Три чашки чая - Грег Мортенсон

«Я не против», — улыбнулся Мортенсон, взяв жену за руку. Все-таки он имел немалый опыт работы медбратом и был уверен, что сможет помочь Роберте принять роды у Тары. Пусть жена остается дома. Роберта велела позвонить, когда начнутся схватки, в любое время дня и ночи, и уехала. Акушерка жила в горах, неподалеку от Боузмена.

Всю неделю Мортенсон так заботился о Таре, что та в конце концов, устала от его внимания. Она стала отправлять его из дома, чтобы хоть чуть-чуть передохнуть. После Вазиристана Боузмен казался Грегу неким идеальным местом, далеким от реальности. Долгие прогулки по тенистым аллеям, по ухоженным паркам помогали ему забыть о восьми днях, проведенных в заточении.

Вернувшись в пешаварский отель с карманами, полными розовых банкнот по сто рупий, полученных от вазири, Мортенсон сразу же достал из бумажника фотографию Тары и отправился на почту, чтобы позвонить в Америку. В Монтане стояла глубокая ночь, но Тара не спала. Все время разговора Грег не отрывал глаз от фотографии жены.

«Привет, милая, со мной все в порядке», — сказал он. В трубке шуршало и скрипело.

«ГДЕ ТЫ, ГРЕГ? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?» — «Я БЫЛ В ПЛЕНУ». — «ЧТО ЗНАЧИТ „В ПЛЕНУ“?» — ВСТРЕВОЖИЛАСЬ ТАРА. — «ТЕБЯ ПОСАДИЛИ В ТЮРЬМУ?» — «ТРУДНО ОБЪЯСНИТЬ. НО Я ЕДУ ДОМОЙ».

«Где ты? Что случилось?»

«Я был в плену».

«Что значит „в плену“? — встревожилась Тара. — Тебя посадили в тюрьму?»

«Трудно объяснить, — сказал он, стараясь не пугать жену. — Но я еду домой. Увидимся через несколько дней». Во время перелета Грег постоянно вытаскивал фотографию Тары из бумажника и смотрел на нее. Снимок жены стал для него настоящим лекарством.

Таре тоже стало легче. «Первые несколько дней, когда он не звонил, я думала, что он, как всегда, потерял счет времени. Но когда прошла неделя, начала волноваться. Я собиралась звонить в Госдепартамент и даже обсуждала эту возможность с матерью. Но мы знали, что Грег находится в закрытом районе. Из-за нашего звонка мог возникнуть международный скандал. Я была беременна и чувствовала себя совершенно беспомощной и одинокой. Можете представить, в какой панике я находилась. К тому времени, когда он наконец-то позвонил из Пешавара, я уже думала, что его убили».

В семь утра 13 сентября 1996 года, ровно через год после судьбоносной встречи с Грегом в отеле «Фэйрмонт», Тара почувствовала первые схватки. В семь вечера на свет появилась Амира Элиана Мортенсон. Имя «Амира» на фарси[49] означает «женщина-вождь», а «Элиана» на языке суахили — «дар Бога». Грег назвал дочку в честь своей любимой сестры — Кристы Элианы.

Когда акушерка уехала, Мортенсон прилег рядом с женой и дочерью. На шею девочки он надел сплетенный из цветных ниток талисман балти, подаренный ему Хаджи Али. А потом попытался открыть первую купленную в своей жизни бутылку шампанского.

РОВНО ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ СУДЬБОНОСНОЙ ВСТРЕЧИ ГРЕГА И ТАРЫ В ОТЕЛЕ «ФЭЙРМОНТ» НА СВЕТ ПОЯВИЛАСЬ АМИРА ЭЛИАНА МОРТЕНСОН. ГРЕГ НАЗВАЛ ДОЧКУ В ЧЕСТЬ СВОЕЙ ЛЮБИМОЙ СЕСТРЫ — КРИСТЫ ЭЛИАНЫ.

«Дай мне! Я открою!» — засмеялась Тара. Грег подхватил дочку на руки и отдал бутылку жене. Перед тем как раздался громкий хлопок и пробка вылетела, Мортенсон прикрыл крохотную головку дочери своей огромной ладонью. Он был настолько счастлив, что из глаз текли слезы. Счастье было огромным, невообразимым. Он поверить не мог тому, что после восьми дней, проведенных в пропахшей керосином комнате, оказался в уютной спальне своего дома, в кругу семьи, в родном и понятном мире.

«Что с тобой?» — спросила Тара, увидев его слезы.

«Ш-ш-ш, — прошептал он, свободной рукой откидывая прядку волос с ее лба и беря бокал. — Ш-ш-ш».

Телефонный звонок из Сиэтла нарушил счастливый покой Грега Мортенсона. Жан Эрни хотел точно знать, когда сможет увидеть фотографии построенной в Корфе школы. Мортенсон рассказал ему о своем похищении и о планах вернуться в Пакистан через несколько недель. «А пока, — сказал он, — я хотел бы немного побыть с дочерью». Эрни ответил: «Приезжай сразу, как только сможешь».

Нетерпение Эрни удивило. Грег спросил, что случилось. Ученый глубоко вздохнул: у него обнаружили миелофиброз — неизлечимую форму лейкемии. Врачи сказали, что ему осталось жить несколько месяцев. «Я должен увидеть школу перед смертью, — сказал Эрни. — Пообещай мне, что привезешь фотографию как можно быстрее».

ЭРНИ ГЛУБОКО ВЗДОХНУЛ: ВРАЧИ СКАЗАЛИ, ЧТО ЕМУ ОСТАЛОСЬ ЖИТЬ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ. «Я ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ ШКОЛУ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ».

«Обещаю», — ответил Мортенсон. К горлу подкатил комок. Он не мог поверить в то, что этот своенравный старик, поверивший в него, человек, всегда плывший против течения, уходит навсегда.

Осень в Корфе стояла сухая, но необычно холодная. Жители деревни давно перестали собираться по вечерам на крышах своих домов и перебрались поближе к очагам. Мортенсон провел в Америке всего несколько недель и снова отправился в Пакистан, чтобы закончить строительство школы и выполнить обещание, данное Эрни. Каждый день вместе с мужчинами Корфе он приходил на стройплощадку устанавливать последние стропила на крыше. Грег нервно посматривал на небо: боялся, что пойдет снег и работу придется останавливать.

Туаа удивлялся, как легко Мортенсон привык к местным холодам. «Мы все беспокоились, сможет ли доктор Грег спать в нашем доме, рядом со скотом, в дыму. Но он, казалось, вообще не обращал внимания на подобные вещи, — вспоминает Туаа. — Он вел себя совсем не так, как другие европейцы. Он не требовал удобств или особой пищи. Ел то, что давала ему моя мать, и спал рядом с нами в дыму, как балти. У него прекрасный характер. Он никогда не лжет. Мои родители и я очень полюбили его».

Как-то вечером Мортенсон рассказал Хаджи Али о своем похищении. Старик только-только положил в рот кусок жевательного табака. Услышав эту историю, он тут же выплюнул табак в очаг. Он хотел говорить разборчиво, чтобы Грег понял каждое его слово.

«Ты поехал один! — воскликнул он. — Ты не пытался стать гостем вождя деревни! Если я могу научить тебя хотя бы чему-то одному, пусть этим станет такой мой урок: в Пакистане ты не должен никуда ездить в одиночку! Поклянись, что не будешь делать это!»

«Клянусь», — сказал Мортенсон, присоединив к огромному множеству обетов, данных старику, еще один.

Хаджи Али отправил в рот новый кусок табака и задумался.

«Где ты собираешься строить следующую школу?» — спросил он.

«Думаю отправиться в долину Хуше, — ответил Грег. — Побываю в нескольких деревнях и посмотрю…»

«Могу я дать тебе еще один совет?» — перебил Хаджи Али.

«Конечно».

«Почему бы тебе не предоставить это нам? Я встречусь со старейшинами долины Бралду и выясню, какая деревня готова предоставить для строительства школы землю и рабочих. И тебе не придется колесить по всему Балтистану, как неприкаянному», — сказал вождь Корфе.

«Неграмотный старый балти снова преподал американцу урок, — вспоминает Мортенсон. — С того времени, где бы я ни строил школу, всегда вспоминал слова Хаджи Али и двигался медленно: от деревни к деревне, из долины в долину. Я всегда работал там, где у меня уже были контакты, и никогда не бросался в неизвестные места, вроде Вазиристана».

К началу декабря в школе удалось застеклить окна и развесить в классах грифельные доски. Оставалось лишь покрыть крышу железом. Алюминиевые листы имели острые кромки. Работать с ними под порывами ветра было очень опасно. Мортенсон всегда держал под рукой аптечку. Уже несколько мужчин были травмированы металлическими листами, и ему пришлось залечивать полдесятка серьезных ран.

Грег спустился с крыши, потому что его позвал Ибрагим — один из строительных рабочих. Мортенсон внимательно смотрел на крупного красивого балти, не понимая, в чем причина. Тот схватил американца за руку и повел к своему дому.

МОРТЕНСОН ВСЕГДА ДЕРЖАЛ ПОД РУКОЙ АПТЕЧКУ. УЖЕ НЕСКОЛЬКО МУЖЧИН БЫЛИ ТРАВМИРОВАНЫ МЕТАЛЛИЧЕСКИМИ ЛИСТАМИ, И ЕМУ ПРИШЛОСЬ ЗАЛЕЧИВАТЬ ПОЛДЕСЯТКА СЕРЬЕЗНЫХ РАН.

«Моя жена, доктор-сахиб, моя жена! — нервно твердил он. — С ней что-то не так!»

Ибрагим держал единственный в Корфе магазин. В его доме было специальное помещение, где жители деревни покупали чай, мыло, сигареты и другие товары. В хлеву на первом этаже, за жилыми комнатами, Мортенсон нашел жену Ибрагима, Рокию. Женщина лежала на залитом кровью сене, вокруг нее стояли овцы и обеспокоенные родственники. Два дня назад она родила ребенка, но по-прежнему чувствовала себя плохо. «Запах разлагающейся плоти был невыносим», — вспоминает Грег. При свете масляной лампы с разрешения Ибрагима он осмотрел женщину.