Сестра - Петра Хаммесфар

Это не было шумом воды в душе, и это не было дождем. Это был шум дорожного движения — равномерного, плавного движения, как это бывает на автобане. Вероятно, что и происходил этот шум именно оттуда. Вот только мнимый Биллер позвонил ночью. И в два часа ночи, движение на автобане только очень редко бывает таким плотным, чтобы производить равномерный шум. А в случайности Волберт не верил.

Но он верил в надежность пленок, которые можно было прокручивать на заднем плане, например, во время телефонного разговора, возможно даже, из спальни Роберта. Две телефонные линии в доме. И даже для мужчины в инвалидной коляске, не представлялось проблемой перебраться из одной комнаты в другую, если на пути не было лестницы. Во всяком случае, в звонившем ночью Волберт предполагал Йонаса.

Он все-таки не был таким неумехой, как я всегда думала — этот полицейский. Я смотрела в окно, смотрела совершенно осознанно, впервые за то время, пока лежала в этой комнате. И я даже немного удивилась — на нем не было никаких решеток.

Волберт проследил за моим взглядом и снова усмехнулся. «Это не психиатрия, — сказал он, — не закрытое отделение. Совершенно нормальная клиника, фрау Бонгартц. Я думаю, они называют это терапевтическим отделением. Я ведь и не хотел изымать вас из оборота. Если кто-то и затеял заговор против вас, то я не принадлежу к заговорщикам».

Теперь он усмехался еще шире.

«Забудьте об этом», — сказала я.

Он коротко кивнул и спросил: «Можем ли мы тогда начать?». И сразу же продолжал: «Два часа ночи, ваш брат забрал вас из «Сезанна».

И снова все сначала.

Это причиняло боль. Не в голове, а только в грудной клетке. Волберт торопливо делал пометки. Где-то в середине я спросила его, где он оставил сегодня своего молочного пацана. Меня это совсем не интересовало, я только хотела на пару секунд переключиться и подумать о чем-то другом, а не о Роберте.

Волберта рассмешило это определение, но он нашел его подходящим. «У меня такое чувство, что мой коллега, для вас, как бельмо на глазу», — сказал он.

И дальше, к машине Роберта, к этому бредовому прощальному письму, к возвращению домой, к потрескиванию под крышкой капота «рено» и к мужчине в оконном проеме. Действительно ли там был кто-то? Да, с закрытыми глазами, я видела это совершенно четко. Это не было галлюцинацией, и не было принятием желаемого за действительное. В комнате Йонаса стоял у окна очень высокий, плотный мужчина.

Даже Волберту пришлось согласиться: «Возможно, вы действительно видели Хорста Фехнера. Я не хочу, также, исключить, что потом он еще некоторое время находился в вашем доме. Но сейчас его там уже нет».

«Вы уверены в этом?»

«Абсолютно уверен, фрау Бонгартц».

«И что дает вам такую уверенность?», — спросила я.

Он объяснил мне это. Они обыскали дом дважды со времени моего поступления в клинику. От подвала до чердака — каждое помещение и каждый закуток. В первый раз они сорвались с места сразу, как только погрузили меня в санитарную машину. Видимо, Волберт все же не держал меня за настолько сумасшедшую, возможно, он просто хотел подстраховаться. Но почему они потом, еще раз искали Хорста Фехнера, он мне не сказал.

Вместо этого он хотел знать, говорила ли я с Лучией о своем подозрении, что Фехнер скрывается в доме. Я покачала головой. О том, что я живописала Лучии другое свое подозрение, мне не хотелось рассказывать. Задним числом, мне тоже представлялось это немного абсурдным, что Изабель могла спать со своим собственным братом. Ей вряд ли бы требовалось использовать Йонаса, если Фехнер находился неподалеку. Еще до смерти Роберта могла представиться возможность, впустить своего любовника в дом.

Волберт смотрел на это также. Прежде, чем попрощаться, он высказал то, что, по-видимому, уже давно лежало у него на сердце. Он даже извинился. Они никогда меня не подозревали. Они знали только, что я много чего замалчиваю. И тогда им пришлось взяться за меня немножко покруче.

«Забудьте об этом», — сказала я снова.

Через два дня меня выписали из клиники — на два с половиной килограмма тяжелее, но все еще немного нетвердо стоявшей на ногах. Изабель была дома, Йонас, естественно, тоже. Волберт мне все объяснил. Так должно было быть. У них было еще недостаточно на руках против Изабель, а против Йонаса вообще практически ничего. Сначала они должны разыскать Фехнера. А до того я должна была держаться, как обычно.

«Справитесь ли вы с этим?», — спросил меня Волберт. И я кивнула в ответ.

Лучии уже не было, когда я вернулась домой. Сначала я ее даже не хватилась. Ее же и вообще обычно тут не было. Потом я подумала, что после похорон Роберта, она уехала.

Моя машина снова стояла в гараже. От фрау Шюр я узнала, что Олаф позаботился о ремонте. Я сразу же использовала ее, чтобы съездить на кладбище. Там я пробыла примерно час. Я совсем не чувствовала времени. Имя Роберта на деревянном кресте было частью бесконечности, и время там не имело больше никакого значения.

Потом я поехала обратно и недолго побыла в Ателье. В доме было так тихо — ни звука сверху. Они не могли больше особенно уютно чувствовать себя в своих шкурах — после дважды проведенного в доме обыска. Это должно было навести их на размышления. Но и просто убраться отсюда они не могли. Они не могли исчезнуть, как Фехнер. Мужчина в инвалидном кресле! Теперь он был, как сказал однажды Пиль, моим заключенным.

Фрау Шюр пришла ко мне с заплаканными глазами и осведомилась, как я себя чувствую.

«Хорошо, — сказала я, — я себя чувствую относительно хорошо. Немного устала, но это побочное действие медикаментов и скоро пройдет».

Фрау Шюр рассеянно кивнула, постояла еще момент возле двери и снова ушла. Ближе к вечеру, я зашла к ней на кухню. Я попросила ее заварить мне крепкий кофе. И поскольку, я сразу хотела уйти обратно в свое Ателье, она твердо удержала меня за руку.

Она поднесла палец к губам и закрыла дверь кухни. Потом она увлекла меня в угол и совсем приблизила свое лицо к моему.

«Вам действительно ничего не рассказали? — прошептала она. — Мне они это запретили. Но такое же нельзя просто скрыть. Такое ужасное несчастье. Фрау Бонгартц умерла».

Она начала тихо плакать и пару раз покачала при этом головой. Мне очень хотелось сделать то же самое. Фрау Бонгартц, сказала она. Я всегда была только «Миа», а Изабель была для фрау Шюр «молодой хозяйкой».

У меня внутри все было пустым и застывшим… Через некоторое время фрау Шюр взяла себя снова в руки и доложила в последовательности событий. Это произошло уже почти неделю назад. Лучию уже перевезли на ее родину и там похоронили.

«В пятницу позвонил какой-то мужчина, — рассказывала фрау Шюр, — представился Биллером. Было уже довольно поздно. Я должна была уже уйти, но задержалась в кухне».

Как только я услышала это имя, меня кинуло в жар. Фрау Шюр подошла к телефону в кабинете Роберта. Лучия в тот момент находилась в зимнем саду. Биллер категорически пожелал говорить с Робертом, только с Робертом и ни с кем другим.

Фрау Шюр объяснила ему, почему это не было больше возможным, и предложила ему фрау Бонгартц в качестве замены. Биллер не хотел разговаривать с фрау Бонгартц. С ней — ни в коем случае. Роберт ему строго-настрого приказал: «Если моя сестра подойдет к телефону, просто положите трубку. Ни в коем случае не передавайте ей никакой информации. Моя сестра не в состоянии справиться с некоторыми аспектами реальности. Тогда нельзя будет исключить скорой разборки».

Но об этом Биллер фрау Шюр не рассказывал. Это я уже позже, от Волберта, узнала. Фрау Шюр ему только обстоятельно объяснила, что кроме матери Роберта, его жены и его шурина — никого больше нет в доме. После чего Биллер потребовал к телефону Лучию.

Фрау Шюр вышла из кабинета, пока Лучия разговаривала с Биллером. О чем там шла речь, она, при всем желании, сказать не могла. Но она знала наверняка, что по окончании разговора, Лучия сразу же поднялась наверх. Она сама видела ее на лестнице. Прошла ли Лучия в свою собственную комнату или в какую другую, она не имела понятия.

Изабель пришла к ней на кухню — обсудить меню на следующую неделю. И в это время раздался грохот. Фрау Шюр и Изабель одновременно кинулись в зал. И там, у подножия лестницы, со сломанной ногой и с перебитой шеей, лежала Лучия.

Несчастный случай, сказала полиция — трагический несчастный случай, вмешательство третьего лица исключается. Здесь же и не было никого, кто мог бы столкнуть Лучию с лестницы. Они все очень тщательно обыскали, во второй раз. И, согласно протоколу, Изабель была на кухне, вместе с фрау Шюр. А Йонас лежал в ванной. Изабель показала, что незадолго до того, Лучия еще помогла ей посадить Йонаса в воду, так как ей всегда было трудно справляться со всеми этими подъемниками.

Мое тело было все еще вялым, но моя голова — совершенно ясной. Для Хорста Фехнера это не должно было быть сложным — в суматохе, после так называемого падения Лучии с лестницы, исчезнуть, незамеченным фрау Шюр. Лучия сломала себе шею не на ступеньках лестницы, на это они не стали бы полагаться.