Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Стала ли эта удача сигналом примирения между матерью и сыном, или эта история была изобретена древними комментаторами, чтобы укрепить ее репутацию как властной матери и умного политического деятеля, но победа Агриппины не привела к новому появлению ее образа на римских монетах или новой серии публичных скульптур, демонстрирующих ее возврат к равному положению рядом с сыном. Наоборот, следующие три года она, похоже, оставалась в стороне от общественной жизни.

Мы можем представить себе, где она жила как минимум часть этого времени. Как и ее прабабушка Ливия и бабушка Антония, Агриппина владела несколькими собственными имениями. Она не была единственной женщиной, которой Нерон делал подарки в виде собственности. Его вольноотпущенная любовница Акта была законной владелицей значительного количества поместий в Египте, на Сардинии и в Италии, которые она приобрела только благодаря щедрости императора. Агриппине уже был отдан дом Антонии в Риме — вероятно, одновременно она унаследовала весь комплект собственности своей бабушки в Египте и в Италии, а многое из собственности Антония, в свою очередь, получила как наследство от отца, Марка Антония. Одной из ее жемчужин была старая летняя вилла Антонии на Баули, с роскошным видом на море и богато украшенным садовым прудом для разведения рыбы.[474]

Именно на этой приморской вилле в Баули отношения между Агриппиной и Нероном достигли своего драматического, фатального финала. Временная разрядка напряженности, наступившая после провала плана Силаны, закончилась в 58 году, когда Нерон вступил в любовную связь с замужней Поппеей Сабиной, получившей имя дочери соперницы Мессалины и одно время тоже претендовавшей на любовь Мнестера. Эта более молодая Поппея была изумительно красивой женой Сальвия Отона, друга и протеже императора, который был отослан работать наместником, чтобы не мешал тайным встречам его жены с Нероном.[475]

Хотя Поппея родилась в Риме, ее описывали словами, явно наводящими на сравнение с самой печально известной иностранной красавицей — Клеопатрой. Как говорят, она прекрасно сохранила фигуру, каждый день купаясь в молоке пятисот ослиц. Как и у Клеопатры, у нее имелся свой рецепт макияжа, масляный состав, называемый pinguia Poppaeana, который использовался и другими женщинами. Тот факт, что по случайности, допущенной небесами, соперниц Клеопатры и Поппеи одинаково звали Октавиями, также обеспечил римских писателей пищей для воображения.[476]

Экстравагантность Поппеи и ее сексуальность были традиционными чертами всех римских роковых женщин.[477] И по Тациту, и по Диону Кассию, именно Поппея раздула в Нероне чувство обиды к матери, хотя историки также знают, что император давно уже планировал расправиться с нею. Боясь, что Нерон никогда не разведется с Клавдией Октавией и не женится на ней, пока жива Агриппина, Поппея, как говорят, упрекала императора, что он поддается воле матери, ведет себя как ее комнатная собачка. Она заявляла, что единственная причина, почему Нерон до сих пор не сделал ее законной супругой, — это несогласие Агриппины и ее желание не дать Поппее разоблачить преступления Августы против государства. Эти насмешки наконец-то заставили Нерона убрать мать со своего пути. То, что последовало далее, как свидетельствует Тацит, стало апофеозом отмщения.[478]

В марте 59 года Нерон послал матери примирительное письмо, пригласив ее на вечернее пиршество в Байе, где он возглавлял празднество в честь римской богини Минервы. Он лично приветствовал мать на берегу, усадил на почетное место и беседовал с ней, будто вся их вражда была благополучно забыта. Он смотрел только на нее. Тацит пишет: «Празднование длилось долго. Они разговаривали на разные темы; Нерон был живым и близким — или конфиденциально серьезным. Когда она уходила, он провожал ее, глядя в глаза, обнимая ее. Это могло быть последним отзвуком стыда — или, может быть, даже безжалостное сердце Нерона было тронуто последним свиданием с матерью, уходящей к своей смерти».[479]

Нерон рассматривал и отбрасывал разные варианты устранения матери, включая яд (его пришлось исключить, так как Агриппина регулярным приемом антидотов выработала иммунитет огромной силы) и смерть от меча. Но в конце концов Аникет, бывший наставник Нерона, разработал хитрый и театральный план. Для возвращения матери Нерона на ее виллу в Баули была специально построена роскошная лодка. Но по указанию Аникета она была устроена так, чтобы развалиться при пересечении залива и утянуть Августу на дно. Нерон проводил мать к берегу, смотрел, как она садится на судно, а потом как она отплывает.

Небо сверкало звездами, когда лодка Августы вышла в спокойные воды залива. Агриппину сопровождала ее горничная Ацеррония, которая склонилась над кушеткой своей хозяйки, обсуждая с ней удивительное поведение Нерона, и Креперий Галл, один из домашних слуг, стоявший на руле. По специальному сигналу навес над императрицей, тяжело нагруженный свинцом, внезапно обрушился. Креперия мгновенно раздавило насмерть, но высокие бока кушетки, на которую упал навес, защитили Агриппину и Ацерронию. В последовавшей неразберихе лодка медленно ушла под воду Ацеррония барахталась, пытаясь привлечь внимание криками, что она Агриппина. Но ее фатальная ошибка только привлекла лишнее внимание команды, которая забила ее насмерть веслами и пиками. Агриппина тем временем молчала и медленно гребла в темноту, получив единственную рану от скользящего удара на плече. Ее подобрала одна из маленьких лодчонок, которая доставила ее на виллу. Здесь, накладывая на рану повязки с мазями, Августа мрачно гадала, кто же стоял за попыткой покушения на ее жизнь.

Когда Нерон узнал, что план провалился, он испугался мести своей матери. В панике он вызвал Сенеку и Бурра. Последний заявил ему, что преторианская охрана, которой он командует, никогда не согласится нанести вред дочери великого Германика. Лучше пусть сам Аникет закончит то, что начал. Нерон согласился на этот план. Когда от Агриппины прибыл посланник, привезя тщательно сформулированное письмо, которое она составила, чтобы выиграть время, утаив свои подозрения об участии сына, Нерон, сбитый с толку своей собственной схемой, заявил, что посланец убийца. Когда группа Аникета, высланная для убийства, приблизилась к Байе с моря, берег и мелководье возле дома Агриппины уже были заполнены толпами людей, до которых дошли слухи о ее чудесном спасении. Люди хотели поздравить ее с благополучным возвращением. Но они разбежались, когда вооруженные мужчины начали штурмовать ее имение, отбрасывая рабов, которые пытались встать у них на пути, пока не достигли спальни, где укрывалась Агриппина.

В противоположность Мессалине, пришедшей в ужас перед лицом собственной смерти, смутно напоминающей конец Цезаря, в последние мгновения Агриппина продемонстрировала храбрость. В тусклом свете одной лампы она посмотрела в лица убийцам под предводительством Аникета и сказала, что если это светский визит, то они могут уйти с новостью об ее выздоровлении, ну а если нет, то она никогда не поверит, что именно ее сын послал к ней убийц. Когда ее окружили и на голову ей посыпались удары, она собрала в кулак силу духа, чтобы произнести одну из величайших последних фраз в истории. Обнажив живот перед центурионом, готовым поразить ее мечом, она выкрикнула: «Поражай чрево!» — указав на то, что породило ее вероломного сына. Палачи сразили ее. Для женщины, столь часто обвиняемой в том, что действует слишком похоже на мужчину, это действительно был достойный финал мужчины. Она предпочла смерть, а не холодную ссылку и голод, ставшие традиционным концом для многих ее предшественниц с такой же несчастной судьбой.[480]

То ли апокрифические, то ли реальные последние слова Агриппины получили широкую известность и много веков вдохновляли различных авторов, получив в XIV веке довольно гротескную переработку:

Нерон… приказал матери предстать перед ним, поскольку долгое время жил в сожительстве с нею, и он также послал за лекарями и приказал им убить свою мать, дабы понять секреты ее воли и понять, какова она внутри и как ребенок формировался в утробе матери… А когда они вскрыли ее живот, император взглянул внутрь чрева и увидел в нем семь маленьких отсеков, каждый из которых имел форму человека, а последний был уже подготовлен для седьмого ребенка. Негодование охватило его, и он сказал: «Неужели и я вышел из такого места!» Затем он спустил штаны и облегчился в живот своей матери…[481]

После смерти матери Нерон, как говорят, обследовал ее труп, комментируя между бокалами вина формы ее тела и гася напитком сухость в горле. Затем он приказал ее кремировать. Агриппину сожгли, уложив на кушетке для пиршеств, церемония была скромной, пеплу не предоставили личной могилы. Уехав в Неаполь, Нерон быстро оправдал себя за смерть матери, отправив в Сенат письмо о том, что убитая Агриппина замышляла против него, а также напоминающее о ее частых попытках узурпировать традиционно мужскую власть. Сенат ответил в примирительном тоне, заявив, что ежегодные игры будут проводиться совместно с праздником богини Минервы особо в честь сорванного замысла против жизни императора. День рождения Агриппины, ранее включавшийся в календарь как праздничный день, был переквалифицирован в день дурного предзнаменования.[482]