Костры амбиций - Том Вулф

Ничего особенного в этом и нет. Просто в крепости наступило время выйти подогнать обоз. Так заведено. Если судебное заседание затягивается затемно, надо подгонять обозы. Это каждому понятно. Сегодня придется сидеть допоздна, так как только что закончилось выступление защиты, а судья не имеет права откладывать заседание на завтра, пока не выступила прокурорская сторона.

Поэтому объявляется перерыв, и все, кто приехал утром на своих колесах и вынужден задержаться на работе затемно, встают, спускаются вниз и идут туда, где стоят их машины. В том числе и сам судья Ковитский. Сегодня утром он приехал на собственном старом белом «понтиаке» и теперь удаляется к себе в гардеробную, чуланчик сбоку от судейского стола, сбрасывает черную мантию и, как все, идет на автостоянку.

У Крамера нет машины, а ехать домой на «дикаре» за восемь или десять долларов ему не по карману. «Дикие» такси, обычно в них за рулем недавние иммигранты из Африки, из какой-нибудь Нигерии или Сенегала, — единственные наемные экипажи, которые появляются вблизи суда в любое время суток, если, понятно, не считать тех, что привозят в Окружной центр Бронкса посетителей из Манхэттена. Но эти поднимают таблички «кончил работу», еще даже толком не затормозив, высаживают седоков и тут же во весь опор уносятся прочь. Нет, Крамер, ощущая холодок в области сердца, осознает, что сегодня ему предстоит пройти потемну пешком три квартала до станции метро на Сто шестьдесят первой улице и в ожидании поезда стоять там на платформе, которая относится к первой десятке в городе по криминогенности, и приходится только мечтать, чтобы в вагоне оказалось полно народу, тогда волки к нему не привяжутся, как к отбившемуся от стада теленку. Тут неплохую службу могут сослужить его кроссовки «Найк». Во-первых, это маскировка. В Бронксе нормальные деловые кожаные туфли на ногах у пассажира подземки сразу же выделяют его как объект для нападения. Все равно что надеть на шею дощечку с надписью: «Грабь меня». Кроссовки и пластиковый пакет в руке, по крайней мере, заставят их на минуту призадуматься, а вдруг он переодетый сыщик из Уголовного отдела, едущий после работы домой. Сыщиков, которые бы не носили кроссовок, в Бронксе давно уже нет. А во-вторых, если уж случится такое похабство, в спортивной обуви можно, по крайней мере, дать деру или, наоборот, принять бой. Обсуждать такие вещи с Коуфи и Андриутги он, конечно, не станет. На мнение Андриутги ему в общем-то наплевать, но если его запрезирает Коуфи, этого он не перенесет. Коуфи — ирландец, он лучше подставит лоб под пулю, чем будет рядиться и маскироваться в какой-то вшивой подземке.

Когда выходили присяжные, Крамер не спускал глаз с мисс Шелли Томас, она прошла мимо совсем близко — он прямо чуть ли не ощутил шелковистость ее коричневых губ, — мельком взглянула на него и чуть-чуть, еле заметно улыбнулась. Сразу же его пронзила мучительная мысль, а как она-то доберется до дому? Тут он совершенно ничего не может поделать, связан по рукам и по ногам, ведь он не вправе даже близко подойти и вступить с ней хоть в какой-то контакт. Присяжные и свидетели понятия не имеют о том, что во время вечернего перерыва судейские подгоняют обоз, да и знали бы, присяжных все равно не выпустят на улицу, пока не объявлен конец заседания.

Крамер спустился к выходу на Уолтон авеню, чтобы поразмять ноги и глотнуть свежего воздуха, а заодно и полюбоваться парадом. Слева у подъезда уже собралась группа, в том числе Ковитский и его секретарь Герсковитц. Вокруг, как проводники, — судебные приставы. Толстобрюхий, будто бочка, Каминский поднялся на цыпочки, смотрит, не спешит ли кто еще присоединиться? Автостоянка, которой пользуются служащие Окружного суда, расположена под гору по Большой Магистрали на углу Сто шестьдесят первой улицы. Там целый квартал занимает котлован, вырытый для какого-то неосуществившегося строительства, и на дне этого котлована как раз и устроена стоянка.

Все собрались. Впереди — Каминский, замыкает строй другой пристав, у обоих на бедре револьверы 38-го калибра. Маленький отряд храбро вступил на индейскую территорию. Время — 5.45, на Уолтон авеню все спокойно. В Бронксе вообще не бывает заметных часов-пик. Под самыми стенами крепости, перпендикулярно к тротуару, десять парковочных мест предназначены только для Эйба Вейсса, Луиса Мастрояни и остальных носителей высшей власти Бронкса. Когда они отсутствуют, охрана ставит на соответствующие полосы асфальта специальные знаки — красные светящиеся конусы. Вейсс еще не уехал — вот его машина, и вон еще одна, Крамер не знает чья. А остальные места все свободны. Крамер расхаживает взад-вперед по тротуару, руки в карманах, голова опущена, и обдумывает свою заключительную речь. Он здесь выступает от лица единственного участника этого процесса, который не может высказаться за себя сам, а именно от лица жертвы, от лица убитого Нестора Кабрильо, уважаемого отца семейства и уважаемого жителя своего района. Ну и так далее, нечего и голову ломать. Но сегодня просто убедительных доводов мало, сегодня бери выше — он должен произвести впечатление на нее, довести ее до слез, до содроганья, или пусть у нее хотя бы займется дух от пьянящего глотка уголовного воздуха Бронкса, где ведет борьбу с преступностью молодой прокурорский помощник, у которого есть дар красноречия, есть мужественный характер и вон какая мускулистая шея. И Крамер продолжает расхаживать по тротуару перед подъездом крепости со стороны Уолтон авеню, готовя неотвратимую расплату Герберту 92-Икс и то и дело напрягая грудинно-ключичную мышцу, а перед его внутренним взором витает образ девушки с коричневой помадой на губах.

Но вот появляются первые автомашины. Ковитский в своем старинном «понтиаке-бонневиле», похожем на большую белую лодку. Аккуратно заводит его на одно из резервированных мест. Трык! Открывается тяжелая древняя дверца, и из «понтиака» вылезает неприметный лысый человечек в сером костюме очень среднего качества. Следом подъезжает Бруцциелли в спортивном японском автомобильчике и вываливается на мостовую. Потом Мел Герсковитц и Салливан, судебный репортер. За ними Тесковитц в новом «бьюике-регале». Вот черт, думает Крамер. Вон даже Эл Тесковитц в состоянии купить себе автомобиль. Даже он, адвокат низшего разряда из Бюро бесплатной юридической помощи! А я изволь возвращаться домой на метро! Скоро уже почти все места у самого здания Окружного суда со стороны Уолтон авеню заняты машинами служащих. Последним подъезжает сам Каминский, с ним в машине — второй пристав. Они выходят, и Каминский, заметив Крамера, с дружеской ухмылкой выпевает:

— Йо-о-о-ох!

— Йо-хо-хо-хо! — отзывается Крамер.

Обозный сигнал. Его подавал пионерам-переселенцам Джон Уэйн, герой и главный проводник, сообщая, что путь свободен и можно сдвигать фургоны. Здесь индейская земля и бандитская территория, и наступила пора составлять на ночь фургоны в круг. А если кто думает, что сможет после наступления темноты пройтись пешочком за два квартала от Гибралтара до дневного места парковки и оттуда спокойно приехать на машине к маме, братцу и сестренке, тот просто играет в очко со смертью.

Ближе к вечеру Шерману позвонила секретарша Арнольда Парча и передала, что Парч хочет его видеть. Парч носит звание вице-президента фирмы, но он не из тех, кто по всякому поводу отрывает людей от работы и требует к себе в кабинет.

Кабинет у него, естественно, поменьше, чем у Лопвитца, но и в его западное окно тоже открывается великолепный вид на Гудзон и джерсийский берег. В противоположность антикварным пристрастиям Лопвитца, у Парча обстановка модерная и на стенах висят большие современные картины наподобие тех, какими увлекаются Мария и ее супруг.

Неизменно улыбчивый Парч с улыбкой указывает Шерману на мягкое серое кресло, такое обтекаемое и низкое — ну просто всплывающая субмарина, Шерман садится и словно погружается ниже пола. Парч усаживается напротив в другое такое же. Перед глазами у Шермана — ноги, свои и Парча. Подбородок Парча — на уровне колен.

— Шерман, — произносит над коленями улыбающийся вице-президент, — мне только что звонил Оскар Сьюдер из Коламбуса, Огайо. Он расстроен из-за облигаций «Юнайтед Фрэгранс».

Шерман изумился, хотел было вскинуть голову, но в таком положении это невозможно.

— Да? И даже позвонил вам? Что же он сказал?

— Сказал, что вы вчера продали ему три миллиона по сто два. И советовали поторопиться с заключением сделки, потому что они подымаются. А сегодня утром они упали до ста.

— Номинал! Не может быть!

— Факт. И продолжают идти вниз. «Стэндард и Пур» уже перенесли их из списка «А-два» в список «В-три».

— Не может быть… просто быть не может, Арнольд! Я позавчера увидел, что они спустились со 103 до 102,5, справился в Отделе анализа, и все было в порядке. Вчера они спустились до 102, потом до 101 7/8 но потом снова поднялись до 102. Я подумал, что они привлекли внимание других покупщиков, и позвонил Оскару. Они шли вверх. При 102 выходила очень выгодная сделка. Оскар искал что-нибудь больше девяти, а тут выходило 9,75, почти 10, «А-два».