Золото муравьев - Мишель Пессель

Если бы только посланцы Александра прошли чуть дальше в глубь долины, думал я, то они, возможно, обнаружили бы, что кашмирцы, живущие в окрестностях озера Вахур, называют своих соседей — жителей лежащей к северу высокогорной местности именем «дарада» (или «дарады»)! Впрочем, этот факт ускользнул не только от воинов Александра, но и от многих исследователей, тщетно пытавшихся установить происхождение названия племени, которое считалось стражем «золота муравьев». Как знать, если бы кашмирский экспедиционный корпус все-таки принес это известие повелителю, то, может быть, Александр, вместо того чтобы продолжать свое продвижение к Гангу, отправился бы на север, в страну муравьев-золотоискателей… Как нам удалось выяснить в Сринагаре, еще и сегодня кашмирцы с озера Вахур называют горцев, «носящих шерстяную одежду», то есть крестьян-скотоводов с высокогорных долин, что к северу от Сринагара, «дарада» или «дарады». Отметим и то, что в наши дни дарады говорят на языке шина, родственном языку минаро. Думается, если бы мне или другим исследователям довелось обнаружить приведенную логическую цепочку чуть раньше, то это существенно облегчило бы наши поиски ответа на вопрос, кто такие дарды. Во всяком случае все сказанное еще раз подкрепило мое предположение о том, что Геродотовы «дарды» — никто иные, как наши знакомые минаро.

Древнегреческие историки подразумевали под кашмирцами народ, живший в верховьях Инда и занимающийся разведением коз. Некоторые детали: эти кашмирцы были хорошими наездниками, что же касается их страны, то ее главной особенностью было изобилие золота в недрах. Похоже, что названные детали у нас начинали складываться во вполне логичное построение. И если никаких муравьев-золотодобытчиков мы еще не нашли, то были, вероятно, на верном пути.

На следующий день после прибытия в Сринагар до нас дошло печальное известие: шейх Абдулла слег в результате сердечного приступа. На базаре, куда мы отправились закупать походный провиант, люди обсуждали эту весть.

Дня через два после нашего переезда в Каргил, вечером, когда мы уже готовились ко сну, в дверь постучали. Это оказался Какпори, приехавший из Сринагара вместе с красавицей женой (она родом из Ладакха) и маленьким ребенком. Какпори был очень взволнован и не стал скрывать причину этого. Ему уже была известна новость, которую жители Каргила узнают лишь на следующее утро: шейх Абдулла скончался.

Утром я вышел на веранду нашего дома. Перед моими глазами лежала долина Суру. Солнце дотла выжгло берега реки, и взлетавший с подножия одного из холмов вертолет висел над землей в огромном пылевом облаке. Выше, за холмами, виднелись зубцы далекой горной цепи, которую нам вскоре предстояло пересечь.

Вертолет взмыл наконец ввысь и начал быстро удаляться. Я спустился на базар, и сразу в глаза бросилась толпа, собравшаяся на перекрестке. Оглядевшись, я увидел черные флаги, свисавшие с крыш. «Шейх Абдулла умер» — эта новость передавалась из уст в уста. Сердце мое сжалось — меня искренне опечалила кончина этого замечательного человека, которому я был многим обязан. В течение многих лет главный министр штата оказывал мне всяческую поддержку. Во время последней нашей экспедиции он еще раз проявил глубокое понимание ее целей. Мне подумалось, что, продолжая эту работу, я как бы отдам долг памяти «Кашмирскому Льву». Он лучше других понимал, как важно в кратчайшие сроки завершить изучение традиций минаро, что облегчит путь к пониманию древней истории Кашмира.

Громкоговоритель оповестил народ о начале трехдневного траура. На базаре многие обсуждали возможные последствия кончины политического лидера штата. Было известно, что, вероятно чувствуя приближение смерти, несколькими неделями раньше шейх Абдулла в качестве преемника назвал своего сына Фарука. Людей волновал теперь вопрос, в какой мере сын сможет продолжить линию отца и поддерживать порядок в этом беспокойном районе.

А нам нужно было приниматься за работу. Я планировал нанять в Каргиле носильщиков из минаро и отправиться с ними вверх по долине Суру до того места, где годом раньше мы обнаружили не расшифрованную до сих пор древнюю надпись на статуе Будды. Оттуда я думал пройти через перевалы Руси-ла и Сапи-ла и добраться, таким образом, к еще не изученным древним поселениям минаро.

В подборе проводников я очень рассчитывал на помощь Нордрупа и направил ему письмо с просьбой присоединиться к нам в Каргиле, как бывало во время предыдущих экспедиций.

Надеясь на скорое прибытие Нордрупа, я прогуливался по базару, заранее высматривая возможных попутчиков. Увы, минаро на базаре не было, что и понятно: уже 8 сентября, уборка урожая в самом разгаре.

Еще несколько дней я бродил так по базару — и без всякого результата. Отчаявшись, я побрел как-то к ветхому зданию транспортной компании, где в предыдущий наш приезд мне посчастливилось встретить семью минаро. На сей раз я обнаружил в комнате на третьем этаже лишь двух ладакхов, кипятивших свой соленый чай. Я уселся на пол рядом с ними и завел разговор. Мои собеседники были приятно удивлены тем, что я говорю на их языке, и оказались весьма разговорчивыми. Решение отдаться на милость транспортной компании оказалось счастливым: вернувшись сюда на следующий день, я увидел в соседней комнате троих минаро. Они рассказали мне, что прибыли из Дарчики, чтобы продать излишки собранного урожая абрикосов. Минаро угостили меня абрикосами, а затем я поспешил к Мисси, чтобы сообщить ей об удаче.

— Как ты думаешь, они согласятся пойти с нами? — спросил я.

— Давай лучше подождем Нордрупа, — заметила осторожная Мисси.

Но на следующее утро, так и не дождавшись Нордрупа, мы отправились все-таки вдвоем к зданию транспортной компании. Увы, минаро уже ускользнули. Похоже, что вместе с ними исчезла и последняя надежда найти в этом городе проводников для экспедиции. Мы уселись в соседней комнате рядом с уже знакомыми мне ладакхами. Но вдруг дверь приоткрылась, и — о радость! — в нее заглянули те, ради кого мы сюда пришли. И вот мы уже все вместе сидим за соленым чаем.

В глазах стороннего наблюдателя мы являли собой весьма примечательную компанию: ладакхи в своих красных халатах, рядом — Мисси, будто только что вышедшая из магазина модной спортивной одежды, и минаро в обтрепанных одеяниях. Впрочем, несмотря на непритязательность одежды, именно минаро, вероятно, в первую очередь привлекли бы внимание, до такой степени они были похожи на нас, европейцев. Один из них, — как я потом узнал, его звали Сонам — был вылитой копией моего друга из Шотландии. У него были узкие вытянутые нос и подбородок, живые глубоко посаженные глаза. Я никак не мог отделаться от ощущения, что он вот-вот заговорит по-английски с шотландским акцентом. Но само собой разумеется, говорил он на ладакхи — языке, которым большинство минаро хорошо владеют. Черные волнистые волосы Сонама доходили ему до плеч, и он чертовски походил на развязного европейского хиппи. Попутчик Сонама, которого звали Таши, был постарше, лет приблизительно сорока. Голову его прикрывала шерстяная красно-сине-зеленая шапочка. Как потом выяснилось, под этим убором скрывалась заурядная лысина — редкое, между прочим, явление среди местных жителей. На манер некоторых озабоченных аналогичной проблемой европейцев он пытался замаскировать нехватку волос. Однако, как и у его европейских собратьев по несчастью, толку от этой маскировки не было никакого. Сама ее методика, впрочем, довольно любопытна: отросшие на висках длинные волосы Таши заплетал в косицы, которые собирал затем на макушке в узел. Черты лица Таши — орлиный нос, тонкий профиль — делали его похожим на утонченного европейского аристократа, конечно, если не обращать внимания на макушку. Третий минаро был очень похож на Сонама — впоследствии выяснилось, что это его брат.