Не засыпай - Голдин Меган

– Что-то произошло на работе. Он просил передать извинения, – вру я.

Я слишком стесняюсь признаться, что не знаю, кто такой Тед. Я явилась сюда только потому, что нашла в той ужасной подвальной квартире талончик на прием. Я пришла к выводу, что если я приду на прием к этому неврологу, то он сможет рассказать мне, почему с тех пор, как я проснулась в метро, все ощущается как фрагменты сна.

Доктор Бреннер снова говорит. Я смотрю ему в рот, стараясь сосредоточиться.

– Вы принесли с собой ваш журнал или какие-нибудь заметки, которые вы показывали мне в прошлый раз?

– Я ничего с собой не принесла, – отвечаю я, снова не понимая, о чем он говорит.

Он хочет сказать что-то еще, но, очевидно, передумывает, так как неловко откашливается и берет ручку с пресс-папье на столе.

– Давайте начнем. Мне бы хотелось, чтобы вы запомнили следующие три предмета. Красный цветок, синяя машина и теннисный мяч. Можете их запомнить?

– Конечно, – отвечаю я. Мой взгляд сосредоточен на блеске обручального кольца доктора, когда я запоминаю эти слова.

У доктора Бреннера на компьютере открыта моя медицинская карта. Я двигаюсь на стуле, чтобы получше взглянуть, но я все еще слишком далеко, чтобы увидеть что-то помимо размытых слов на экране.

– У меня есть результаты МРТ, – говорит он.

Он поворачивает ноутбук в моем направлении, чтобы я увидела изображение собственного мозга на экране.

– Никаких признаков какого-либо органического повреждения мозга. Сканирование совсем ничего не обнаружило. Это хорошие новости. Даже отличные, – подчеркивает он.

Доктор Бреннер ведет меня на стол для обследований. Я сижу на нем, свесив ноги, пока он обследует меня, используя всевозможные тесты, чтобы проверить мои двигательные навыки и рефлексы, а также мышечную силу. Закончив, он светит тонким фонариком в каждый глаз и просит меня следить взглядом за светом.

– Какое сегодня число? – он задает вопрос, со щелчком выключая фонарик.

Я называю ему число. Я помню его из газеты, которую видела ранее в газетном киоске. Он спрашивает меня, как звали пятерых последних президентов. Я называю даже больше и дохожу до Никсона.

– Можете мне сказать, какие четыре предмета я ранее просил вас запомнить? – спрашивает он, когда я снова сижу на стуле у его стола.

– Три предмета. Красный цветок, синяя машина и теннисный мяч.

– Очень хорошо, – он отворачивается на своем вращающемся кресле к столу и что-то печатает, а затем вновь поворачивается ко мне. – Вы все еще принимаете кофеиновые таблетки и лекарства от нарколепсии, чтобы не заснуть?

Я ежусь под его пристальным взглядом, когда вспоминаю груды таблеток «НоуДоз», которые видела в мусорном пакете в квартире в подвале, где, по всей видимости, живу.

– Больше нет.

– Отлично. Я рад, что вы последовали моему совету, – он одобрительно кивает.

Я прижимаю руки к телу, чтобы он не заметил надписей на коже, велящих мне не спать. Хотя подозреваю, что он уже их видел.

– Вы помните причину, по которой пришли ко мне?

– Да, – уверенно отвечаю я, хотя и не имею ни малейшего понятия. Он молчит, ожидая от меня продолжения. Легкий приступ головной боли наталкивает меня на мысль. – Я пришла к вам из-за мигреней, – мой голос с надеждой повышается.

– Только из-за мигреней?

– Конечно, – я пытаюсь добавить убедительности в голос. Он переходит на фальцет.

Мы оба знаем, что я лгу.

– А как же проблемы с памятью? – задает он наводящий вопрос.

– С моей памятью все хорошо, как вы могли убедиться. Я полностью ответила на все ваши вопросы, – говорю я.

Его глаза расширяются за линзами очков. Он щелкает ручкой и наклоняется вперед в своем черном кресле.

– Лив, вы пришли ко мне не из-за мигреней, а из-за проблем с памятью.

– Каких проблем? – мне страшно услышать ответ.

Я помню телефонный звонок в той квартире. Звонящий сказал, что я забываю все, когда засыпаю. Возможно ли, что он говорил правду? И если он был прав насчет этого, тогда, может, он прав и насчет всего остального.

– По всей видимости, у вас то, что я назвал бы повторяющейся диссоциативной фугой. Это редкая форма амнезии, – говорит мне доктор. Слово «амнезия» повисает в воздухе. Оно объясняет все странные случаи, произошедшие со мной сегодня.

– Как долго она у меня?

– Я не уверен. Это только ваш второй сеанс у меня. Мы все еще пытаемся во всем разобраться.

– Как у меня вообще может быть амнезия? Я помню так много о своей жизни, вплоть до детства.

– Что вы помните?

– Ну, например, я играла Офелию в школьной постановке. Это было более десяти лет назад, а я все еще могу процитировать свои реплики почти слово в слово.

– Не сомневаюсь, – говорит он. – Наш мозг чрезвычайно сложен. Видимо, в вашем мозгу заблокирован другой механизм. Вы можете помнить диалог из «Гамлета», но, если вы не сохраните письменную запись нашего разговора, вы не сможете вспомнить, о чем мы говорили, когда в следующий раз проснетесь. Вы не вспомните меня. Вы не вспомните, что были здесь. Вы ничего из того, что происходило с вами сегодня, не вспомните. Ничего.

– Что могло стать причиной этому?

– Я точно не знаю. Тед собирался поспрашивать в Лондоне, чтобы разобраться в этом. Но я точно знаю, что это как-то связано с вашим фазами сна. Когда бы вы ни заснули, вы просыпаетесь, не помня ничего о вашем недавнем прошлом.

Я смотрю на яркий солнечный свет, проходящий сквозь офисное окно, и погружаюсь в собственные мысли. Я потеряла такой большой кусок своих воспоминаний. От этого я чувствую, что лишилась чего-то – словно бы потеряла конечность или глаз.

– Лив? Лив? – доктор Бреннер, должно быть, говорил со мной. Я ничего не слышала. – У вас есть какие-нибудь вопросы?

– Вот поэтому я пью так много кофеина и принимаю таблетки «НоуДоз»? – спрашиваю я, думая о заполненном энергетиками холодильнике в той ужасной квартире. – Я заставляю себя не спать, чтобы не забывать?

– Я полагаю, что да, – говорит он. – Подсознательно вы должны знать, что забудете все, когда заснете, поэтому вы пытаетесь бороться со сном так долго, как только можете. Препараты от нарколепсии, кофеиновые таблетки. Кофе тройной крепости. Вы принимаете все, что позволит вам не засыпать. Своего рода рукотворная бессонница. Иногда вы не спите все двадцать четыре часа. Или больше, – говорит он. – Я подозреваю, что это влияет на уровень серотонина в вашем мозгу. Низкие показатели серотонина, который контролирует настроение, могут быть одной из причин вашей фуги.

– Звучит как порочный круг. Чем дольше я бодрствую, тем больше это влияет на мою память.

– Это и есть порочный круг. Вам нужно его прервать, если хотите пойти на поправку.

Он что-то пишет на чем-то, похожем на рецептурный бланк, и протягивает его мне. Я жду, что это будет рецепт на лекарства. Вместо этого он написал имя другого врача.

– Психиатр? – я удивленно поднимаю взгляд.

– Доктор Розен специализируется на проблемах с памятью. Ввиду обстоятельств вашей болезни и того факта, что мы не можем найти на снимках никаких признаков мозговых повреждений, я полагаю, что эта проблема, скорее всего, психологического характера. Мы с доктором Розеном часто работаем вместе над сложными проблемами вроде вашей.

Он поднимает ладонь, словно знает, что я буду отпираться.

– Нам нужно понять, что вызвало ваше расстройство памяти. Фуги, не вызванные органическими причинами, обычно являются результатом травмы, сильной психологической травмы. Доктор Розен может помочь вам определить и проработать эту травму.

– Травма? Какая травма? – недоумеваю я.

Он делает паузу, словно размышляя, как лучше ответить на вопрос.

– Вам лучше обсудить это с доктором Розеном.

Я едва ли могу его слышать сквозь электрический треск, поднимающийся в моей голове, пока он не становится настолько оглушительным, что я хочу закрыть уши руками и закричать. Когда он прекращается, я понимаю, что плачу.