Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Меттерних питал определенные иллюзии насчет того, что регулярная деятельность провинциальных собраний, сформированных по сословному принципу, с одной стороны, поможет устранить хотя бы часть недостатков центральной власти, а с другой – парадоксальным образом будет способствовать централизации империи. Речь шла прежде всего об обуздании сепаратистских тенденций в Венгрии, которую Меттерних мечтал уравнять в административном отношении с остальными частями монархии. «Раз уж Венгрией нельзя управлять иначе как с помощью конституции и сейма, – заявил канцлер в 1841 году на правительственном совещании, – необходимо изменить эту конституцию так, чтобы она позволяла править Венгрией обычным образом». Однако сделать это Меттерниху не удалось: политическое брожение в Венгрии было уже слишком сильным, и любое покушение на традиционные вольности немедленно вызвало бы мятеж.

Кризис назревает: империя и ее народы

В 1843 году в Австрийской империи жили чуть более 29 млн человек. Из них свыше половины (15,5 млн) составляли славянские народы – поляки, чехи, словаки, сербы, хорваты, словенцы и русины (украинцы). В 2 с лишним раза меньше было немцев (7 млн), 5,3 млн насчитывали венгры, 1 млн – румыны и около 300 тыс. – итальянцы. Добавим к этому довольно многочисленные еврейское и армянское меньшинства. Габсбургской монархии пришлось столкнуться с множеством проблем, связанных со становлением национального самосознания этих народов, их стремлением к культурной и административной автономии или даже собственной государственности. Чтобы понять суть этих проблем, необходимо остановиться на природе национализма и его особенностях в центре и на востоке Европы.

Национализм в современном значении этого понятия – продукт индустриального общества конца XVIII–XIX веков. В ходе промышленной революции разрушается социальная и культурная иерархия, свойственная доиндустриальным обществам, возникает качественно новый тип разделения труда, резко расширяется доступ различных социальных слоев и групп к образованию, результатом чего становится создание культурно однородного общества. В нем носителями развитой культуры, опирающейся на письменность, являются уже не элитные группы (дворянство, духовенство и т. п.), а практически все общество, за исключением небольших маргинальных слоев. Такая культура способствует формированию нового национального самосознания, возникновению народа как такового, т. е. сообщества, где «высокая культура, в которой они были воспитаны, является для большинства людей их ценнейшим достоянием, ядром их самоидентификации»[53]. С этого времени, например, венгры – это не только представители дворянского сословия, носители определенного социального статуса и привилегий, но и все, кто говорит по-венгерски и чувствует себя венгром. Новая общенародная национальная культура стремится закрепить свою самостоятельность и обеспечить безопасность своего дальнейшего развития. Наиболее действенным способом добиться этого является создание государственных механизмов, служащих «оболочкой» данной культуры. Так появляются предпосылки к возникновению национальных государств. Поскольку в доиндустриальную эпоху государства формируются по иным принципам, их границы не всегда совпадают с границами расселения отдельных народов. Отсюда – многочисленные межнациональные конфликты, свойственные веку национализма, когда создание этнически и культурно однородного государства становится основной целью «пробуждающихся наций». Поскольку исторические судьбы народов неодинаковы, возникают разные типы национализма и варианты решения межнациональных проблем, которые несет с собой индустриальная эпоха.

В Европе XIX века можно выделить несколько вариантов взаимоотношений между нациями и государствами. Один, свойственный западноевропейским народам, отличался тем, что здесь национализм опирался на «относительное этническое единство, которое было достигнуто еще до XIX столетия и соответствовало изменяющимся экономическим и политическим условиям»[54]. Иными словами, Франция, Англия, Голландия, Швеция, Дания, в определенной степени и Испания сложились как единые национальные государства в доиндустриальную эпоху, и формирование общенародного национального самосознания на базе вышеописанного культурного единства здесь почти не сопровождалось перекраиванием государственных границ.

Другой вариант – назовем его центральноевропейским – характерен для Германии, Италии и (с некоторыми оговорками) Польши. Здесь речь идет о народах с развитой национальной культурой, которые не имели единой государственно-политической «оболочки», сложившейся в доиндустриальный период, или, как в случае с Польшей, утратили ее. Стремление к созданию национального государства как залога сохранения и развития этой культуры определило характер истории трех перечисленных народов в XIX веке.

У народов Австрийской империи ситуация оказалась прямо противоположной: они не были «распылены» между множеством мелких княжеств, как немцы или итальянцы, а жили в рамках единого крупного государства, которое формировалось задолго до промышленной революции по династическому принципу и не отождествлялось ни с одним из народов, находившихся под его властью. Австрийская монархия не была и не могла быть немецкой, венгерской или славянской – она была именно австрийской, т. е. наднациональной и враждебной какому-либо национализму. Это и представляло главную проблему Габсбургов и их государства в век национализма. Ситуация осложнялась тем, что разноязыкие подданные императора находились на различных стадиях политического, экономического и культурного развития и обладали неодинаковым уровнем национального самосознания. Имеет смысл рассмотреть специфику отдельных народов монархии, поскольку проблемы каждого из них в той или иной степени предопределили дальнейшую судьбу государства Габсбургов.

Австрийские немцы. Если уж Габсбургов и можно ассоциировать с какой-либо этнической группой, то этой группой были, несомненно, их германоязычные подданные. Немецкий язык, будучи родным для большинства членов правящей династии, рассматривался ими, начиная с Иосифа II, в качестве официального языка монархии и наиболее предпочтительного средства межнационального общения ее обитателей. Немецкоязычной была в большинстве своем и высшая австрийская аристократия. (Даже граф Сечени, страстный патриот Венгрии, вел дневник на немецком языке, на котором изъяснялся более бегло, чем по-венгерски.) Кроме того, немцы являлись наиболее экономически развитой общиной Австрии, опорой ее хозяйственной системы: в первой половине XIX века они вносили в казну две трети налогов; один немец в среднем платил государству в 2 раза больше, чем чех или итальянец, почти в 5 раз больше, чем поляк, и в 7 раз больше, чем хорват или серб.

Немецкая культура преобладала в городах империи, на улицах которых звучала немецкая речь, хотя сами эти города зачастую были германскими островками в славянском, мадьярском или румынском море. Один из ведущих деятелей чешского национального возрождения, историк, политик и публицист Франтишек Палацкий вспоминал, что в середине 1840-х годов прилично одетый человек, спросивший у прохожего в Праге дорогу по-чешски, рисковал нарваться на грубость или услышать просьбу говорить «человеческим» языком, т. е. по-немецки. Впрочем, в Богемии и Моравии немцы жили со времен средневековья и чувствовали себя такими же богемцами, как и чехи. Их патриотизм был не национальным, а региональным. Однако в середине XIX века в сознании многих богемских и австрийских немцев произошли значительные перемены, связанные с ростом националистических настроений в Германии.

В «третьей Германии», этом конгломерате небольших государств, находившемся в эпоху Меттерниха фактически в совместном австро-прусском управлении, либерализм и национализм были чрезвычайно тесно связаны между собой. Стремление к национальному освобождению и объединению (в соответствии с вышеописанной логикой национализма) сочеталось у западно– и южногерманской интеллигенции, либерально настроенного дворянства и части бюргерства с требованием гражданских прав и социальных свобод. Впервой половине XIX века в большинстве средних и малых германских государств уже действовали умеренно либеральные конституции, цензурные ограничения были значительно мягче, чем в Австрии или Пруссии, существовали союзы студентов (Burschenschaften), литературные и научные кружки, на заседаниях которых зачастую звучали радикальные речи, и т. д. Действовали и подпольные революционные организации вроде «Молодой Германии». Определенная часть подданных австрийского императора, в первую очередь молодое поколение, начала сочувствовать германскому либеральному и национально-освободительному движению. Поскольку понятие «австриец» в то время не подразумевало ничего, кроме верности габсбургской династии и, соответственно, ее консервативной политике, либерально настроенные австрийские немцы предпочитали считать своим отечеством не многонациональную, неоднородную и «реакционную» Австрийскую империю, а Германию, которая пока не существовала, но рисовалась их воображению как мощное и в то же время свободное национальное государство в центре Европы.