Пуля нашла героя - Андрей Курков

— Так, может, и надо поменяться? — спросил Добрынин.

Медведев подумал с минуту, а потом решительно рукой махнул.

— Точно! — сказал он. — Значит, так, я сейчас же радиограмму в Москву пошлю, сообщу, что… а что же им сообщить? — Медведев вопросительно посмотрел на народного контролера.

— Сообщите, что в связи с возникшей на религиозной почве неприязнью между инженером Вершининым и поваром Сагаллаевым необходимо срочно перевести повара Сагаллаева в другое место. И передайте, что проще всего поменять поваров Высоты Н. и Высоты Ж. местами, так как для этого не потребуется ни транспорта, ни особых усилий…

— Да, — согласился с предложением капитан. — Значит, я пошел передавать, а вы, Павел Александрович, проконтролируйте в цеху, чтобы там ничего такого не было…

— А что с обедом? — поинтересовался Добрынин у собравшегося было уже выйти капитана.

— Что с обедом? — повторил Медведев и остановился. — 0-о-ой, — вздохнул он. — А что с обедом? Сагаллаев не пойдет…

— Давайте Светлану попросим. Она женщина, она должна уметь готовить, — предложил Добрынин.

— Спасибо, — искренне сказал Медведев. — Без вас было бы трудно!

В цеху было тихо. Рабочие жужжали напильниками, обрабатывая и доводя заготовки. Канюкович отсутствовал. Какой-то негромкий шум доносился из комнаты Вершинина.

Добрынин вытащил из кармана пиджака бумажку и карандаш, написал на ней: «Ты умеешь еду варить?» и подошел с запиской к Светлане.

Светлана кивнула.

Тогда Добрынин написал: «Пойдем со мной, будешь обед готовить!» Он привел ее в кухню столовой. Вместе они осмотрели запасы продуктов. Добрынин открыл для Светланы большую пятилитровую банку говяжьей тушенки, зажег печь, подбросил в ее топку угля, помог набрать воды в большую кастрюлю.

Светлана знаками попросила карандаш и бумагу. Потом, получив это, написала: «Спасибо, дальше я сама все сделаю!» На завод возвращаться Добрынину не хотелось.

Он вышел на край каменной площадки, заглянул вниз, в зеленую цветущую пропасть.

Настроение было приподнятое. Эта единственная на Высоте Н. женщина словно растворялась в воздухе, которым дышал Добрынин. И так приятно становилось думать о ней, думать о ней с нежностью постороннего человека и без всяких умыслов. Даже не потому, что был Добрынин уже давно не молод. Просто знал он, что Светлана и Сева любят друг друга, а любовь народный контролер очень уважал. Любовь вызывала в нем такое же уважение, как и порядок, и поэтому, думая об этом настоящем чувстве, всякий раз ощущал Добрынин, как внутри его тела само собой рождается удивительно сильное тепло, рождается, растекается с кровью по венам, согревая конечности, и потом вдруг ударяет в голову, отчего возникает легкое головокружение и появляются моложавые мысли. После таких минут, остывая, так хорошо вспоминать прошлое счастье, даже если это счастье было чужим, или не совсем чужим, а счастьем близких людей.

Светило солнце, зависшее над каменной площадкой Высоты Н. Пролетали редкие большие птицы, гнездившиеся тут же в горах. Птицы эти были довольно молчаливы и никогда не пели. Только изредка издавали они воинственные звуки, перекрикивались, сообщая друг другу о чем-то.

А Добрынин, ощущая в себе нарождающееся тепло, стоял на краю «ступеньки», смотрел вниз завороженным взглядом и с наслаждением чувствовал приближение необъяснимой внутренней дрожи. Дрожи, после которой обязательно закружится голова и мир покажется маленьким, добрым и полным любви и порядка.

Глава 44

После нескольких запойных дней, явившихся результатом подтверядения догадки относительно поэтических наклонностей попугая, Саплухов начал понемногу приходить в себя.

Он смотрел в небольшое круглое зеркало на свое опухшее с синевой под глазами лицо. Смотрел и внушал себе отвращение к собственному лицу, на котором четко было написано: «пил водку с пивом не меньше четырех дней».

Внутренне сплюнув, Саплухов, одетый только в брюки, в очередной раз пошел в ванную и подставил голову под поток холодной воды.

«С завтрашнего дня за работу, — твердил он себе. — Как ни в чем не бывало! С утра запись, с двух — расшифровка!» Спасительные мысли уже мельтешили в голове, создавая и выстраивая научные планы. Уже не казалась абсурдной сама идея о том, что попугай может писать стихи, да и еще какие стихи! После запоя эта идея воспринималась уже нормально, и теперь пошло ее развитие. Промелькнуло в голове несколько возможных названий научной работы об уникальном попугае. Аналитический ум ученого предложил несколько проблем для разработки темы. Например:

«Различия в образном восприятии мира между поэтом-человеком и поэтомпопугаем», «Сравнительная семантика человеческой и нечеловеческой поэзии», «Особенности восприятия природы и природных сил поэтом-попугаем» и так далее.

А за окном длился вечер. Моросил дождик, и мелькали внизу краснеющие фонари, освещавшие безлюдные и мокрые аллеи парка.

Утром Саплухов снова посмотрелся в зеркало и, к своей радости, заметил большие перемены. Синева постепенно исчезала, а на ее месте появлялся румянец. Пока это был нездоровый, пунцовый румянец. Одутловатость лица почти прошла, и взгляд все еще красных глаз приобрел какую-то осмысленность.

Спустился вниз, позавтракал в полупустой столовой. Проверил почту у администратора. Женщина вручила ему два письма и многозначительно улыбнулась.

Саплухова передернуло от ее улыбки — он-то подумал, что это вид у него такой, что всем смеяться хочется.

Поднялся к себе. Сел за стол и распечатал первое письмо, написанное незнакомым женским почерком.

Пока разворачивал сложенный вчетверо лист — жила в душе какая-то загадка. Но с первыми же строчками письма загадка-исчезла. Писала его секретарша, Нина Петровна. Письмо было сумбурным и чересчур длинным, а весь смысл сводился к тому, что Нина Петровна в Пицунде вышла замуж за какого-то грузина и назад в Ялту не собирается. Тут же в конверте находилось ее заявление об увольнении по собственному желанию.

— Ну и черт с тобой, — раздраженно вырвалось у ученого, и он отбросил от себя это письмо.

Распечатал второй конверт.

Перед глазами встали аккуратно отпечатанные на машинке строчки, перемежавшиеся учеными словами и восклицательными знаками.

Саплухов первым делом глянул на подпись: академик М. А. Бахман.

Стал читать и постепенно оцепенел, словно примерз взглядом к этим печатным официально-аккуратным строчкам.

«Дорогой Костах Вагилович, —писал академик. — Спешу порадовать тебя и поздравить. Комиссия конкурса на лучший текст нового гимна СССР единодушно выбрала стихотворение оп. № 431 Неизвестного Поэта. В связи с тем, что у стихотворений Неизвестного Поэта отсутствуют названия, комиссия зарегистрировала его под названием „Родина“. Также было принято решение направить стихотворение на доработку компетентному поэту-песеннику Лебедеву-Кумачу. Доработка там действительно нужна, и смысл ее заключается в том, чтобы дописать в таком же стиле и размере еще одну строфу — то есть куплет. Дело в том, что в стихотворении „Родина“ немного не хватает любви к социализму и труду. Но я уверен, что Лебедев-К. справится с этой задачей, ему это не впервой!

Так что поздравляю тебя от души.

Кстати, и еще одна радость для тебя: решено присвоить тебе степень доктора филологических наук без открытой защиты диссертации. Но очень прошу тебя, перешли текст диссертации в архив института! Это важно.

Не расслабляйся, продолжай работать так же, как и до этого успеха!

Первое исполнение нового гимна состоится во время открытия заседания, посвященного 60-й годовщине Великого Октября, в Большом Кремлевском Дворце Съездов. Там и встретимся в следующий раз. Официальное приглашение тебе вышлют позже.

Успехов, с верой в твое научное будущее, академик М. А. Бахман».

Письмо само выскользнуло из пальцев и плавно опустилось на стол.

Саплухов закрыл глаза. Весь мир вокруг него зашатался, зажужжал, завыл, как потерявшийся в лесу ветер.

Он сцепил руки в замок, напрягся, что было сил, и несколько раз глубоко вздохнул.

Вой исчез. Душевное волнение улеглось, и тогда он снова открыл глаза.

— Ладно, — прошептал он твердо и посмотрел на сидевшего в клетке попугая.

— Я продолжу работать! Обязательно продолжу, Михаил Абрамович!

На обед Саплухов в этот день не пошел, но к вечеру сильно проголодался и спустился в столовую минут за десять до ужина.

Ужинали они вдвоем с Грибаниным.

Между делом ученый сообщил Грибанину о неожиданном замужестве Нины Петровны. Писатель как раз в это время снимал зубами с вилки кусок аппетитной сардельки. Услышав новость, он поперхнулся, и пришлось Сап-лухову бить прозаика по спине минуты две, пока тот пришел в себя и выплюнул неудачный-кусок сардельки, попавший по ошибке не в то горло.