Масонство в прошлом и настоящем - Микеле Морамарко

А. Рамсея. Его понимание деятельности вольных каменщиков, изложенное в знаменитой речи, с которой он выступил в марте 1737 г. на собрании парижских лож, оказало как положительное, так и отрицательное воздействие на стиль шотландского обряда.

О положительном воздействии можно говорить потому, что благодаря Рамсею в обряде утвердился эклектизм и универсализм, характеризующие мировоззренческую открытость этого направления в масонстве. Говоря о негативном воздействии Рамсея, следует выделить тот факт, что подчеркивание рыцарского компонента в качестве источника масонского ордена внесло в деятельность масонства «фантастическую» струю, разрушавшую его универсалистскую открытость. Рамсей, как мы увидим, рассматривал историю рыцарства исключительно с апологетической точки зрения, игнорируя все, что в этой истории было связано с разрушительной и насильственной стороной.

А. Рамсей родился в Шотландии приблизительно в 1686 г. в пресвитерианской семье, но в 1710 г. обратился в католичество, предпочтя, правда, его квиетистское направление в духе Фенелона. Двадцать лет спустя он присоединился к масонам, будучи уже безудержным ревнителем рыцарских традиций и рыцарской геральдики. Его дядя был конюшим одного из рыцарских орденов, эмблема которого входила в геральдику луарского дома Бульонов, домашним учителем и историком которых был А. Рамсей. Его политические симпатии были отданы партии Стюартов.

Если проанализировать его знаменитую речь, то нельзя не обратить внимания на следующий интересный тезис: древние законы, оправдывающие военный захват к экспансию одного народа в ущерб другому, не могут стать универсальными законами. Дурно понимаемый патриотизм приводит к разрушению любви ко всему человечеству. Масонство возникло для того, чтобы возвратить подлинное звучание истине, изваянной в человеческой природе: «Весь мир — это одна великая Республика, где все народы — одна семья»[240].

Этой истине подлинного космополитизма и будут верны многие масоны на протяжении последующих столетий. Однако в той речи Рамсей попытался дать историческое обоснование своему космополитизму и не нашел ничего лучше, как сослаться на его мнимых провозвестников — крестоносцев. Говоря об участниках крестовых походов как о «людях высочайшей пробы», «лишенных низменных интересов», Рамсей оказался на грани гротеска. Здравый смысл вообще покидает Рамсея, когда он перестает различать истинный космополитизм и колонизаторские устремления католических монархий, крестовые походы которых несли смерть и разрушение.

Рамсей, движимый сыновней преданностью к рыцарям-крестоносцам, даже утверждал, что обычай «дивертисмента» (типичный в обиходе французских лож XVIII в., устраивавших балы и светские приемы) является якобы наследием эпохи крестовых походов и что таким образом рыцари желали сделать более привлекательным и вожделенным «изучение философии». Здесь фантазия Рамсея не ведает границ, так как вряд ли кто-нибудь еще возьмется предположить, будто в уставные требования рыцарских орденов входило распространение любви к философским занятиям. Вряд ли кто-нибудь еще скажет, что рыцари были поборниками «невинных удовольствий», когда доподлинно известно, что образ их по ведения выражен иной гаммой: от аскетизма до насилия над женщинами, захваченными в стане противника.

В своей речи Рамсей провел параллель между масонскими «тайнами» и уставными «паролями» рыцарей- крестоносцев, предупреждавших друг друга об опасности, «когда, — фантазирует Рамсей, — «сарацины» проникали в их лагерь и рыскали средь шатров, чтобы перерезать горло кому-либо из неправоверных»[241]. В действительности же исторические исследования доказывают только, что секреты мастерства корпораций каменщиков средневековья являются той единственной культурной почвой, на которой выросла масонская традиция заветного знака, слова и токкаты.

«Имя «вольные каменщики», — обращался Рамсей к парижским масонам, — не следует понимать буквально, в его грубом и материальном смысле, как если бы наши отцы-основатели действительно были простыми каменотесами или талантливыми прорабами, стремившимися усовершенствовать свое ремесло. Наши отцы- основатели были не просто талантливыми архитекторами, посвятившими все свои знания и умение делу воздвижения зримых храмов, они были князьями веры и воителями, которые желали просвещать, строить и защищать живые храмы…» — то есть отдельных людей, так как здесь Рамсей имеет в виду рыцарскую присягу защищать пилигримов, женщин, детей и стариков[242].

В цитируемом отрывке из речи Рамсея, «отца-основателя высших шотландских степеней», снова говорится о рыцарском происхождении масонства, хотя в поддержку его тезиса нет каких-либо исторических доказательств.

Вряд ли подобными доказательствами можно счесть легендарные предания вроде того, где повествуется о том, как преследуемые тамплиеры были по-братски приняты и посвящены в масоны килвиннгской ложей в Шотландии. В поддержку рыцарской версии нет и логических доказательств. Очевидность происхождения современного масонства как ответвления средневековой корпорации вольных каменщиков настолько исчерпывающа, что не оставляет места для поиска какой-либо альтернативной генеалогии.

В завершение своей речи Рамсей обратился к тем временам, когда по возвращении из Святой земли «князья веры и воители» (судя по всему, Андре Мишель Рамсей не сомневался, что два эти занятия не всегда сочетаются должным образом) основали свои ложи в Европе. Затем, по словам Рамсея, ложи повсюду пришли в упадок. И только в Шотландии им удалось сохранить свое прежнее великолепие[243].

Наряду с сумасбродными фантазиями, психологически объяснимыми тем, что аристократ стыдился признать, что средневековые масоны действительно в большинстве своем были заняты тяжелой физической работой, Рамсей высказал и ряд интересных мыслей. Кроме рассуждений о космополитизме, в его речи содержится также аналогия, указывающая на связь масонства с мистериями античности, а также важная с исторической точки зрения идея, которую можно считать самой революционной идеей XVIII в. Это идея Энциклопедии[244]. Предоставим читателю возможность судить об этом, приведя знаменитый отрывок из парижской речи Рамсея: «Все Великие Мастера в Германии, Англии, Италии и в других странах обращаются с призывом ко всем знающим и умелым людям, входящим в наше братство, соединить усилия, чтобы снабдить необходимым материалом Универсальный словарь свободных искусств и прикладных наук, за исключением только теологии и политики. В Лондоне уже началась работа, и благодаря встрече с нашими братьями ее можно будет завершить в считанные годы. В словаре предполагается не только дать объяснение технических терминов и их этимологии, но изложить также историю всех наук и ремесел и их принципы… Эта работа будет расти из века в век, следуя возрастанию Света…»[245].

Впечатляющие слова, особенно если учесть, что Рамсей взялся претворить их в дело. В 1741 г., четыре года спустя после произнесения своей знаменитой речи, он приступил к написанию первого энциклопедического словаря, который вышел в свет уже после его смерти в 1752 г.

Мы не считаем Рамсея просто «авантюристом», как о нем иногда говорят. Энтузиазм, которым проникнуто каждое слово его парижской речи, слишком искренен, чтобы с подобными идеями мог выступить нечестный ловкач. Его неуемную любовь к рыцарской аристократии также можно простить: Рамсей не мог знать тех выводов, к которым пришла историческая критика, судившая о крестовых