Игра на опережение - Фридрих Незнанский

К намеченному пункту возле Тбилиси они подъехали вовремя. Человек, который должен был передать Ансару сведения, ждал их, как и условились, возле развилки. В руках он держал сотовый.

— Только что передали: они выехали, — сказал он шепотом, боязливо косясь на Мовлади: в отличие от других, молодых, бородатых, в спортивных костюмах, он был плохо выбрит, с порезами на подбородке и щеке, в ментовском камуфляже, делающем его неотличимым от всех гаишников на пространстве СНГ.

Ансар кивком поблагодарил, передал ему несколько фальшивых сотенных купюр с портретами великого американского ученого и благосклонно махнул рукой: иди с Богом.

Далее все произошло, как в американском боевике столь же местного производства, как купюры, которыми Ансар здесь со всеми расплачивался.

Мовлади поднял жезл, но машины не остановились по его требованию, лишь невольно притормозили, после чего на глазах удивленных пассажиров гаишник вдруг бросился на асфальт.

— Аллах акбар! — крикнул Ансар. И первый дал очередь.

Сначала они расстреляли передний джип, потом открыли огонь по заднему. Передний проехал еще полсотни метров. Трое охранников вывалились из открывшейся двери в другую сторону, как раз под прицелы другой группы, распластались на дороге, перекатились, как их учили, в сторону, но открыть огонь не успели. Несколько автоматных очередей выбили искры из асфальта и намертво пришили их к дорожному полотну. Бронированный «кадиллак», не останавливаясь, прогрохотал дальше на ободах, прожевав остатки простреленных шин, в сторону Тбилиси, мимо окровавленных охранников, и, когда он скрылся за поворотом, все стало тихо.

Через два часа, когда боевики отъехали от места засады достаточно далеко и убедились, что за ними никто не гонится, Ансар позвонил Гоголадзе:

— Автандил, дорогой, ты живой еще, а? Как себя чувствуешь?

— Кто это… — охрипшим, тихим голосом спросил Гоголадзе.

— Не узнаешь уже старых друзей? — удивленно, под смех боевиков, спросил Ансар. — Не узнаешь лучшего друга Ансара? Помнишь, как ты меня год назад называл, когда мы в «Арагви» с тобой и покойным Зурабом на брудершафт пили?

— Так это ты… — еще тише спросил Гоголадзе. — Ты зачем убил моих людей?

— Это была твоя охрана. Самая лучшая охрана в Грузии. Я решил проверить: так ли это, хорошо ли они тебя берегут. Оказывается, плохо. Скажи мне спасибо и найди себе новых. Сам виноват, дорогой, не надо было хвастаться. Зачем ты так их назвал?

Гоголадзе молчал, но Ансар различил другие голоса.

— Автандил, дорогой, скажи своим ментам: все равно меня засечь вы не успеете. Даже не пытайтесь. Мой тебе совет: иди домой, прими ванну, выпей антидепрессант фирмы «Бавария», ты ведь только его пьешь? А завтра с утра, с новыми силами, на прием к президенту, куда ты уже записался на одиннадцать тридцать… Я прав, дорогой? И ничего не спутал? И уж постарайся быть убедительным, Автандил. В отличие от Зураба. Или Республика Грузия получит другого министра, более достойного и понятливого… Ты все понял»?

…Вечером другого дня Ансар позвонил в Москву Забельскому.

— Здравствуй, Григорий Иванович! Ну ты, наверное, все уже знаешь?

— Ансар, здравствуй… — Забельский разговаривал, не отрывая глаз от экрана телевизора. Он смотрел в записи похороны журналиста Олега Бородина. — Слушай, а ты, оказывается, страшный человек! Страшнее и опаснее, чем я думал.

— Это ты о чем? — не понял чеченец.

— Не прикидывайся, — буркнул Забельский, по-прежнему глядя в телевизор. — Сегодня по всем каналам показывали вчерашнее покушение на министра экономического развития, так он называется, и, если не ошибаюсь, президента государственной нефтяной корпорации Автандила Гоголадзе… Я давно его знаю, это хороший человек, что он тебе плохого сделал?

— Прости, уважаемый Гриша, а я тут при чем? Ты меня с кем-то путаешь. И какие-то непонятные инсинуации и подозрения вокруг моего имени. Я с Автандилом только что разговаривал. И утром с ним беседовали… Он живой и здоровый. И ничего такого про покушение на свою жизнь он не рассказывал.

— Да, но мне передали: он чудом остался жив, но его охрана вся перебита. По телевизору показали.

— Вся беда в нашем мире от переизбытка информации, — философски заметил Ансар. — Я стараюсь телевизор не смотреть, да и некогда. Кто за меня мои дела будет делать, если я еще буду его смотреть? А вот ты, Гриша, даже не поинтересовался: подписал Автандил у президента наши бумаги или не подписал?

— А если спрошу?

— Подписал, Гриша, все подписал. Он молодец, Автандил. Настоящий менеджер! Современный, обучаемый, с чувством ответственности. Чувствует необходимость перемен. И адекватно отвечает на вызовы времени. Все бумаги президент подписал. И Автандил еще меня поздравил и просил тебе передать лично свои поздравления!

— Прекрасно! А с чем он меня поздравил? Откуда он знает про меня и мою роль в этом деле? Я же просил тебя не раскрывать мое участие в этих планах раньше времени.

— Да чего теперь нам скрывать, Григорий Иванович, — хмыкнул чеченец. — Это здесь уже стало секретом Пульчинеллы. Деньги не спрячешь. Тем более от их хозяина. Тем более когда они такие большие.

— Полишинеля, ты хотел сказать? — уточнил Забельский.

— Полишинель — у французов. У итальянцев, чей язык, культуру и литературу я долгое время изучал факультативно, когда еще учился в МГУ, говорят: Пульчинеллы.

Григорий Иванович только вздохнул.

— Эрудированный чечен попался, да? — засмеялся Ансар. — А не злой, как у вашего Лермонтова, так?

— Ты только за этим мне позвонил?

— Не только. Помнишь уговор? Как только бумаги будут подписаны, деньги сразу на бочку.

— И как мне тебе их передать? По той же схеме? — уточнил Григорий Иванович.

— Тебе на месте виднее. Схему-то с пленными ты придумал интересную, — в расчете на нынешние гуманные и либеральные времена. Все прозрачно, все в открытую, все во имя права человека на жизнь и свободу, ни к чему не придерешься… Но сейчас нам нужно много денег и сразу. Это ты понимаешь, да? Мне ведь тоже придется тут доказывать нашим фанатикам необходимость будущих инвестиций в нефтяную отрасль, когда мы окончательно изгоним Россию, а им только оружие подавай!

— Ты уверен, что наш разговор не засекли? — Григорий Иванович потянулся к кнопке на столе и сказал, прикрыв трубку: — Надя, Федора Андреевича найди, и сразу ко мне.

— С кем ты там шепчешься? — подозрительно спросил чеченец.

— Успокойся, дорогой, никаких секретов! — ответил Забельский. — Просто хотим проверить, чиста наша линия связи или нет.

— Проверяй, мне без разницы, — усмехнулся Ансар. — Это твои проблемы. Мне тут в Чечне бояться некого. А тебе не позавидуешь… Собственной тени уже боишься, да?

— У кого деньги, дорогой, тому и приходится опасаться всего на свете, — нравоучительно изрек Забельский, нетерпеливо гладя на дверь кабинета. — У тебя их нет, тебе и опасаться нечего… — И показал вошедшему Колобову на свою трубку, по которой разговаривал.

Тот кивнул, подключил прибор, который всегда носил с собой в «дипломате». Посмотрел на шкалу, после чего неопределенно пожал плечами. Кажется, чисто. И тоже уставился на экран, глядя на похороны Бородина.

— Сколько ты можешь дать пленных?

— Повторяю: нам очень много надо! — повторил Ансар. — Столько пленных — сейчас и сразу — здесь не найдешь! Тех, что есть, мне могут и не отдать. Их в большинстве для обмена держат, чтобы родственников из российских тюрем и лагерей вернуть. Где я других возьму? Хоть широкомасштабную войну России на ее территории объявляй для пополнения обменного фонда пленными и уголовниками, а для этого опять же нужны деньги!

— Только не бери меня за горло, — недовольно сказал Григорий Иванович. — У меня сейчас нет для тебя другой схемы. Раз у тебя кончились пленные для выкупа, я не виноват.

— Не для меня, Гриша, а для тебя! — воскликнул Ансар. — Твои бабки вложены, а не мои! Ты их можешь потерять, а не я…

— Но можно бы перейти просто на заложников, — негромко подсказал Колобов. — Почему обязательно пленные? Какая, в сущности, разница?

Забельский прикрыл глаза в знак согласия.

— Ансар, ладно, не горячись, а перезвони мне попозже, — сказал он. — Я обдумаю ситуацию. И потом, сам понимаешь, мне нужно подтверждение того факта, что у Гоголадзе все подписано…

Он отключил телефон и взглянул на Колобова.

— Федя, раз ты у меня теперь в серых кардиналах ходишь, так давай, дорогой, соответствуй, так сказать. Придумай что-нибудь. Ты что-то хотел сказать?

— Все смотрите? — Колобов кивнул на экран. — Никак не наглядитесь?

— Да, — вздохнул Забельский. — Когда уходят

такие молодые, талантливые, в самом расцвете сил… Поневоле испытываешь чувство неловкости, что ли, даже вины: я-то остался, мне повезло, я-то еще поживу…