Кумиры. Тайны гибели - Федор Раззаков

Расследовать это дело было поручено следователю столичной прокуратуры Александру Шпееру. Он вспоминает: «О трагедии я узнал, явившись утром 21 октября на работу в прокуратуру. Это был всеобщий шок. Всех угнетало количество погибших, да еще, по сути, в центре Москвы. Я тут же поехал в Лужники и осмотрел место: заледеневшие трибуны, лестницу с разогнутыми перилами. Помню, кое-где еще валялась чья-то обувь, другая мелочь…

Мне сразу дали огромную бригаду, человек 15 следователей, и начались бесконечные допросы. Было решено опросить максимум милиционеров и солдат, поэтому их привозили к нам чуть ли не повзводно. Вообще в те дни прокуратура ходуном ходила. Коридоры были забиты плачущими матерями погибших детей, нам приходилось заниматься тем, что не входило в наши обязанности: договаривались с кладбищами, звонили в морги, просили для кого-то помощи в Моссовете. Когда в прокуратуру приехали жены арестованных вскоре директора Большой спортивной арены Виктора Кокрышева и коменданта БСА Юрия Панчихина, мы, слава богу, догадались увести их на другой этаж. А то не миновать бы беды. Такая была атмосфера…»

Во время следствия была выявлена масса нарушений. Например, контролерами на злополучном выходе работали пожилые люди, пенсионеры, которые получали за это небольшую прибавку к пенсии — 10 рублей. Естественно, в нормальных условиях они еще могли работать, но к экстремальной ситуации были абсолютно не готовы. Эти же контролеры напропускали на матч детей младше 16 лет, хотя это было запрещено. Правда, здесь во многом были виноваты сами болельщики, которые проводили детей под видом своих родственников.

Виновными были признаны руководители БСА Кокрышев и Панчихин, получившие по три года заключения каждый. Однако первому сидеть после суда не пришлось, поскольку он попал под амнистию. А второй отсидел половину из назначенного срока. А вот командира роты полка патрульно-постовой службы Карягина к суду привлекать не стали, поскольку он сильно пострадал во время давки и получил инвалидность. По словам А. Шпеера: «Да, в ту пору говорили, что следователи занимались поиском «рыжих» и посадили не тех. Но что мне было делать — выйти в эфир и на всю страну заявить: уважаемые соотечественники, произошла жуткая трагедия, но, поверьте, это стечение несчастных обстоятельств и никто конкретно не виноват? Представляете, что бы было?!.»

Спустя ровно месяц после трагедии в Лужниках грянула новая: 20 ноября 1982 года в Хабаровске в результате давки на стадионе погибли 18 человек. Трагедия случилась во время матча по хоккею с мячом на стадионе имени Ленина. Играли хабаровский СКА и красногорский «Зоркий». Поскольку это был первый матч сезона, стадион был заполнен до отказа — пришло 20 тысяч человек. Когда матч закончился, толпа ринулась к выходу. И тут неправильно повела себя милиция. Мало того, что она закрыла несколько ворот и оставила только два узких выхода, она принялась на очень узком выходе из северных ворот выдергивать из спускавшейся по ступенькам толпы нетрезвых болельщиков. В результате началась потасовка, из-за чего толпа потеряла равновесие. Люди стали падать, а встать уже не могли — толпа их просто затаптывала.

Согласно официальной версии, в этой давке погибло 18 человек. Но в народе ходили слухи, что погибших было значительно больше. Однако в те годы узнать правду было нельзя — вся подобная информация была засекречена. Даже в местных газетах этой трагедии было уделено всего лишь несколько строк. Говорят, некоторых людей можно было бы спасти, если бы «Скорая помощь» приехала вовремя, но ее прождали больше 20 минут. Первую помощь пострадавшим бросились оказывать врачи обеих команд, но их усилий было явно недостаточно.

Главную вину за случившееся понес начальник милиции, которого разжаловали из подполковников и сняли с должности. А мемориальная доска на стадионе имени Ленина появилась спустя год после трагедии.

Трагедии в советском кино

Актеры

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ТРЮК В КАРАКУМАХ

Евгений Урбанский

Е. Урбанский родился 27 февраля 1932 года в Москве. Его отец — Яков Самойлович Урбанский — был видным партийным работником, которого в середине 30-х направили в Узбекистан на должность второго секретаря ЦК ВКП(б). Однако на этом посту тот проработал недолго: в 1937 году его арестовали как «врага народа» и отправили в лагерь под Воркутой. Его жену — Полину Филипповну — с детьми выслали в Алма-Ату. Там Евгений пошел в школу, в которой проучился до 9-го класса. В 1946 году его отцу снизили срок и определили рабочим на шахту в Инте. После этого семья в полном составе переехала к нему.

Десятый класс Урбанский заканчивал в средней школе города Инта. Учился хорошо. Помимо учебы увлекался акробатикой и показывал неплохие результаты в этом виде спорта. Кроме этого, наш герой прекрасно читал стихи и часто выступал с ними на различных торжественных мероприятиях. Особенно удавались ему стихи В. Маяковского. Однако большого желания посвятить себя драматическому искусству у Урбанского тогда не было. Именно поэтому в 1950 году он сначала поступил в Московский дорожный институт, затем оттуда перевелся в горный. Именно в последнем творческие устремления Урбанского внезапно нашли себе достойное применение — он стал активным участником художественной самодеятельности, впервые задумался об актерской карьере. В конце концов эти мысли привели его в Школу-студию МХАТ на прослушивание. Несмотря на волнение, которое Урбанский тогда испытывал, был он настолько убедителен и азартен, что педагоги, слушавшие его, оказались им очарованы. «Вам обязательно надо поступать на актерский!» — посоветовали ему тогда. Он так и сделал. В 1952 году он явился на экзамены в ту же Школу-студию, прекрасно прочитал несколько стихотворений В. Маяковского (его любимым произведением было «Во весь голос») и был принят на курс народного артиста СССР В. О. Топоркова.

По словам очевидцев, первые два года учебы в студии талант Урбанского был почти не заметен. Лишь на третьем курсе он «ожил», стал намного смелее и ярче. По словам его однокурсника О. Табакова: «Он был похож на шахтера, каким его тогда изображали на плакатах, в кино, в театре: здоровый, кудрявый, белозубый». (Отмечу, что почти год Урбанский ходил в студию в горняцком кителе, который он получил, еще будучи студентом горного института.)

Со своей первой женой Урбанский познакомился, еще когда учился в автодорожном институте. Девушку звали Оля, она была студенткой педагогического института. Вот ее собственный рассказ об этом:

«В то утро ни свет ни заря меня разбудил звонок в дверь. Набросив на ходу халатик, я пошла открывать. Ранним визитером оказался соседский парнишка Володька, он почему-то решил, что сейчас самое время вернуть мне учебник по психологии. Не пытаясь скрыть недовольства и «поблагодарив» соседа, я тотчас захлопнула перед его носом дверь, успев, однако, заметить за Вовкиной спиной какого-то ушастого мальчишку. До лекций в институте оставалась еще уйма времени, и я бухнулась в постель досматривать сны. А когда наконец вышла из подъезда, навстречу со скамейки поднялся тот самый ушастый парень со словами, что ждет меня уже полдня. Всю дорогу он шел следом, тараторя, что учится в Автодорожном институте, что никогда не встречал такой красивой девчонки, как я, и что зовут его Женя. После чего немедленно приступил к чтению стихов. И я, каким-то волшебным образом позабыв о времени, променяла занятия в институте на поход в кино и явилась домой только в два часа ночи. Так что знакомство с Женей запомнилось мне еще и первым скандалом с родителями.

Любопытно, что мы попали на фильм «Мальва», где главную роль играла Дзидра Риттенберг. Но тогда Женя и подумать не мог, что эта красивейшая актриса впоследствии станет его второй женой. Позже он мне рассказывал, что абсолютно не запомнил, о чем фильм, все время думал об одном — взять меня за руку или не взять.

На следующее утро, когда я вышла умыться (удобства находились на улице), перед глазами предстала такая картина: мой вчерашний кавалер стоял, прислонившись к забору, в совершенно невероятном наряде, собранном, как выяснилось впоследствии, частями по всему общежитию. Завершал ансамбль белоснежный шарф — Женя почему-то решил, что это очень аристократично.

С первого дня мы не могли расстаться ни на минуту. Каждый вечер, проводив меня, он опаздывал на последнюю электричку и шел до дома семь километров пешком. Часто, пропуская занятия в своем институте, сидел со мной на лекциях в Педагогическом, приводя в недоумение преподавателей. С некоторыми из них Женя даже познакомился при весьма интересных обстоятельствах. «Разрешите, я сдам зачет за Ольгу, — умолял он молоденькую преподавательницу физкультуры, — это я виноват, что она пропускала занятия». И ходил на руках вокруг стадиона до тех пор, пока физрук со смехом не ставила мне зачет…»