Эль-Ниньо - Всеволод Бернштейн

— Там все течет, как вода, — сказала Анна. — Если попробовать вылезать, сразу получается обвал.

— Надо встать ближе к стене, — предложил Манкевич. Мы выстроились у стены. Пирамида получилась прочнее, и продержалась гораздо дольше, но закончилось все снова обвалом. Так повторилось несколько раз, пока мы окончательно не выбились из сил.

— Перекур! — объявил Иван и рухнул на каменную кучу. Я с фонариком пошел вдоль стен, ощупывая лучом каждый сантиметр, не найдется ли каких-либо зацепок. Стены были гладкими, словно специально отполированными. Иван не унывал:

— А сколько сейчас стоит золото? А, пан Манкевич?

— Не знаю, — раздраженно произнес Манкевич. — Я не торгую золотом.

— Да ладно! — воскликнул Ваня. — Поди, каждую ночь пересчитывали, прикидывали, куда пристроить золотишко. А что, я бы тоже прикидывал! Любой бы прикидывал!

— Вы думаете, что золото уже у вас, а его нет, — заметил Манкевич. — Никто не знает, где оно.

— Либетрау знает, — сказал Ваня. — Он его перепрятал.

— Либетрау — сумасшедший.

— Мы сами сумасшедшие, потому что сидим здесь. Давайте выбираться.

Ваня легко вскочил на ноги и встал, упершись руками в стену обрыва. Я полез к нему на загривок. Новая попытка снова закончилась шумным падением. Потом еще одна, и еще.

Анна настояла на том, чтобы стать третьей в пирамиде, а Манкевичу лезть наверх. Манкевичу тоже не удалось зацепиться. Это падение оказалось особенно болезненным, Манкевич угодил Ване ногою в лицо. Ваня обрушился на него с руганью, ему казалось, что поляк сделал это специально. Манкевич обвинил Ваню в том, что он не может твердо устоять на ногах и раскачивает пирамиду. В следующий раз Манкевич встал вниз, а наверх полез Ваня — опять ничего не вышло.

Тем временем вода достигла верхушки кучи, в пещере больше не осталось сухого места.

— Сколько у нас есть еще времени? — спросила Анна. — Час? Два?

— Час от силы, — мрачно прикинул Ваня.

— Может, они все-таки вернутся? — предположил я. — Индейцы, или сам Леон. Зачем они все это устроили? Хотели бы нас убить, давно убили бы. В джунглях это проще простого…

— Это самый лучший способ, — сказал Манкевич, — В этой пещере все будет выглядеть, как несчастный случай.

Каждому из нас потребовалось время, чтобы представить себе то, что имел в виду Манкевич. Первой нарушила тишину Анна. Она всхлипнула и запричитала по-польски. Я легонько приобнял ее за плечо.

— Не переживай, прорвемся.

— Как? — спросила Анна.

— Как-нибудь, — ответил я.

— Чудес не бывает, — сказала девушка.

— А вот и неправда, бывают, — возразил я и рассказал историю про снег, который тропической ночью посреди океана покрыл палубу нашего траулера просто потому, что я сильно соскучился по дому и захотел увидеть снег.

— Вот уж чудо так чудо! — хмыкнул Иван. — Я удивляюсь, кого нынче в институты набирают! Не напомните мне, господин ученый, как полностью наше с вами научное судно называется?

— СРТМ «Эклиптика».

— СРТМ — что такое?

— Средний рыболовный траулер.

— А «М»?

— «Морозильник».

— Молодец! — похвалил меня Ваня, в трудные моменты он всегда становился многословным и язвительным. — Анна, у тебя дома холодильник есть? В морозилке лед образуется? Иногда слишком много, да? Так, что пельмени больше не влазят. Нет? Не бывает такого? Эх, Европа! Так вот, объясняю. Наши доблестные рефмеханики чересчур раскочегарили свою установку, так что в холодильниках образовалось слишком много изморози. Чтобы не получить от капитана по шапке, они ночью эту изморозь, которая при богатом воображении сойдет и за снег, тихонько соскоблили и раскидали по палубе, чтобы быстрее растаяла. Вот и все чудеса!

Я хотел было рассказать про снег во время нашего с Хосе выхода в море, но Иван мне не дал, он болтал без перерыва.

— Ты во всем виноват, студент! Ты накаркал со своим Эль-Ниньо. Наводнения, тайфуны! Тебя зачем в рейс послали? Хвосты лангустам мерить. Ну и мерил бы себе тихо в тряпочку, как твой шеф, глядишь, все бы и обошлось. Так нет! Ему надо человечество спасать! Вот и доспасался — потопнем здесь, как котята. — Ваня подобрал под себя мокрые ноги. — Хорошо еще — вода теплая!

— Нет, это я виновата! — раздался голос Анны. — Я — ужасный человек! Это все из-за меня!

— Перестань! — сказал я.

— Нет! — Анна скинула мою руку с плеча. — Ты не понимаешь! Позавчера, около лодки, это все было подстроено. Все было только для того, чтобы Либетрау заговорил! Он не хотел говорить с нами, понимаешь? Вообще не хотел, только бормотал о Манфреде Вайле. Это я все придумала! Нужно было дать толчок его безумному сознанию, заставить его вспоминать. Сначала я рассказала ему, что вы русские, а потом специально привела тебя ночью к Лодке. Я знала, что он будет там, а увидев русского, он может разговориться — сначала война, потом дальше, шаг за шагом, дойдет до кораблекрушения и пещеры с золотом. Это был план, который сработал. И Бог наказал меня за это!

— А заодно и нас! — усмехнулся Ваня. — Только чтобы утешить девушку, я тоже кое-что расскажу, — сказал он. — Если уж искать виновного, из-за кого мы все здесь оказались, внесу и я свои пять копеек. Из-за рыбок. Что вы так на меня смотрите? Да, из-за тропических рыб — петухи, клоуны, мурены, будь они неладны. Есть у меня друг, Гоша, точнее, был друг. Гоша решил устроить в нашем Калининграде океанариум. В Гамбурге, говорит, есть, в Генуе есть, а в славном городе Калининграде — нет. Будем, говорит, людям за деньги морских гадов показывать. Мне идея понравилась, мне любая идея нравится, лишь бы ежики эти несчастные не лепить с утра до вечера. Все как-то очень удачно сложилось. Гошины знакомые бандиты одолжили ему сто тысяч долларов, по нашим подсчетам, должно было хватить. Договорились с нашей конторой об аренде зала, в общем, есть у нас там зал, типа музей нашей трудовой славы, со здоровыми аквариумами, где всякая дребедень, которой мы промышляем, плавает. На селедку и крабов смотреть неинтересно, моя задача была найти этих сраных, я очень извиняюсь, тропических рыбок. Я и нашел, в Польше. Есть фирма, опять-таки один знакомый порекомендовал, все, что хочешь, продадут и купят. Я к ним, а рыбок, говорю, тропических, можете? Не вопрос, говорят. Заноси денег, сделаем. И вправду, все сделали четко, в положенный день машина с рыбками приехала на таможню. Получайте! Мы радостные рванули на таможню, а там сидит такой прыщ в фуражке. А где, говорит, у ваших рыбок сертификаты безопасности?

— Прыщ, кто это? — спросил Манкевич, который слушал с интересом.

— Фурункул, — перевела Анна.

— Аа, — понимающе протянул путешественник.

— Мы говорим, вот, все бумаги в порядке, все официально. Сертификаты, какие угодно. Поляки и вправду очень четко сработали. Он говорит, это европейские сертификаты, можете их себе в одно место засунуть, мне нужны наши, советские, самые лучшие в мире сертификаты. Я: так, где ж мы их возьмем? Он: думай, командир. А думать-то времени уже нет. Рыбок двое суток из Италии везли, их кормить нужно, воду менять. Дай, говорю, хоть рыб покормить, зараза. А он: не положено. Груз опломбирован, тут, говорит, тебе таможня, а не зоопарк. В общем-то, ничего неожиданного в его словах не было. У нас на такой случай было специально триста долларов отложено. Я ему две бумажки достаю, а его аж перекосило, да как ты смеешь, орет, взятку должностному лицу!? Я третью бумажку тяну из другого кармана, тут он и вовсе чуть не лопнул. Идейным оказался. Наверное, последний на всей таможне. И надо же нам было именно на него нарваться. Дармоеды, орет, кооператоры проклятые, работать никто не хочет, я вам покажу, орет. И показал. Рыбы через два дня сдохли — полсотни тысяч долларов, как корова языком слизала. Еще тридцать тысяч мы уже вложили в ремонт и аренду, а на двадцать, такое дело, купили себе по машине, Гоша себе «ауди», я поскромнее, «опель». Поторопились, конечно. Бандиты предупредили, смотрите, фраера, с огнем играете. Как рыбки сдохли, линять нужно было в течение суток. У меня заранее был вариант с «Эклиптикой» подготовлен, а Гоша ушел на «Комсомольце Аджарии». Обошлось, короче. Только вот возвращаться в Калининград мне уже никак нельзя, года три, пока страсти не улягутся. Рейс удобный, обратно самолетом из Панамы. Думал, в Панаме получу валюту на руки и слиняю прямо перед самолетом. Вариант многими корешами опробованный. А тут эта намотка. Вместо того, чтобы зарабатывать трудовые доллары, болтаемся в океане практически забесплатно, да еще шторм. И вот вызывает меня к себе капитан. Ну, то есть, как вызывает. У него в каюте совещание собралось, и он меня позвал, чтобы колбасы копченой и сыру принес из представительских, коньяк закусывать. Я принес и сам в каюте задержался, типа порезать, сервировать. А сам слушаю, о чем речь. Слышу, отцы-командиры решают сдаваться. Шторм, двигатель запустили, но толку от него уже мало, слишком много воды приняли. Шансы, что выкарабкаемся — один к десяти. Надо подавать сигнал бедствия. Тем более что рядом с нами, в двух часах хода, большой океанский траулер «Курск». Решено, говорит капитан. И мне: Шутов, говорит, а ну зови сюда Маркони, радиста нашего то есть. Я пошел за радистом, грустно стало, все, думаю, приплыли. Ладно бы еще капиталистическое судно, у тех хоть прямо на борту убежища попросить можно, а тут наши, большой траулер, у них поди и помполит еще имеется. От таких не вырваться, в Панаме даже за сигаретами не выпустят, запихнут в самолет — и здравствуй, Родина, привет вам, родные бандиты. Печальный прихожу в рубку к Маркони, он как раз дверь чинит, у него рубку штормом разворотило, рацию он худо-бедно починил, а дверь не закрывается. Начал мне жаловаться, радиорубку, говорит, не положено открытой оставлять. Я ему: беги к капитану, там что-то срочное. Он и побежал. У меня мысль шальная мелькнула. Радиорубка открыта, радиста нет. Это шанс, знак судьбы. Я даже о последствиях как-то не особо задумывался, как во сне все сделал. Пошел следом за Маркони, потом отстал, вернулся в радиорубку, аккуратно выдернул из распотрошенной рации два проводка, и быстро к себе на камбуз. Будь что будет, думаю. Маркони, зараза, рацию опять починил, это я потом уже узнал, но поздно, два часа проковырялся, подал сигнал бедствия, а нас сразу и выбросило. Я богу молился, чтобы только бы никто не погиб. Нет. Все живы! Ну а мне все это в наказание. Только я почему-то думаю, Константин, если бы богу было угодно, чтобы мы с тобой утонули, он бы нас вместе с «Эклиптикой» утопил, а не в пещере, разве нет?