НА ПОЛПУТИ В АД - Джон Колльер

Он услышал голоса. «Герберт! Гермиона!» Уоллинг-форды. Проклятье! Что им надо?! Знают же, что мы сегодня уезжаем. И оба голые! И следы крови на полу! Я погиб! Пропал! Выхода нет!

– Где их черт носит?!

– Машина здесь.

– Может, они зашли в кафе миссис Лиделл?

– Надо обязательно с ними повидаться перед отъездом.

– Или по магазинам отправились. Что-то, вероятно, в последний момент понадобилось.

– Нет, у Гермионы наверняка все заранее готово. Знаешь, мне кажется, я слышу шум воды. Кто-то, по-моему, в ванне моется. Может, крикнуть? Или в дверь посильнее постучать?

– Ты что? Не вздумай. Где тебя воспитывали?

– Подумаешь, уж и крикнуть нельзя.

– Знаешь что? Давай-ка зайдем еще раз на обратном пути. Гермиона сказала, что раньше семи они не уедут. Обедать они собирались по дороге, в Солсбери.

– Думаешь? Ладно. Но если я не выпью на дорожку со стариком Гербертом, он обидится.

– Пошли скорее. В половине седьмого вернемся. Доктор услышал удаляющиеся шаги, стук закрываемой двери. «В половине седьмого, – пронеслось у него в голове. – Успею».

Он вышел из подвала, пересек прихожую, закрыл входную дверь на засов, поднялся наверх и, достав из умывальника инструменты, сделал все необходимое. Затем, уже в халате, опять спустился вниз, неся несколько свертков, упакованных в полотенце или в газеты и аккуратно пришпиленных булавками. Свертки эти он бережно вложил в узкую глубокую яму, выкопанную в углу подвала, завалил яму землей, присыпал сверху угольной пылью и, довольный собой, с чувством выполненного долга опять поднялся на второй этаж. Там он тщательно вымыл ванну, не менее тщательно вымылся сам, еще раз помыл ванну, оделся и отнес вещи жены, а также свой халат в мусоросжигатель.

Теперь, кажется, все в порядке. Уже четверть седьмого, но Уоллингфорды всегда опаздывают, а ему осталось только выйти из дому и сесть в машину. Жаль, конечно, что не удалось дождаться темноты, но он поедет в объезд, минуя главную улицу; впрочем, в этом нет необходимости, ведь в том, что он один в машине, не было ничего удивительного: Гермиона по какой-то причине могла поехать вперед.

И все– таки, когда доктор, никем не замеченный, выехал из города и покатил в сгущающихся сумерках по шоссе, он испытал огромное облегчение. Правда, ехать приходилось очень осторожно: в глазах рябило, да и реакция стала почему-то замедленной, но все это были мелочи. Когда совсем стемнело, доктор, въехав на холм, остановил машину и задумался.

Небо было усыпано звездами. Далеко внизу мерцали городские огни. Доктор ликовал. Все самое сложное уже позади. В Чикаго его ждет Мэрион. Она уже знает, что он овдовел. Никаких лекций он, понятное дело, читать не станет, а устроится на работу в каком-нибудь тихом, благополучном американском городке, где ему ничто не угрожает. Чемоданы, правда, забиты платьями Гермионы, но их можно будет выбросить в иллюминатор. Как удачно, что она печатает письма на машинке – пиши она от руки, и могли бы возникнуть немалые трудности! «Вот как бывает, – со злорадством размышлял он. – Все продумала, все предусмотрела – даже собственную смерть, черт возьми!»Нет никаких оснований для беспокойства, – рассуждал доктор. – Я напишу от ее имени несколько писем, а потом буду писать все реже и реже. Разок напишу и сам: очень, дескать, хочется поскорей вернуться в Англию, но никак не получается. Дом на пару лет оставлю за собой – пусть думают, что приеду. Может, кстати, года через два-три действительно вернусь и уж тогда замету следы как следует. Что может быть проще! Но на Рождество-никогда!" Продумав план действий, доктор завел мотор и уехал.

Только в Нью-Йорке он наконец почувствовал себя в полной безопасности. Сидя после обеда в холле нью-йоркского отеля и жадно затягиваясь сигаретой, доктор не без удовольствия вспоминал события того, последнего дня в Англии. Подумать только, когда раздался звонок, скрипнула входная дверь и до него донеслись голоса Уоллингфордов – он же находился на волосок от гибели! А теперь в самом скором времени ему предстоит встреча с Мэрион.

К доктору с улыбкой подошел портье и вручил ему пачку писем. Первая корреспонденция из Англии. Интересно, интересно… Он живо представил себе, как сядет за машинку и настучит, подражая деловому стилю Гермионы, несколько писем ее подругам, как поставит в конце характерную женину закорючку, как во всех подробностях распишет, каким успехом пользовалась его первая лекция, какое огромное впечатление произвела на него Америка, что, впрочем, вовсе не помешает вернуться на Рождество домой… Все это ни у кого не вызовет подозрений – на первых порах, по крайней мере.

Доктор просмотрел письма, большинство адресовано Гермионе: от Синклеров, Уоллингфордов, от приходского священника. Одно письмо деловое – из ремонтной конторы «Холт и сыновья».

Он стоял посреди холла, большим пальцем вскрывал конверты и с улыбкой читал письма. Никто из друзей не сомневался, что к Рождеству Карпентеры вернутся в Англию. Ведь на Гермиону можно положиться. «А вот и не угадали, голубчики!» – с американской развязностью воскликнул доктор. Последним он вскрыл письмо из ремонтной конторы и прочел следующее:

"Уважаемая миссис Карпентер, настоящим с благодарностью извещаем Вас, что получили Ваше письмо, а также ключи от дома. Рады, что наша смета (см. ниже) Вас устраивает.

Все работы по дому, в соответствии с договоренностью, будут закончены до Рождества, в связи с чем на этой неделе отправляем бригаду по Вашему адресу.

Готовые к услугам. По Холт и сыновья

В смету включены: земельные работы, строительные работы, облицовка винного погреба в подвале – с использованием лучших качественных материалов на общую сумму 1800 фунтов стерлингов".

ДРУГАЯ АМЕРИКАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Молодой человек пришел к знаменитому зубному врачу и уселся в кресло. Он брезгливо отмахнулся от зонда, зеркальца и профессиональной улыбки.

– Драть все до одного, – сказал он.

– Позвольте, – возразил врач, – но у вас же очень хорошие зубы.

– А я вам предлагаю, – отозвался молодой человек, – очень хорошие деньги. Врач все же медлил.

– Врачебная этика не позволяет, – сказал он, – удалять здоровые зубы без самых веских на то оснований.

Молодой человек, начав улыбаться при слове «этика», в конце концов осклабился так широко, что явил взору ядреные зубы мудрости. Одновременно он вытянул из жилетного кармашка скатанные трубочкой кредитки и напоказ поигрывал ими.

Врач не обратил на кредитки ни малейшего внимания.

– Если вы хотите избавиться от своих превосходных зубов, – рассуждал он, – то вы наверняка душевнобольной. А я, со своей стороны, убежден, что душевная болезнь – зубное заболевание. Она служит симптомом порчи корней зубов, в особенности верхних. С этой точки зрения…

– Меньше трепа, больше дела, – прервал его молодой человек, утомленный зубоврачебными тонкостями.

Врач пожал плечами и принялся за дело. Как бы опасаясь, что операция некстати вернет молодому человеку здравый смысл, он тридцать третьим рывком щипцов шутливо выдернул из руки пациента денежный сверточек.

Молодой человек не обмолвился ни словом; по его знаку было подано зеркало, и он с явственным удовлетворением оглядел свои онемелые и ввалившиеся челюсти. Он спросил, когда будет готов протез, записался на прием и удалился восвояси.

«Вот тебе и на! – подумал врач. – Похоже, что дело тут не в зубах. Он как пришел, так и ушел с мозгами набекрень».

Врач сильно ошибался. Мозги у молодого человека были на месте, и он прекрасно знал, что делает. За несколько лет омерзительного разгула он дочиста поиздержался, но у него оставался в запасе очень хитрый и ловкий способ разжиться деньгами. А к наличию зубов он относился совершенно так же, как обычно относятся к страхованию жизни, только наоборот. Он полагал, что лучше их не иметь, но в них нуждаться, нежели иметь и не находить им применения.

Вот он и явился к врачу в назначенный день за своими вставными зубешниками, поцыкал ими, поскрежетал самым натуральным образом, отдал за них предпоследний доллар, вышел на улицу, сел в свой фасонистый автомобильчик и припустил так, будто за ним по пятам гнались все члены ссудной кассы, – они бы и погнались, если б его успели заметить.

Он ехал, пока не стемнело, а наутро продолжил путь. Под вечер он прикатил в тот медвежий угол, где в обветшалых усадебках доживают свой век старые и скупые дядюшки. Нашему молодому человеку более или менее – как посмотреть – повезло: его дядюшка был из самых старых и самых богатых, а усадьба его, сущая развалюха, стояла поодаль от прочих.

Подъехав к этому уединенному жилищу, герой наш остановился у крыльца, на починку которого, за много лет не было истрачено ни доллара. «Тем больше их скопилось в чулке», – рассудил племянник и постучался.