Тот, кто пользовался вселенной - Алан Фостер

— Что случится, если кто-либо пойдет против сенсибилизированной мысли, но не будет пытаться удалить лехл? — с любопытством спросил Лу-Маклин.

— Нарушение зарегистрируется созданием, чувствительные рецепторы в его теле раздражатся, и твое тело выделит нервный яд. Это действие инстинктивное и рефлекторное. Лехл может контролировать его не более, чем ты сам. Реципиент быстро умирает. Эффективного противоядия не существует. Мозг умирает первым.

— Неприятно. И тем не менее, ньюэлы считают лехла полезным созданием?

— Все создания, независимо от того, насколько незначительными и ненужными они кажутся, имеют свое назначение. Этот урок еще предстоит усвоить вашему народу.

До тех пор, пока ты не попытаешься удалить его, и не поступишь вопреки внушенной мысли, ты даже и не заметишь его присутствия, за исключением одного маленького побочного эффекта.

— Какого именно? — спросил Лу-Маклин.

— Лехл предпочитает спокойную обстановку, как и любое здравомыслящее создание. Он выделяет особые химические вещества, чтобы сделать свой «дом» комфортабельным. Пока он остается в твоем организме, у тебя не может быть внутреннего кровотечения в мозгу. Если ты получишь травму черепа, лехл поможет естественным механизмам твоего тела излечить любую рану. И у тебя больше никогда не будет головной боли. — Нарас Шараф казался очень довольным возможностью рассказать о благотворном воздействии импланта. Услышанное понравилось Лу-Маклину. Он не сказал Нарас Шарафу, что за всю свою долгую и трудную жизнь он ни разу не испытывал головной боли…

10

Нарас был прав. Операция прошла безболезненно. Лу-Маклин даже смог наблюдать, как искусные хирурги ньюэлов вскрыли тыльную часть его головы и вставили туда крошечное темно-синее создание. Оно не двигалось, напоминая скорее всего обрывок синей губки, чем живое существо.

Затем они «запечатали» отверстие так тщательно, что через пару часов невозможно было определить, где были сделаны первоначальные разрезы. За этим последовала краткая процедура с программирующей аппаратурой, во время которой Лу-Маклин послушно выполнял инструкции, необходимые для сенсибилизации лехла на указанную мысль, а затем он смог встать и идти.

Он положил ладонь на затылок. Только при очень сильном давлении появлялось слабое ощущение, что под кожей находится нечто, кроме кости и мышц. Он даже не лишился ни единого волоса.

Несколько дней он почесывал это место, но зуд, который он ощущал, был чисто психологическим явлением. Через неделю он забыл о нем.

Затем наступил день, когда Нарас вывез его из центрального города в наземной машине. Лу-Маклину пришлось согнуться в три погибели, чтобы не стукнуться об изогнутый низкий потолок, вызывающий приступ клаустрофобии.

Двигатели машины работали на сжатом воздухе, и она быстро перемещалась по пластиковой трубе, двигаясь за пределы города по направлению к дальней гряде живописных гор. За стенками трубы шел дождь, большинство планет ньюэлов периодически подвергались потопам. Ньюэлы вызывали их искусственно, если они недостаточно часто случались по естественным причинам. Ньюэлы были по происхождению амфибиями. Они больше уже не могли дышать в воде, но все еще любили мокнуть.

— Куда мы едем? — спросил скорчившийся Лу-Маклин у своего попутчика.

— Существуют определенные традиционные места, — объяснил Нарас Шараф. — Новые миры порождают новые традиции. Но мы едем в одно из древних мест. Беременная женская особь сама выбирает где производить рождение. На восьми планетах-прародительницах наших предков существуют древние места, которые использовались для этой цели тысячи лет. По слухам, рождение в этих местах дарит потомкам удачливость, приятную внешность, чувствительные и эластичные щупальца, сексуальную потенцию и другие желаемые качества. Чепуха, разумеется, но укоренившиеся предрассудки умирают с трудом.

— У нас их тоже полно, — заверил его Лу-Маклин.

— Я это знаю. — Он направил свои большие глаза на дорогу впереди. — Став свидетелем рождения, ты узнаешь один из великих секретов ньюэлов, узнаешь, почему такие события так тщательно оберегаются от взглядов инопланетян. Тебе суждено стать первым, Киис ван Лу-Маклин. Это огромная привилегия, но никто уже не волнуется по этому поводу. Теперь, после имплантации. — Один глаз продолжать изучать дорогу, а второй повернулся и уставился на Лу-Маклина.

— Имплант не беспокоит тебя?

— Ничуть. Мне кажется, что ты не совсем полно раскрыл мне благотворное воздействие лехла. Со времени имплантации я чувствую себя лучше, чем когда бы то ни было.

— Ни одному человеческому существу никогда еще не внедряли лехла. Вероятные результаты были тщательно просчитаны заранее, до операции, они оставались всего лишь теорией.

— Действительно, я чувствую себя просто переполненным энергией.

Труба поднималась в горы, неся в себе машину сквозь проходы и острые скалы, в которых не могла бы пролечь никакая другая дорога. Ночью одинокая большая луна освещала хвойные деревья, ветви которых изгибались кверху, придавая лесу, через который они ехали, вид целой армии изумрудных канделябров. Лу-Маклин крепко спал на ложе, устроенном для него в задней части длинной и узкой машины. Создание внутри его головы, которое могло мгновенно убить его, следило тем не менее, чтобы его сон всегда был хорошим.

Через два дня все, что хотя бы отдаленно напоминало ровную местность, осталось далеко позади. Виднелись места обитания древних общин ньюэлов, построенные и разбросанные в долинах или на наименее крутых склонах покрытых снегом гор. Машина автоматически затормозила и свернула в меньшую боковую трубу. Они двигались вперед в одиночестве, ни одна машина не ехала ни впереди, ни позади них на обычном установленном расстоянии.

Наконец они замедлили ход. Машина выскользнула из трубы на парковочную площадку внутри здания, украшенного резьбой и мозаикой. Повсюду виднелись арки, суженные скорее из соображений эстетики, чем архитектуры.

Двое вооруженных ньюэлов приблизились к машине. Они носили каждый по элу, деловитые вертушки постоянно меняли форму звезд, которыми были усыпаны сине-коричневые мундиры незнакомцев. Они искоса посмотрели на Лу-Маклина, который, согнувшись, выбирался из тесной машины, и вытащили свои короткие реактивные ружья.

Один из них узнал Шарафа.

— Поистине, это плохая шутка, брат.

— Поистине, это вовсе не шутка, — ответил Шараф.

— Но не хочешь же ты сказать, что…

— Все в порядке, братья, — заверил их Шараф. — За него замолвили словечко.

— Привет, — сказал новый голос. Ньюэл, который неожиданно присоединился к ним теперь, был моложе обоих стражей и значительно моложе Нарас Шарафа. Он едва начал управлять вязкостью своего выделяющегося геля, и его склеивающиеся веки время от времени слипались на более длительное время, чем позволяли законы вежливости. Кроме флюоресцентного пурпурного цвета, периодически появляющегося на коже ньюэла, по его телу иногда проскакивала ярко-желтая искра, особенно привлекательная для окраски его кожи.