При дворе последнего императора - Александр Мосолов

Алексей Александрович еще совсем молодым человеком увлекся фрейлиной Жуковскою и, как говорили тогда, вступил с нею в тайный брак и имел от нее сына, получившего фамилию графа Белевского. Впрочем, по более поздним справкам у членов императорской фамилии, слухи о браке князя Алексея Александровича неверны. Брак с фрейлиной Жуковской заключен не был.9

До брака Александра II с княжною Долгорукою, положившего начало другому ряду морганатических супружеств семьи Романовых, в русской истории был только один пример такого брака — великого князя Константина Павловича с графинею Грудзинской (княгиня Лович). Все другие браки или остались совершенно неизвестными, или о них знал весьма ограниченный круг лиц, как например о браке императрицы Елисаветы и князя Разумовского.10

Алексей Александрович был человеком атлетической силы, обладал большою жизненною энергиею и любил военно-морскую среду, в которой провел большую часть своей жизни. Он жил в прекрасном дворце на Мойке, где, правда, весьма редко, но все же иногда устраивал балы, зато очень блестящие и роскошно обставленные. Давались они главным образом в царствование брата великого князя императора Александра III, который временами их посещал. Великий князь в то время очень дружил с герцогом Евгением М. Лейхтенбергским, состоявшим тогда в браке с Зинаидой Дмитриевной Скобелевой, получившей впоследствии титул и фамилию графини Богарне.

Предлог к этому пожалованию якобы был следующий. Сын Евгения Богарне от брака его с принцессою Баденскою Максимилиан приехал в Россию в царствование императора Николая Павловича и благодаря своей исключительной красоте увлек собою любимую дочь государя великую княжну Марию Николаевну. Еще по случаю брака его отца король баварский пожаловал Богарне титул герцогов Лейхтенбергских. Император в свою очередь наградил детей великой княгини званием Императорского Высочества и князьями Романовскими. Вдобавок — правда, после всех других членов царской семьи, настоящих и будущих — он и его потомство получили право членов императорской фамилии, все же без права пользования удельными доходами. Таким образом, герцоги Лейхтенбергские, нигде и никогда не царствовав, почитались, правда в одной только России, высочайшими особами, согласно примечанию, внесенному императором Николаем I в основные законы империи.

Баварский посланник после пожалования Александром III супруге Евгения Максимилиановича титула графини Богарне хотел протестовать, так как предварительно не снеслись с его двором. Но престиж царя был так велик, что ретивый дипломат должен был умолкнуть.

Зинаида Дмитриевна, или, как обыкновенно ее звали, Зина Богарне, была удивительно привлекательна, красива и жизнерадостна. В ее честь и для ее удовольствия великий князь Алексей и открыл двери своего дворца петербургскому бомонду. Графиня недолго блистала как царица нашего большого света. Она скончалась совсем еще молодой после короткой болезни.

У Евгения Максимилиановича была от первого, также морганатического брака дочь,11 которая еще при жизни мачехи начала выезжать и вскоре вышла замуж за князя Льва Михайловича Кочубея. Долли Кочубей, как ее обычно звали, также пользовалась немалым успехом в обществе.12

Видной петербургской дамой являлась и сестра Зины Богарне княгиня Надежда Дмитриевна Белосельская-Белозерская, муж которой князь Константин Эсперович был очень близок Александру III, хотя политического значения не имел. В молодости Белосельские много принимали в своем доме на Невском, у Аничкова моста, а летом — в своем дворце на Крестовском острове. Позже, когда их громадное состояние пошатнулось, они продали дом великому князю Сергею Александровичу накануне его свадьбы.

Дочери княгини Надежды Дмитриевны вышли замуж: одна, Елена, — за князя Виктора Кочубея, начальника уделов, а другая, Ольга, — за князя Владимира Орлова, начальника канцелярии главной квартиры, правнука графа Алексея Орлова, временщика императрицы Екатерины II. Первая, по своим и мужа вкусам, не любила светской жизни, чувствовала себя лучше в историческом имении Кочубеев под Полтавою Диканьке и там принимала лишь близких друзей князя. Ольга Орлова, напротив, любила приемы у себя на Мойке. Особняк этот по внутренней обстановке походил на музей. У нее собирались дипломаты и дамы, щеголявшие в платьях от лучших портних Парижа.

Как и у Орловых, дипломаты находили гостеприимство у графини Клейнмихель, рожденной графини Келлер, в ее доме на Сергиевской. У нее, конечно, не было той роскоши, как у Белосельских и Орловых, но ум и привлекательность хозяйки давали возможность не без успеха конкурировать с ними.

Упоминаю об этих домах как знакомых мне ближе других. Кроме них много принимали графиня Бетси Шувалова, рожденная княжна Барятинская, Воронцовы, Шереметевы и т. д. (последние две названные семьи не очень любили иностранцев). На этих приемах дипломатов поражали роскошь нашей Северной Пальмиры.

Я упомянул о жене и дочери Евгения Максимилиановича, этих двух львицах петербургского света, чтобы обратить внимание, как был силен царский престиж того времени. Дамы, имевшие лишь косвенное отношение к императорской фамилии, пользовались совершенно особым положением в обществе, и с ними обращались почти так же, как с высочайшими особами.

Благодаря обилию блестящих великосветских домов при Александре III, когда дворцовых приемов было совсем мало, и в царствование Николая II, когда из-за здоровья императрицы тоже не было таких частых празднеств, как при Александре II, Петербург все же оставался одною из самых элегантных и светских столиц Европы.

Я упоминаю лишь о тех домах, которые принадлежали исключительно к аристократии, и не говорю о немалом количестве разных нуворишей, старавшихся не отставать от большого света. Жизнь Петербурга мало изменилась со времен моей молодости, то есть с последней четверти XIX века, до японской войны. Лишь после этой катастрофы начал замечаться некоторый упадок светской жизни. Однако уже с 10-го года нынешнего столетия казалось, что в высшем обществе возвращаются к старым нравам. Но недовольство в низах, все увеличиваясь, подкапывало оптимизм света, и во время великой войны это настроение с первых же наших неудач перешло в мрачный пессимизм. Легкомысленные представители общества думали исключительно о своем благополучии. Ища виновника неудач России, они обрушились на государя, а особенно на Александру Федоровну.

Видя невозможность отдалить императрицу от царя, они стали мечтать о дворцовых переворотах, не понимая, что при тогдашнем настроении низов он неминуемо поведет к революции и к их же гибели. Безнаказанность убийства Распутина дала пример для дальнейшего самоуправства, но уже в массах.