Инки. Исторический опыт империи - Юрий Берёзкин

С возникновением марксизма образ империи инков не вошел в основной корпус коммунистической мифологии, унаследованный от утопического социализма, однако связь их полностью не порывалась. В 1847 г., почти одновременно с созданием «Коммунистического манифеста», в Нью-Йорке выходит первая научная история завоевания Перу, написанная У. Прескоттом. Уже в ней высказывается мысль о присутствии социалистических начал в инкской общественно-государственной системе. Эта идея была поддержана и развита целой плеядой немецких и французских историков конца XIX-начала XX столетия, окончательно исчезнув из серьезных работ лишь полвека назад - в 1940-е годы. Наиболее полной и последовательной попыткой внести ясность в вопрос об отношении древнеперуанского общества к тому строю, который шел, как многим казалось, на смену капитализму, стала книга французского экономиста Луи Бодэна «Социалистическая империя инков», опубликованная в 1928 г. (Bauden, 1928.)

Бодэн понимал под социализмом не утопию и не туманный гуманистический идеал, а общество, отвечающее вполне конкретным принципиальным признакам. Таковыми он предлагал считать четыре: рационализация, или «оптимизация» на «научных» основаниях, жизни (т. е. социальная инженерия); стирание и подавление личности, подчиненность ее интересов интересам коллектива; тенденция к уравнительному распределению, не исключающая деление на привилегированную элиту и массы; более или менее жесткий запрет частной собственности.

Бодэн находил все эти признаки у инков, но оговаривался, что во многом сходную картину дает изучение и других древних империй, во всяком случае - в Египте и в Китае.

В 20-х годах испанские архивные документы оставались в массе своей неизвестными, инкские памятники - нераскопанными, а сведения о доинкском прошлом Перу - ничтожными. Завися целиком в своих выводах от материалов хроник, Бодэн уже поэтому не мог не совершить ряд ошибок. Главной из них было приписывание инкскому обществу первого из тех признаков социализма, которые Бодэн сам сформулировал: осуществляемой правителями страны «оптимизации» жизни на разумных основаниях. Французский экономист полагал, что инки унаследовали от своих предшественников главным образом крестьянскую общину, принципы аграрного коллективизма, а все государственные установления - это уже плод их сознательной творческой деятельности. Фактически Бодэн следовал утверждениям Гарсиласо и некоторых других хронистов об «изобретении» императорами Тауантинсуйю различных социальных и хозяйственных институтов.

На предыдущих страницах мы старались показать, что инки и в самом деле занимались весьма значительными опытами по части «социальной инженерии». Уничтожение старых и возведение новых городов, организация больших государственных и корпоративных хозяйств, переселение целых народов на тысячекилометровые расстояния за несколько десятилетий преобразили социальную и этническую картину р Центральных Андах. При всем этом, однако, маловероятно, чтобы правители Куско действовали согласно заранее принятому плану «построения» нового общества. Они скорее руководствовались традицией, опытом предшественников (прежде всего царства Чимор, которое в свою очередь опиралось на наследие мочика), лишь расширяя масштабы своей деятельности по мере роста могущества централизованного государства.

В 20-х годах нашего века «реальный» социализм будущего воспринимался еще в духе ранних антиутопий О. Хаксли и Е. Замятина как пусть бездушное, но рационально организованное и материально вполне благополучное общество. Не только инкское государство, но и саму древнеперуанскую цивилизацию Бодэн считал продуктом сознательных усилий людей, действовавших в крайне якобы неблагоприятной природной обстановке, т. е. скорее успешно «боровшихся» с природой, чем использовавших те возможности, которые она открывала. Л. Бодэн оказался во многом близок К. Виттфогелю, который, выступая обличителем сталинского режима, вместе с тем полагал, что деспотическая власть - будь то в древности или позже - является своего рода неизбежной платой за осуществляемые государством общеполезные крупномасштабные хозяйственные проекты. Как уже указывалось, наука не подтверждает подобных представлений. Имперские политические структуры могут появиться лишь после достижения обществом определенного экономического и демографического потенциала, но сами они не столько увеличивают этот потенциал, сколько с течением времени неизбежно растрачивают его. Политически децентрализованное общество, если только его не раздирают внутренние конфликты, вполне способно справиться с организацией крупномасштабных работ, когда в них ощущается действительная необходимость.

Тоталитарное государство как новая ступень в развитии имперского деспотизма

Ни Бодэн, ни Виттфогель, ни другие авторы, проводившие параллели между древними и новейшими «социалистическими империями», обычно не принимали в расчет одну весьма важную деталь. Переселяя народы, возводя на пустом месте города или сооружая курганы из человеческих черепов, деспоты прошлого при всем желании не могли существенно повлиять на взаимоотношения внутри элементарных производственных и социальных ячеек: общины и тем более семьи. Несмотря, например, на все перипетии, выпавшие на долю андской сельской общины как при инках, так и в период господства Испании, до середины нашего века крестьяне-индейцы в нынешнем Перу в массе своей сохраняли жизненный уклад, основы которого были заложены еще до возвышения Куско.

Прервать глубоко укоренившуюся народную традицию способны лишь народные же массовые движения, которые идут снизу и связаны с описанными выше кризисными культами. В периоды развития подобных движений до предела усиливаются те тенденции, которые Л. Бодэн связывал с представлением о «социализме» и которые на самом деле в той или иной степени свойственны едва ли не большинству доиндустриальных обществ: ограничение частной собственности, размывание личности в коллективе. Однако кризисные культы сравнительно долговечны, лишь если они принимают форму «ереси» и остаются уделом меньшинства, секты. Как только их адепты получают верховную власть или хотя бы узаконенный социальный статус, их усилия оказываются направлены уже не на разрушение структуры общества как таковой, а на формирование в нем новых иерархических структур. Если кризисная идеология оказывалась способной уничтожить одну империю или даже цивилизацию, она сама же и служила той основой, на которой возникали новая империя и новая цивилизация. При этом выверенные тысячелетним опытом правила рационального поведения человека в окружающем мире продолжали по-прежнему передаваться от поколения к поколению в народной среде. В древних и средневековых империях власти не были в состоянии оказать существенное целенаправленное воздействие на бытовую и производственную культуру, да чаще всего и не пытались это сделать. В крайнем случае активному преследованию подвергались отдельные обычаи, соблюдение которых приобретало значение открытого вызова существующему порядку. Еще в XIX веке превосходному проекту Козьмы Пруткова «О введении единомыслия в России» суждено было оставаться неосуществленной мечтой администратора-идеалиста, а аракчеевские военные поселения, хотя и стали реальностью, но лишь на уровне эксперимента, не идущего по своим масштабам в сравнение не то что с ГУЛАГом, но даже и с трудовыми армиями Льва Троцкого.

В отличие от своих предшественниц тоталитарные империи XX века получили доступ к чрезвычайно развитой технологии. Дело здесь не только в автоматическом скорострельном оружии, танках и отравляющих веществах, безнадежно отодвинувших в классическое прошлое легендарные баррикады и победоносные толпы восставших трудящихся. Развитие технологии было революционным в бесконечном множестве аспектов. Все это позволило современному государству гораздо жестче контролировать повседневную жизнь людей, быстро и радикально менять их бытовой уклад, в невиданных прежде размерах манипулировать общественным сознанием. С одной стороны, с появлением высокоразвитых, технически мощных средств массовой информации открылась возможность монопольного владения ими и тем самым создания сконструированной по желанию властей ложной картины мира, причем одинаковой в умах десятков миллионов людей. Об этом заботились специальные огромные ведомства вместе с подчиненными им прессой, радио, телевидением, кинематографией, художественной литературой и вообще всеми организованными формами духовной деятельности. С другой - высочайшего совершенства достигли методы тотальной слежки и массовых превентивных репрессий, развилась система концлагерей. Это позволяло быстро и оперативно выявлять, изолировать или физически ликвидировать не только активно недовольных, но и всех тех, кто потенциально мог бы стать таковыми.