В мире слов - Борис Казанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Совершенно справедливо возражали тогда же и против мнения, будто язык человеческий создан самой природой.
— Природа дает только материал. Нельзя же рассуждать так: дверь деревянная, дерево создается природой, следовательно, дверь создана природой.
Наконец, греческий историк Диодор уже в начале нашей эры в общем верно понимал, как должна была возникнуть человеческая речь.
Первые люди вели звериный, бродячий образ жизни, рыская в поисках скудной и жалкой пищи и находясь под непрерывной угрозой нападения хищных зверей. В одиночку они не могли ни добыть мясной пищи, ни поддержать огонь, ни отбиться от хищников. Голод и страх побудил их к объединению и взаимопомощи, следовательно, к общению и сотрудничеству. Отсюда и возникла речь. Сначала это были бессвязные звуки, но мало-помалу, благодаря постоянному упражнению, они всё более и более приспособляли их к своим нуждам и стали способны выражать свои чувства и мысли в понятных для других словах.
Но как же именно создавалась речь, как образовалось слово? Эта загадка казалась столь же неразрешимой, как знаменитые задачи по изобретению вечного двигателя и по построению квадратной площади, равной площади круга. Более ста лет назад французская Академия наук даже публично объявила, что будет оставлять без рассмотрения все работы, посвященные этим вопросам.
Однако языкознание сделало за это время огромные успехи. Исследованы все европейские языки и большинство внеевропейских, в том числе и самых отсталых народностей, изучено развитие речи детей, аппарат речи и его расстройства. Специально о происхождении языка написана добрая сотня книг, а статей много больше.
Было выдвинуто несколько гипотез о происхождении речи.
Одна предполагала, что первые слова возникали звукоподражательно. Первобытный человек, чтобы сообщить, что видел быка, строил себе рога и подражал мычанью. Действительно, во всех языках имеется много звукоподражательных слов: трах, хлоп, шлеп, треск, звон, звук, шум, гул, топот, грохот, хохот, визг, лязг, чихать, кашлять, фыркать, бормотать, рычать, блеять, мычать, чирикать, жужжать, журчать, писк, свист, шелест, гудеть, шуршать и много других. Как раз наше бык, греческое бус, древнеиндийское гаух, а также немецкое ку (Kuh) и английское кау (cow), которые означают корова, восходят, вероятно, к мычанью. Кукушка, кряква, сорока, перепел, по-видимому, названия звукоподражательные.
С другой стороны, с маленькими детьми разговаривают именно на таком языке: собака — гав-гав, ходить — топ-топ, часы — тик-так. Эту теорию назвали «теорией гав-гав». Она верна лишь отчасти и совершенно недостаточна для объяснения происхождения языка в целом.
Правда, мы, наверное, уже не угадываем звукоподражания во многих случаях, так как слова могли сильно измениться в своем значении и произношении. Когда-то звукоподражательными были, конечно, такие слова, как бубен, дуда, свирель, гудок, гусли. Но даже цыпленок и хворост (сравните хрустеть), и хрящ, хлестать, хрупкий, и даже хлопоты, капать, глагол (из гол гол), можно думать, произошли от звукоподражания.
Звукоподражание притом было не механическим. Наше ржать далеко не воспроизводит — на наше ухо, конечно! — того своеобразного звука, который издает конь. И названия этого животного — конь, лошадь, латинское кабаллус, древние формы эквус, гиппос, ашьва, эпо, аппа тоже очень далеки от «ржанья». Германское вихон и латинское хиннире (ржать) звучат опять совсем иначе.
Поэтому невозможно предполагать, что язык мог создаться из одних звукоподражаний. Шумы и звуки играли гораздо меньшую роль, чем зрительные впечатления. В речи младенца звукоподражание тоже занимает мало места. Главное же, что множество важнейших фактов и явлений природы, жизненных нужд человека и действий не производит никакого шума, — ни солнце, ни ночь, ни холод и тепло, ни растительная пища, ни голод и жажда, ни части тела, ни цвет, ни направление, ни большинство человеческих действий.
Другие ученые предполагали, что речь возникла из непроизвольных выкриков, что первобытный человек создавал первые слова, передавая звуками свои ощущения. Мы и теперь говорим: «Ух, как высоко! Фу, какой противный! У, какой злой! Ого, какой храбрый! Брр, какой холод! Тьфу, вот досада! Аи, больно! Уф, наконец-то! О, это вы?!»
В этой теории есть также верные и интересные наблюдения, но ее последователи заходили слишком далеко, стараясь и происхождение речи и чуть ли не все богатство языка свести к этим первичным возгласам. Пытались доказать, что впечатления приятные передаются мягкими звуками, — например: белый, милый, ласка, любить, ясный, сладкий, солнце, весна, лето. И, напротив, неприятные впечатления выражаются низким у и грубыми звуками: ужас, угрюмый, грузный грустный, трудный, черный, жуткий, страшный, жесткий. Эта гипотеза получила прозвище «теории тьфу-тъфу». Бесспорно, конечно, что междометие тьфу возникло от выплевывания невкусного или неприятного. Несдержанные и невоспитанные люди и теперь еще фактически плюются с досады. Отдуваясь, вздыхая с облегчением, мы и теперь произносим уф. Непроизвольное дрожание губ могло создать не только междометие брр, но и стать основой слов трясти, трус, дрожать, трепет, быть в основе латинского фригор (холод), немецкого фрост (Frost) и его древних форм фруз, пруз, славянского мраз, мороз.
Другое движение языка и губ, вызванное отвращением, могло привести к словам мерзкий, мразь или дрянь, дрязги.
В корне раз-(разить, поражать, ражий, раз-два!) и рез-(резать) можно еще, пожалуй, ощутить напряжение как бы стискиваемых зубов при усилии, ударе. Ф. М. Достоевский чувствовал в слове ти-лиснуть (полоснуть ножом) выразительное движение — лингвисты называли это звуковым, или речевым, жестом. Известный знаток сценической речи Волконский учил актера произносить, чтобы выразить угрозу:
— А ты, быярин, зныешь ли…
Мы знаем, как люди «шипят» злобные слова, «цедят сквозь зубы», слышим, как голос делается хриплым от волнения, чувствуем, как у нас сжимается горло, стискиваются зубы, кривится рот. Первобытный человек был без сомнения гораздо возбудимее.
Название зуб во всех индоевропейских языках имеет зубной звук д — латинское дент, греческое одонт, санскритское данта, литовское дантис, ирландское дет, германское тант перешедшее в немецкое цан. И тот же звук составляет основу слова еда.
Замечено также, что в ряде славянских слов звук х как будто характеризует пренебрежительный смысл — хилый, хворый, худой, хромой, хиреть, хула, хлипкий; однако и хвала, и хороший, и холить, и хотеть — не имеют такого отрицательного значения.
Как видим, это путь еще более гадательный, так как в огромном большинстве случаев невозможно установить наличие в слове звукового жеста, а тем более угадать проявление ощущений первобытного человека.
И та и другая гипотеза более или менее верна только в том отношении, что помогает понять, откуда человек мог черпать материал для образования слов, каковы были источники речи. Но самого возникновения речи они объяснить не могут.
Многие животные способны издавать звуки. От усилия, возбуждения, боли, страха, злобы напрягаются дыхательные и горловые мышцы, и животное испускает писк, визг, шипенье, рев, смотря по тому, какой у него голос, — так же непроизвольно, как от напряжения других мускулов оно ощетинивается, скалит зубы, машет хвостом или бьет копытом о землю.
Это еще не речь. И из подобных непроизвольных голосовых движений речь не могла бы создаться.
Но животное не автомат. У него есть инстинкты, память, сообразительность — конечно в узких пределах его несложных потребностей, общих всей породе. У него есть уже нечто вроде семьи и общественности — логово, гнездо, рой, стадо, стая. В борьбе за существование — в добывании пищи, в самозащите, в выведении детенышей — это объединение играет огромную роль. Каждая порода вырабатывает здесь собственную тактику, обязательную для всех, свою организацию, свою дисциплину. Поступить иначе, чем прочие члены семьи или стаи, нельзя — непослушание грозит гибелью всему выводку, всему стаду. Вот тут-то, в этом отряде, связанном строжайшей дисциплиной, первичный непроизвольный крик — непосредственно проявление ощущения — становится средством тактики, орудием управления и воспитания, способом общения. Курица, найдя еду, клохчет от удовольствия — и цыплята бегут к ней. Она беспокойно кудахчет, увидев ястреба — и цыплята врассыпную прячутся кто куда. Если у нее нет цыплят, она не будет клохтать и кудахтать. Непроизвольный крик жадности или испуга обращается в целесообразный сигнал, призыв, приказ, в стадный акт. Это уже зачатки речи.