Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Он сам виноват! Сколь долго полком командовал. А мы ведь не воюем ныне.

Как поступил Веселов в тот полк карабинерный, что на Украине образован был, так все своими глазами и увидел. Это тебе не при Александре Васильевиче служить, где каждая копейка в артель полковую шла, сады разводили в Ладоге, конюшни и школы строили. Здесь все по-другому.

Командир полковой, из настоящих столбовых, жил по-барски. Выезд у него, что у князька германского. Как начнет переезжать из деревни в деревню, от одного помещика к другому, так на версту поезд растянется – кареты, подводы с оркестром, с песенниками, да с припасами. Любил пожить на широкую ногу. Одних денщиков – человек тридцать. И чуть что не так – на правеж. Палача держал для этих дел. Ох, и лют же был мужик. Под стать хозяину. Язык не поворачивается командиром назвать. Из рязанских дворян – Трубицын его фамилия была. Сам роста не высокого, тучной, голова лысая, как кувшин, глазки голубоватые мелковаты, смотрят на человека, и как бы не видят его. Челюсть скошенная, а губки всегда поджаты презрительно. Пальцы толстые короткие, как обрубки, все в перстнях, каменьями сверкают.

- У Суворова, говоришь, служил, капитан? – чуть шевельнул губами полковник. Лицо одутловатое, с мешками под глазами ничего не выражало. Взгляд лишь скользнул лениво по офицеру.

- Так точно, господин полковник! – Веселов стоял на вытяжку. Представляться приехал в имение, где гостил ныне Трубицын. Еле разыскал. Полковник потянулся за бокалом с шампанским. Пил жадно, с похмелья видно. Допив, поморщился:

- Нагрелось уже. Эй! – позвал, головы не поворачивая. Тут же денщик выскользнул откуда-то. Склонился по-холопски, в пояс.

- Со льда принеси, опосля на конюшню отправляйся. Скажешь двадцать.

- В-в-ваше пре-пре-восходительство… - денщик в ноги упал, - помилуйте. И так еле на ногах держусь. Вся спина рваная… - Только сейчас Веселов заметил, что мундир на спине солдата весь в пятнах бурых. Кровь! – догадался.

- Уберите! – не меняя позы, вновь сморщился полковник. Двое подскочили, уволокли несчастного. Появилась новая бутылка шампанского. Запотевшая. Пузырясь и пенясь напиток наполнял бокал. Трубицын кивнул, выпил. По лицу промелькнула легкая тень удовольствия. Рыгнул громко, платочком душистым пот промокнул, что на лысине выступил. Глазки поросячьи поднялись на поручика:

- Отправляйся капитан. Мне беседовать недосуг с тобой. Жарко сегодня. Подполковник Миклашевский все объяснит. – Рука отпустила бокал. Чуть шевельнулись пальцы – мол, иди - иди.

- Слушаюсь! – Веселов развернулся резко, на выход направился. Одна мысль сверлила. – Прочь! Прочь отсюда! Что за барство дикое! Господи, как служить-то с таким?

Выезжая с усадьбы, услышал крик дикий, ухо резанувший. Видно солдата того били.

Подполковник Миклашевский, в отличие от командира, встретил радушно:

- Садись, садись, капитан. – Гостеприимно за стол позвал. – Отобедаешь со мной.

В хате было жарко, окна все нараспашку. На столе аппетитно борщ дымился горячий, аромат по комнате разнося. Миклашевский по-домашнему, без мундира, в одну сорочку белоснежную одет. Уселись.

- Не журись. Скидывай мундир. Саблю долой. Вишь, печет как. Давай-ка по-простому. Как звать-то?

- Веселов Петр Алексеев сын. – Отвечал, разоблачаясь. И правда, жарко было очень.

- Вот тебе рушничок. – подал полотенце хозяин, - пот утирать. – Пояснил.

- Не повезло тебе, капитан! – покачал головой, за борщ принимаясь.

- Это как понимать, господин подполковник? – оторопел Веселов.

- А так и понимай! – прихлебывая, пожал плечами Миклашевский. – Ты с кем служил? С самим Суворовым? Вот то-то и оно. Ты, видать такого, что у нас и не видывал? Ты ешь, ешь, давай, остынет.

- А что у вас такого? – никак не мог взять в толк Веселов.

- А в роту свою придешь, и все увидишь. К вечеру! Ты ешь, говорю. – Ложкой показал.

Петр подцепил наваристый борщ, принялся за еду. Глаза опустил. Ничего не понимал. А подполковник продолжал рассказ:

- Ты думал в полк приехал? В Стародубовский карабинерный? Ха-ха-ха! – засмеялся подполковник. Веселов отодвинул борщ в сторону, недоуменно посмотрел на него.

– Да не обращай ты внимания, ешь, капитан. – Повторил Миклашевский. – Ты ешь, да слушай. – Петр покачал головой, но подчинился, опять придвинул миску к себе.

- Полк он вроде б и есть, а навроде б и нет его. Казаков что ранее служили в слободском полку, всех разогнал наш командир. Со старшиной вместе. Набрал с разных других полков солдат, рекрутов себе выписал, и раздал всех. Офицеров нет почти. Вон, твоей ротой капрал покудова командует. Ахромеев. Да он тебе все и расскажет.

- Это как? – Веселов уставился прямо в глаза подполковнику.

- А так! Все в услуженье розданы. По имениям.– Взгляд Миклашевского стал вдруг жестким. Подполковник резко поднялся, выпрямился во весь свой рост немалый. Почти до потолка хаты доставал головой. – Деньги наш командир очень любит, понимаешь, капитан? Полковая казна, как кошель командирский, чем она богаче, (не задарма ж солдаты наши работают!), тем и полковник наш богаче становится. Один выезд его чего стоит!

- А инспекции разные? – ошеломленно задал вопрос Веселов.

- А-а! – отмахнулся Миклашевский. Отвернулся к окну, прихватил трубку со стола, зажал зубами. – Откупится! – процедил спиной, не поворачиваясь. - Уж третий год пошел, как все с рук сходит. Лошадей казна не предоставила, а он и не теребил. А на что? Коль лошади будут, за ними уход потребен, опять же выездка, карабинеров учить надобно, а кто на помещиков местных работать будет? То-то! А дадут лошадей – амуниции, да снаряжения, скажет, нет! Куда ж лошадей брать, коль седлать их нечем? Приедет комиссия, потопчется, поохает, покивает, подношение примет, и восвояси. Одна надежда, война, говорят скоро! Опять на турка пойдем. Так что, - повернулся к Веселову, - поезжай к себе в роту, капитан. Сам все увидишь. Провожатого дам, покажет. Ну а ко мне, всегда милости прошу. – Развел руками. – Рад буду!

Веселов поднялся, кинул на руку мундир с перевязью сабельной, шляпу зажал подмышкой:

- Разрешите откланяться, господин подполковник?

- Разрешаю. – Кивнул Миклашевский.

- И еще, - в дверях остановил, - ты, это… не пытайся, капитан, - смотрел серьезно, - порядки свои наводить. Я уже пробовал. Не перешибить. Пока, не перешибить. – Пояснил многозначительно. - Так что, терпи. И ступай себе, с Богом!

В роте и правда никого не было. Если не считать трех карабинеров, что оставались днем на все хозяйство, в десятке хат расположенное на окраине села.

- К вечеру будут, ваш бродь! – пояснил капрал Ахромеев. А сам стоял и приглядывался внимательно к новому командиру.

- Что так смотришь? – поинтересовался Петр.

- Дык, - глаза отвел смущенно, - показалось…

- Что показалось-то, капрал?

- А не служили вы, ваш бродь, в полку Суздальском, у их превосходительства Лександра Васильевича Суворова?

- Служил! – удивился Веселов, - а ты?

- А я в Воронежском драгунском состоял. Вместе за поляками гонялись. А помню я вас по делу под как-его – солдат лоб потер, вспоминая, - под Ланд-скра… Вот, язык сломаешь!

- Ландскроной. – подсказал Веселов.

- Во-во, точно, ваш бродь, Ландскроной. Вы прапорщиком воевали! У суздальцев! Эх, и времечко было… Пятнадцать лет минуло с тех пор. А все как вчера. Не то что ныне… - замолчал. Веселову даже показалось, что старый капрал незаметно слезу смахнул.

- Ну а что с ротой? – вопрос очень интересовал капитан.

- А с ротой, ваш бродь… - замялся капрал, - шести десятков не наберется. Все в услужении у помещика местного, у господина Сташевского. От зари и до зари. Пашут, сеют, жнут, убирают, молотят, да за скотиной ходят. А раз в месяц, командир наш с инспекцией приезжает. И правеж стоит.

- Какой правеж? За что?

- А за то, ваш бродь, - солдат в глаза смотрел, - вам одному могу сказать, другому бы никогда. А вы наш, суворовский. За то, что барин Сташевский мало платит нашему барину Трубицыну, дескать, солдатушки твои, ваше высокородие, плохо на меня работают.