду, – ответил мудрец.

Под аплодисменты зрителей жрецы разрешили мудрецам подойти к своему коллеге и увести его. Мудрец шел не оборачиваясь, загребая ногами, словно разучился ходить.

– Что с ним случилось? – спросила Алиса.

– Я знаю, – сказала Ирия, – они лишили его памяти.

– А что, раньше не догадалась? – спросил пигмей. – Мне говорили, что его уже пять раз лишали памяти, а он все равно остался мудрецом. Они такие живучие… Года не пройдет, как он снова начнет учить людей, как надо жить.

– И это они хотят сделать с нами? – спросила Алиса.

– Это то, что случилось с Тадеушем, – сказала Ирия. – И со всеми нашими друзьями. Значит, Ручеек прав – они тоже попали в такой колодец.

Тут на площадь прибыла странная процессия. Три быка тащили большую телегу, на которой горой было навалено всевозможное барахло.

Пигмей кинулся к решетке клетки, вцепился в нее и закричал:

– Так мы не договаривались! Вы сказали: только золото. А не вещи. С вами нельзя договориться честно.

– Что такое честность? – спросил толстый вкушец. – Мы не помним такого слова. Господин Клоп Небесный, мы обещали что-либо этому ничтожному пигмею?

– Не помню. Я – вкушец забвения.

– Вы меня ограбили! – закричал пигмей, кусая прутья.

Толпа на площади покатывалась со смеху. Ясно было, что пигмея многие знали и никто не любил.

– Так ему и надо! – кричали люди.

За телегой шли солдаты, волоча несколько тяжелых кожаных мешков. Они подходили к помосту, кидали на него мешки, и те с тяжелым стуком падали возле шкафа.

Клоп Небесный присел на корточки, жадными дрожащими пальцами он развязал один из мешков, и из него посыпались золотые монеты, слитки, украшения, драгоценные камни.

Толпа зашумела, завопила.

– Все! Я разорен! Я погублен! – кричал пигмей. – Дайте только мне выйти отсюда, я до вас доберусь! Я за каждым из вас знаю такие делишки, что господин Радикулит всем вам головы отрубит. У меня все записано!

Это последнее, вырвавшееся в запальчивости слово и погубило коварного пигмея.

– За-пи-са-но? – медленно произнес, выпрямляясь, Клоп Небесный. – Значит, ты тоже агент, лазутчик помников.

– Нет! – спохватился Вери-Мери. – Я в переносном смысле, я ничего никогда не записывал. Я не умею!

– Казнь подглядчику! – закричал Клоп, прыгнул в шкаф и захлопнул за собой дверцу.

– Казнь! – требовали жрецы.

– Казнь! – кричали в толпе.

Алиса не выносила предателей, а уж Вери-Мери особенно. Но когда его, плачущего, сопливого, протащили к платформе, она не выдержала и крикнула:

– Пожалейте его, может, он еще исправится! Вы же у него все отняли!

– А мы его и собираемся исправить. Причем самым решительным образом, – ответил толстый вкушец.

Он подождал, пока платформа с Вери-Мери скроется в колодце и крики пигмея прекратятся, затем в наступившей тишине сказал:

– Здесь одна из обвиняемых обвинила нас в жестокости. Она сказала, – жрец показал на Алису, – что наша казнь ужасна. Так ли это?

– Так! – крикнул с площади молодой голос.

– Не так, – перебили его другие голоса.

– Объясняю, – произнес толстый вкушец. – Нет ничего добрее и гуманнее, чем наша казнь. Мы не приносим человеку никакого вреда, а возвращаем его обществу живым и здоровым. Мы только извлекаем из него все плохое, что он накопил в своей душе: склонность к преступлениям, жестокость, жадность, стремление к заговорам, желание жить лучше, чем живут поклоны и господа вкушецы, преступную страсть к чтению или знаниям. Мы ничего у него не отнимаем хорошего и полезного. Разве он разучивается есть? Нет, он умеет есть и спать, ходить и стоять. Со временем он научится полезному ремеслу и вернется в общество перековавшимся, полезным существом. Да здравствует мудрость казни беспамятства!

В толпе раздались приветственные крики и свист.

Платформа с Вери-Мери поднялась. Он стоял у столба, крутя головой. В глазах его был ужас.

– Кто эти люди? – спросил пигмей. – Они хотят меня убить!

Глава 28

Возвращение единорогов

Профессор Хруст попросил Пашку подвезти его к дому. На одну минутку.

– А то жена волнуется, – смущенно сказал он.

– Понимаю, – ответил Пашка.

Хруст не зря беспокоился. Его жена стояла на пороге дома, скрестив руки на груди, и даже при виде Гай-до не дрогнула.

Гай-до осторожно спустился на улицу и открыл люк. Профессор выглянул наружу и игриво крикнул:

– Кисочка, я здесь! Я вернулся, я здоров!

– Вернулся – иди в дом! – ответила жена и скрылась в дверях.

– Вот видите, – развел руками пигмей. – Но она меня любит. До скорой встречи.

Он выпрыгнул из корабля и побежал к дому. В дверях он столкнулся с женой, которая вновь возникла на пороге. На этот раз она держала в руке какой-то предмет, завернутый в белую тряпочку.

– Твой мальчишка здесь? – спросила она.

– Паша? Паша летит спасать своих друзей. Все в порядке!

– Ребенок голоден, – мрачно сказала жена. – Отдай ему пирог.

И она снова ушла.

Пигмей кинулся обратно к Гай-до. Он отдал Пашке сверток и сказал:

– Вот видишь, а ты ее упрекал.

Хотя, разумеется, Пашка ни в чем не упрекал жену пигмея.

Гай-до резко поднялся ввысь, и Пашка, сев в пилотское кресло, заложил в навигационный компьютер оптимальный маршрут до столицы.

– Где мы их будем искать? – спросил кораблик.

– Не знаю, – признался Пашка. – Я сам в столице не был. Я думаю, что мы опустимся где-нибудь на окраине, и я пойду в Город искать их.

– Глупости, – сказал Гай-до. – Ты сгинешь, а мы потеряем время.

– А что ты предлагаешь?

– Открытый полет. Мы летим с законной целью: спасти из рабства наших близких. Следовательно, мы опускаемся на их главной площади и задаем прямой вопрос: что вы сделали с Алисой и Ирией?

– А они не ответят?

– Они испугаются. Они же темные.

Убежище пропало из глаз, начался густой лес. Две белые птицы поравнялись с Гай-до и, отчаянно работая крыльями, пытались его обогнать.

– Не старайтесь! – крикнул им Гай-до. – Сейчас я прибавлю скорости, надорветесь!

– Яйцо железное! – крикнула в ответ упрямая Алина. – Ты сейчас упадешь, у тебя крыльев нет.

Почему-то белых птиц больше всего возмущало то, что у Гай-до не было крыльев.

– Забавные создания, – сказал Гай-до. – Но настолько глупы, что мне порой бывает стыдно, что я принадлежу к их породе.

– Ты? – спросил Пашка.

– Разумеется. Еще у моего прадедушки были крылья. Его называли самолетом.

Птицы держались рядом – Гай-до жалел их.

Вдруг одна из них крикнула:

– Смотри вниз! Какой ужас!

Пашка включил нижний экран, но ничего не увидел в сплошном зеленом море листвы.

А птицы уже снижались к вершинам деревьев.

– Гай-до! – закричала Алина. – Чего же ты медлишь? Помоги, яйцо железное!

– Давай посмотрим, что там, – сказал Пашка.

– Без тебя знаю, – ответил Гай-до и начал опускаться вниз.

Он коснулся верхней границы листвы. Пашке показалось, что он слышит, как шуршат листья и трещат ветки. Вскоре внизу открылось пространство, спрятанное под кронами, словно они влетели в громадный полутемный храм, в котором колоннами служили прямые стволы деревьев.

И тогда Пашка увидел то, что раньше высмотрели птицы: по лесу бежал Ручеек.