Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 4] (Уничтожение еврейского населения, 1941 – 1945) - Феликс Кандель

"Какой-то генерал заказал пару галош, но община не успела предоставить к сроку галоши нужного размера. За это престарелый председатель юденрата получил пощечину…"

3

Перед очередной акцией немцы требовали от юденрата предоставить нужное количество людей, и тогда перед его руководителем вставала неразрешимая проблема – кого отправить на уничтожение. В Барановичах председатель еврейского совета Б. Исаксон сказал: "Я не Бог, чтобы решать, кому жить, а кому умирать", – на следующий день Исаксона расстреляли. В Самборе Львовской области немцы распорядились составить списки людей для массовой ликвидации, и глава юденрата ответил на это: "Четверо у меня уже есть: я, моя жена и двое детей. Остальных я не в состоянии вам предоставить".

В гетто Шяуляя немцы потребовали от еврейского совета 50 заложников. "О восстании думать не приходилось. Оружия не было. Вместо пятидесяти человек погибло бы всё гетто… Члены юденрата единодушно приняли решение самим явиться к тюрьме".

В октябре 1941 года Йосефа Парнеса, председателя юденрата львовского гетто, обязали составить список 500 мужчин для отправки в трудовые лагеря, где их ожидала гибель от истощения и непосильной работы. Парнес заявил в ответ, что еврейский совет создан не для того, чтобы посылать евреев на смерть; "Людей не отдам", – сказал он, и после жестоких избиений его казнили. Парнеса сменил Адольф Ротфельд, который вскоре умер, не выдержав психологической нагрузки, и взамен него председателем назначили Хенрика Ландсберга.

Весной 1942 года стало известно, что немцы собираются ликвидировать в гетто Львова больных, стариков и нетрудоспособных. Кое-кто соглашался пожертвовать малым количеством узников для спасения остальных, но собрались виднейшие раввины города и решили, что даже ради этого нельзя приносить кого-либо в жертву. Рав Давид Кахане вспоминал: они пошли к Ландсбергу и заявили ему, что "по еврейскому обычаю и по велению своей совести он обязан изыскивать иные пути. Когда придут к нам наши ненавистники и скажут: "Выведите одного из вас и убьем его, а иначе убьем всех – лучше всем умереть, но не предать одну душу из числа сынов Израиля в руки врагов". Так требует еврейский Закон… Но у Ландсберга не было ни малейшего намерения вступать в пререкания с гестапо и рисковать своей жизнью. Перед нами был человек сломленный и раздавленный…"

Карательные акции во Львове продолжались, и вскоре Ландсберга повесили вместе с двенадцатью еврейскими полицейскими. "В тот день стояла чудесная погода. День золотой польской осени, пронизанный солнцем. Тела качались под легким ветерком. Жители Львова вышли поглядеть на чудовищное зрелище…" – "Ян Каминский прибыл в сопровождении жены и двухлетнего сына. Он объяснил, что привел ребенка для того, чтобы тот смог похвастаться, когда вырастет: он видел последних евреев, болтающихся на виселице".

После казни немцы прислали в юденрат счет на веревки, приобретенные для повешения, и потребовали его оплатить. Преемника Ландсберга, последнего председателя юденрата Эдуарда Эберзона, убили при ликвидации львовского гетто вместе с остальными сотрудниками еврейского совета.

В многовековой истории еврейского народа известно немало трагических периодов, однако никогда прежде не было попыток полного уничтожения народа. Законы прошлого не рассматривали подобную ситуацию, а потому духовные авторитеты городов и местечек расходились во мнении. Раввины Вильнюса – подобно львовским раввинам – считали, что нельзя "выдавать сынов Израиля в руки врагов". В Каунасе рав Авраам Кахане-Шапира постановил: "Если еврейскую общину ожидает… физическое уничтожение и существует возможность спасти некоторую ее часть, руководители общины должны набраться мужества и взять на себя ответственность, чтобы спасти тех, кого можно спасти".

Споры возникали во многих гетто: одни из раввинов считали, что следует выдать часть узников ради спасения остальных, другие полагали, что лишь каратели должны решать – кого убивать, а кого оставлять в живых.

4

В гетто и рабочих лагерях возникали такие проблемы, которых не знали прежде, и верующие евреи обращались к раввинам за разъяснениями – как поступать в тех или иных обстоятельствах, чтобы не нарушить законы Торы. В гетто Каунаса ответы на их вопросы давал раввин Э. Ошри: разрешается ли пользоваться одеждой убитых; могут ли оставшиеся в живых после массового уничтожения благодарить Всевышнего за свое спасение; позволено ли по требованию "проклятых убийц" разъяснять им содержание страниц Торы и Талмуда; можно ли покончить жизнь самоубийством перед карательной акцией, чтобы не видеть, как на глазах родителей станут убивать их детей, – и многое другое.

Вопрос: "Разрешено ли женщине в гетто искусственно прерывать беременность, так как постановили нечестивые, что каждая еврейская женщина, которая забеременеет, будет убита вместе с зародышем?"

Ответ: "Поскольку не вызывает сомнений, что будут умерщвлены и женщина, и ее зародыш, то, конечно же, следует разрешить искусственное прекращение беременности, чтобы спасти жизнь женщины".

Вопрос: "Разрешается ли ходить по улицам города, которые вымостили плитами, взятыми с еврейских могил?"

Ответ: "Вне всякого сомнения, запрещено еврею ходить по улицам, вымощенным могильными плитами, которые взяли проклятые нечестивцы с еврейских кладбищ, чтобы не наступать на эти камни и не добавлять унижения мертвым – в дополнение к тем унижениям, которое уже нанесли им злодеи".

В особом положении находились дети, которых, как правило, убивали в первую очередь, и родители, желая их спасти, отдавали сыновей и дочерей христианским священникам, обращавшим их в свою веру. Это была сложная, мучительная проблема, которая требовала раввинского разъяснения, и рав Э. Ошри постановил:

"В гетто Каунаса, в дни гибели и убийств, когда теряли мы цвет наш, потомство наше, спросили меня… разрешено ли это? Разрешено ли отдавать детей иноверцам, чтобы их прятали до конца войны и падения Гитлера, да будет проклято его имя, когда неизвестно, выживут ли их родители, и детям придется оставаться среди иноверцев, жить в их вере и по их обычаям?

Ответ… Если ребенка не отдадут иноверцам, то он наверняка погибнет, а среди иноверцев дети останутся в живых. Возможно также, что останутся в живых и родители, которые потом заберут ребенка и вернут его в еврейство. Возможно даже, что сами иноверцы передадут ребенка в еврейское заведение, и могут еще открыться иные пути спасения…"

5

Руководители юденратов находились в безвыходной ситуации. Хотели они того или нет, сопротивлялись или покорно подчинялись, но волей-неволей они оказывались проводниками нацистской политики, выполняя распоряжения германской администрации. Это и поставили им в вину после войны, обвинив в сотрудничестве с оккупантами; выживших судили советские трибуналы, их присуждали к расстрелу или к длительным срокам тюремного заключения. Однако в те страшные времена лишь у председателей еврейских советов была хоть какая-то возможность повлиять на решения немцев, и если им не удавалось сохранить жизнь обитателей гетто, то кое-где они ее продлевали – в надежде на то, что часть из них доживет до освобождения.

Даниил Кловский, гетто Гродно: "Штраф за малейшее нарушение был один – смерть. И если мы "отвечали" перед гестаповцами только за себя да еще за своих близких, служащие юденратов – за всех нас. Они были, по сути, нашими заложниками в руках гестапо…"

Сотрудники еврейских советов пытались бороться с голодом и болезнями, организовывали бесплатные столовые и раздачу продовольствия, детские дома для сирот и дома для престарелых, создавали в гетто больницы, амбулатории, аптеки, проводили профилактические меры для предотвращения эпидемий, открывали бани, где выдавали мыло и полотенца. Не было почти лекарств, перевязочных материалов, хирургических инструментов; врачи, стоматологи, фармацевты, медсестры в тяжелейших условиях оказывали медицинскую помощь под постоянной угрозой собственной гибели; они скрывали от немцев инфекционных больных, потому что при появлении эпидемии эсэсовцы могли уничтожить всех жителей гетто, опасаясь распространения болезни.

В гетто Каунаса кухня для малоимущих отпускала по пониженным ценам до 800 обедов в день; в гетто Вильнюса работали столовые, которые содержали за счет пожертвований; в Белостоке выдавали в день тысячи обедов – безвозмездно или за небольшую плату. В Бресте еврейский совет содержал детский дом на 80 мест, детский сад на 135 детей, больницу на 75 кроватей, дом престарелых на 80 человек, а также ночлежный дом, в котором ночевало порой до 300 бездомных.

Ружка Корчак:

"Гетто живет лихорадочно, опасно, но живет. Во всех практически областях обнаруживается творческая сила и непоколебимая жизнестойкость еврейского Вильно. Возникают мастерские, даже солидные фабрики, и это – невзирая на невероятные трудности, без средств, почти без сырья и станков... Работают слесарные, столярные, портняжные мастерские, фабрика керамики, выпускаются пасты, мыло, варенье, плетеные и кожаные изделия…