Вернись в завтра - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну чего ты злишься? На земле ты живешь, огород и сад имеешь. Они у тебя в пользовании, доход приносят, потому, налог берут! Так положено! — возражал Федор.
— Кем положено? Мне кто помогал разработать участок? Сам его поднял! У других вкруг домов волки воют!
— И они налог платят!
— Вот с трутней налог стоит брать за лень. А с меня за что? Почему нынче все дорого? Вот раньше мы жили, даже не знали, чтоб цены подскакивали до небес. Они так и держались на одном месте. И получки вовремя давали. Ни то что теперь, по полгода зарплату получить не могут. С Хрущева тот бардак начался, поднял цены на главные харчи! Чтоб ему на том свете ложкой из отхожки хавать!
— Чего ты его клянешь? Не помнишь, сколько он доброго сделал?
— Ты, что, сдурел? Когда такое было?
— Да, Никита Сергеевич учредил в России два выходных дня в неделю. До него был один!
— Я в ссылке и одного выходного не видел. И Петрович тоже их не знал! Верно, Вася? — оглянулся на соседа.
— Но ведь и кроме вас люди имеются. Им второй выходной всегда нужным был, — доказывал Федька.
— Кинь мозги грузить! Платить стали меньше, повод появился. Власти в ущерб себе ничего не утворят. В заботу об народе играют. А на самом деле брехня кругом! А все Хрущев начал! Он, кабан в панамке, стал Россию разваливать!
— Ну, не скажи! Вон декретные отпуски бабам как увеличил! С двух недель до двух месяцев и до родов и после них!
— А мне не рожать! Лучше б платили мужикам путево, чтоб их бабы не ходили на работу, а детьми и домом занимались бы! Вот это была б забота об людях!
— Тебе не угодишь! Лучше вспомни, когда у нас пенсии повышались при прежних вождях? Теперь дважды в год!
— Раньше цены не росли как на дрожжах. Каб пенсий не повышали, старики за год повымирали б с голоду!
— За погибших теперь платят. Прежние лишь только соболезновали.
— Не базарь пустое! Вон самолеты разбиваются, гибнут люди, а кто как ни власть виновата, что старые самолеты летают. Новые не делают, как раньше было. От того и платят, чтоб свою срань сгладить перед людями, живыми и погибшими… Небось никто не оплачивает похороны алкашей, потому что сами виноваты. А все борются с ними! — сплюнул досадливо:
— Вот был тот комбайнер в президентах! Он кефир пил на трибуне! Видать запорами маялся мужик, не иначе! Все «сухие» законы принимал! Вот его бы в Сибирь на лесоповал или сплав, да на кефир посадить лысую гниду, я б глянул на него, как на работе управлялся! Народу срать нечем, а он кефир советует, мать его за ногу! Сколько садов, виноградников сгубил, вот и принудить, чтоб своими руками все в обрат посадил бы! — не сдавался Михалыч.
— Об чем споритесь, мужики! Причем тут власть? Мы сами ее выбрали, из самих сибе! И получаем по шее от таких, какие мы есть! На кого брешем? Во! Мои с детсаду воротились и оба в соплях и слезах. Мальца так забидели, аж на душе горько сделалось. А ить соплячка энта еще в постель ссытся. До горшка не доносит. Што с ей состоится, когда бабой сделается?
— Что она отмочила?
— Брехнула Кольке, что всех детей в одеяле приносят, а Тонька сына в подоле приволокла!
— Вот ни хрена себе! И Колька ей морду не побил? — удивился Федька.
— Не токмо она, родители подучили и тоже изводят мальца. Повелел я Тоньке кидать работу в детсаде, нехай дома сидит. И Коля спокойно расти станет. Она и ответила, мол, в школе тож доставать станут, еще покруче детсада. Нехай вниманья не обращает ни на кого. А сама белугой воет! Вот и растут нонешние, сущные звери! — подсел к Михалычу. Тот, глянув на Василия, сказал:
— Прежде чем уйти, надо ей другую работу подыскать. Твоя Тонька дома не усидит. Трудяга баба, из деревенских. Но с детсада ее снимать надо. Негоже, чтоб в душу ей плевали, — задумался Андрей Михайлович.
— А может ее к Степановне воткнуть на овощную базу? Дашка там начальница, нашу бабу в обиду не даст! — предложил Михайлович.
— Ну ты, отец, загнул! У кладовщиков зарплата копеечная. А головной боли — мешок! Зачем это Тоньке? Пусть лучше дома сидит.
— Где-то ей надо приткнуться. Ведь молодая баба, на людях должна быть. Она может еще сыщет по себе мужика. Зачем ее томить в избе в одиночестве? Совсем загубится женщина, — вмешался Андрей Михайлович.
— Ну, только не на овощную базу. Облапошат Тоньку всякие пройдохи, подведут под беду. Грамотешка у нее слабая, деревенская, сама доверчивая, а на складе прожженные пройдохи! Обвесят, обсчитают, обведут вокруг пальца!
— А что делать? Жить то надо! Мы с Петровичем не вечные! Дальше вам жить надо, самим! О том думать нужно загодя.
— У меня свое дело есть в руках. Пока заказы имею, с голоду не сдохну. Тоня тоже что-то найдет, если захочет.
— Найти то не задача! Главное, что она подыщет! — думал Михалыч, как помочь соседям, но ничего в голову не приходило.
— Не мучайся, отец, сама собой сыщется работа. Пока Тоньке отдохнуть надо, — стоял на своем Федька и, накинув на плечи куртку, вышел во двор покурить. Через открытую форточку он слышал как спорили в доме старики:
— Это ты виноват во всем! Зачем забрал девку с деревни? Там она средь своих жила человеком!
— Опух ты Андрюха! Тонька в петлю готовилась. Я ж от ей письмо получил про ее горе! Свои деревенские со свету сживали вконец. И дитенка попреками извели, били мальца. Она в моей избе хочь дух перевела. В тиши успокоилась, по ночам не ревет Раней возьмусь утром за ее подушку, она мокрая…
— Ты ж другое собрази. Молодая баба не должна жить одна. Ей мужик нужен! Даже Колька умней оказался, отца затребовал. И только тебе невдомек, что Тоньке надо?
— Мне только не хватает об ее хварье печалиться! Пусть Кольку вырастит и сама на ноги станет, каб опосля меня могла дышать.
— Эх-х, Петрович! Забыл ты про все, сукин сын! А я помню, как мы с тобой по девкам бегали. Все чердаки обваляли. А в парке каждая скамейка нами помечена. И ведь радовались, что живем мужиками. Не томили свою плоть. Я вон даже в ссылке часто вспоминал то время, и грела душу память! Небось, и ты тоже… Нам и нынче есть что вспомнить. Мы и сегодня мужики. А ты из внучки, молодой бабы, старуху лепишь! — укорял Михайлович.
— Да пошел ты..! Что ж должон сделать? Написать на воротах: — «Мужики! Не проходите мимо!»
Михалыч сначала рот открыл от удивленья, а потом расхохотался во весь голос.
— Ну и придумал, старый черт!
— Что ж другое остается, сам на то подбиваешь, — развел руками Василий Петрович.
— У меня тоже Федька впустую живет. Все в сиротах, не обогретый и не обласканный. А и сказать не решаюсь, враз с лица темнеет и во двор курить бежит. До сих пор жену и сына забыть не может. А разве я свою не любил? Как женился, прежних подружек забыл мигом. Она единственной стала. И теперь во снах вижу! Все жалеет меня дурака. Велит сыскать бабу, чтоб ни помирать от одиночества. Да где взять? А и душа ни к одной не лежит.
— Твоя жена была тебе и женой, и подругой. Оно и тогда немного таких имелось. А теперь вдовые, те што мужиков со свету сжили, сами жируют, вот и оженись на эдакой! — бурчал Петрович, его прервал зазвонивший телефон:
— Федьку? Сейчас кликну! — округлил глаза и позвал в форточку:
— Федь, иди в избу! Тебя женщина просит!
Федор взял трубку и по голосу узнал Елену, хозяйку коттеджа, где он поставил английский камин, а потом развлекся с хозяйкой. Он и не думал заходить к ней, забыл женщину, а та спросила мурлыкающим голосом:
— Где ж теперь работаешь, что обходишь меня стороной? Иль вовсе выкинул из памяти?
— Некогда! Работы было много.
— А теперь?
— Сегодня отдыхаю, а завтра опять на неделю, а может, дольше, уйду.
— Почему бы нам не встретиться вечером. Отдыхать лучше вдвоем! Как думаешь?
— Не смогу.
— Почему? — делано удивилась женщина.
— Понимаешь, в цене не сойдемся. Я не спонсор, — ответил тихо, но старики услышали и понятливо переглянулись.
— Нет, не приду! — сказал Федька резко и положил трубку на рычаг.